«Российская цифровая подстанция» обеспечит будущее цифровой энергетики

Журналист Константин Чернов побеседовал с главой совета директоров «Чебоксарского электроаппаратного завода» (АО «ЧЭАЗ») Михаилом Шурдовым. 15 лет назад, жарким днём 2005-го, в Москве произошла крупнейшая в истории катастрофа: из-за короткого замыкания на электроподстанции «Чагино» два миллиона человек остались без электричества, десятки тысяч — застряли в лифтах, сотни — лишились денег, застрявших в обесточенных банкоматах (на календаре было как раз 25-е число, день получки). Ещё — вставшее метро, веерные отключения в соседней Тульской и Калужской областях… всего не перечислить. Между тем, по мнению экспертов, «чёрный день» можно было предотвратить. Для этого требовалась отечественная автоматика и в первую очередь специалисты, работающие не с «чёрной коробкой», а досконально понимающие устройство и принципы релейной защиты. «АО «ЧЭАЗ» запускает сейчас благотворительный проект с городским центром помощи трудным подросткам — будем их к науке приобщать, — начинает свой рассказ Шурдов. — Трудными они ведь не родились, у них просто не было альтернативы «улице». Бывает, спросишь, что им интересно, а они не знают даже чем можно заняться. Почётный доктор семи мировых университетов, один из величайших математиков прошлого века Израиль Гельфанд работал в юности гардеробщиком и неизвестно как сложилась бы его судьба, если бы не познакомился он с Андреем Колмогоровым. И вот в жизни каждого такого «трудного» ребёнка должен появиться свой Колмогоров». — В советские годы разработчик и поставщик систем релейной защиты и автоматики (РЗА) был один — тот самый Чебоксарский электроаппаратный завод. Михаил Шурдов: «В электротехнике РЗА это самая важная вещь Скачок напряжения — и прощай, многомиллионное оборудование. А если совсем не повезёт — жди техногенное ЧП огромного масштаба. Так что копеечный (в масштабах завода или электростанции) реле-предохранитель — первейшая вещь». — Я в «Википедии» прочитал, что 90% всех релейных систем в СССР поставили вы. Неужели правда? — Все сто в СССР! А сейчас около 70%. Когда Михаил Аркадьевич в 2001 году стал гендиректором ЧЭАЗ, от былой славы сохранилось лишь фото на советской доске почёта. В девяностые объём заказов на реле обвалился в 9 раз, выручка едва превышала 60 млн рублей в год. И это для коллектива в 3,5 тысячи человек. Было очень трудно. — Пришлось выйти на новый рынок — мы стали делать НКУ. Это «низковольтные комплектные устройства» — управляют распределением энергии на сложных объектах, вплоть до АЭС, — рассказывает Михаил Шурдов. — Тогда НКУ в Россию активно поставляли зарубежные гиганты, отношение которых к нам ещё в сказках Пушкина описано. Нам с удовольствием продавали только лицензию… На производство только шкафов. Вернее «оболочек», внутри которых предполагалось размещение оборудования … западного производства. Кто ж будет делиться технологиями, приносящими колоссальные доходы? В 2005 году стало понятно, что дальше так дела идти не могут, а потому Михаил Шурдов, предпринял серьезные шаги, дабы переломить эту ситуацию — привлёк кредит крупного банка в $2,5 млн на модернизацию производства. При том, что в начале нулевых, вкладывать во что-либо отечественное казалось дикостью. И, как следствие, первое большое достижение — ЧЭАЗ удалось стать поставщиком шкафов НКУ собственного производства, а потом и другой электротехники, для самого «Газпрома». Ну, а затем потихоньку появились и другие крупные российские заказчики. На вопрос «как удалось?!» — Шурдов отмахиваться: давно, мол, было… Удалось, наверное, потому что заниматься собственными разработками Михаил Шурдов начал ещё в конце восьмидесятых. Тогда он закончил Новосибирский государственный университет (НГУ), что до сих пор считает главным своим достижением. Потом работал в Институте молекулярной биологии в Академгородке. — Обратил внимание, что реактивы и биологические смеси нам приходится заказывать за рубежом за валюту. Биологическая смесь — это, грубо говоря, «еда», которой питается культура клеток, которую биолог выращивает в пробирке. Собрали молодой коллектив, создали отечественные аналоги в 3−4 раза эффективнее американских, стали продавать по всему Союзу. Имели серьезный финансовый успех для конца восьмидесятых, — вспоминает Михаил Аркадьевич. — Но — нас так учили: работай не для себя, а для коллектива, не о своём благосостоянии думай, а о благе науки и всех людей. Для меня по сей день самая сложная (и в то же время интересная) задача — даже не научные исследования, а управление коллективом: чтобы была гармония, взаимопонимание. Не боги горшки обжигают. В итоге на заре российского капитализма Шурдов переехал из Новосибирска в Москву, решил попробовать себя не только в науке, но и в коммерции. Продавал электротехнику. Вначале ничего в ней не понимал. Но — спасибо школе НГУ и Академгородка — выучился. В то время в электротехнической отрасли (возвращаемся к РЗА) происходили интересные вещи. Вместо старых аналоговых технологий — тех самых «тёплых ламповых реле» — пришла цифровизация. Реле стали заменять на микропроцессорные терминалы (понятно, импортные). Эйфория: откажемся от этих громоздких шкафов и теперь заживём! Но, увы… — Микропроцессорные терминалы РЗА очень уязвимы: электромагнитное возмущение (удар молнии или что-нибудь техногенное) — и сбой. Притом, что каждые лет 10 электронику приходится заменять. Ведь устаревает архитектура её «софта», программной части. А наши «классические» реле при расчётном сроке службы в 15 лет могут безотказно работать и 30, и 40, — рассказывает Шурдов. — Кстати, многочисленные блэкауты (массовые отключения электроэнергии) последних лет — как раз «заслуга» новых микропроцессорных РЗА. На вызов времени приходится отвечать — ЧЭАЗ разработал свою систему под названием «Российская цифровая подстанция». Эта установка умеет контролировать надёжность всей электросистемы — и в случае аварии не допустить техногенной катастрофы. В общем, сочетает надёжность старых добрых реле, а также быстроту и точность современных компьютеров. Объём рынка таких систем в России — как минимум $500 млн (35 млрд руб.). Зайти на этот рынок, одновременно не забыв о социальной ответственности бизнеса, — задача сложнейшая. Но Шурдова трудности не пугают. А рассказ о собственных достижениях из него приходится, простите за штамп, вытягивать клещами. В ходе разговора я случайно узнал, что он, оказывается, не только электротехникой занимается, но и венчурным инвестированием. Уже много лет поддерживает стартапы в области биотехнологий. — Нынешний технологический уклад, возникший на основе разработок 1960-х: информационные технологии, микропроцессоры, мобильная связь — себя исчерпал. Будущее — за биотехнологиями. Посмотрите, как рано умирает человек. По сути, умирает молодым. А ведь в природе мышь и воробей одного размера, но первая в хороших условиях живёт года 2−3, а второй — лет 10−12. Значит, есть природные механизмы, которые можно постичь. И мы над этим работаем. Но это пока секрет, — улыбается Михаил Аркадьевич. — Например, нынешняя эпидемия показала хрупкость жизни и здоровья как отдельного человека, так и целых стран. Этот кризис стимулировал массу исследований, в результате которых удалось найти эпигенетические маркеры индивидуальной предрасположенности к COVID-19. Результаты данных исследований открывают для нас новые классы лекарств, поскольку данный подход можно применить и к другим заболеваниям. Особенности коронавирусной инфекции дали толчок к развитию вакцин нового типа, создающих преимущественно клеточный иммунитет без образования антител. Скажу, что данный подход имеет схожие черты с иммунотерапией рака… — завершает рассказ мой собеседник, загадочно улыбнувшись. Я обратил внимание, за спиной, на стене в кабинете, где проходит беседа — огромная картина с молебном русских воинов перед одной из битв Отечественной войны 1812 года. Да, Шурдов — ещё и меценат, помогает баталистам-традиционалистам, но об этом он тоже говорить стесняется. Остается подытожить — если это такая консервативная модернизация по-русски, то мы — обеими руками за.