«Они просто перекладывают ответственность за разглашение на СМИ»

Арест бывшего журналиста и советника главы «Роскосмоса» Ивана Сафронова по делу о госизмене породил больше вопросов, чем ответов. Силовики утверждают, что западные спецслужбы завербовали Сафронова аж в 2012 году. Коллеги арестованного журналиста не верят, что он мог передавать секретные данные спецслужбам стран НАТО и считают, что закон о гостайне несовершенен, а на месте Сафронова может оказаться любой журналист, и не только журналист, к слову. Узнать, в чём именно вина Сафронова, будет нелегко: дело о госизмене автоматом ставит гриф «секретно» на всём судебном процессе. Интересно другое: журналисты априори не имеют доступа к государственной тайне. У Сафронова этого доступа не было и в должности советника главы «Роскосмоса», где он успел проработать всего полтора месяца. К тому же, в ФСБ заявили, что расследование касается того периода, когда Сафронов работал журналистом. А значит, в деле должны быть имена людей, у кого Сафронов узнавал секретную информацию и которые совершенно точно понимали ценность этих сведений для государства. «Русская Планета» узнала у коллег Ивана Сафронова и у журналистов, пишущих про ВПК, почему за разглашение секретных сведений отвечают СМИ, а не «источники», как журналисту не «взяпаться» в гостайну и какая именно информация считается закрытой в современной России. «Когда всё это случилось, я и сам присел» Оборонка – традиционно очень чувствительная тема, рассказал «Русской Планете» сотрудник одного из государственных СМИ. Он, как и Иван Сафронов, освещает деятельность российского военно-промышленного комплекса. Своё имя и место работы собеседник просил не указывать. «С одной стороны, у нас вроде хотят, чтобы была гордость за армию, за оборонку, а с другой – я заметил, что в последнее время к информации стали относиться иначе. Например, нас в начале этого года предупредили, чтобы мы писали аккуратно, чтобы ненароком какую гостайну не распространить», - поделился он своим мнением. Но как журналисту узнать, гостайна это или нет? Часто работа строится следующим образом, разъяснил собеседник РП: например, есть какой-то эксперт, который пишет о новых видах вооружений. Компетентные органы его читают, но уголовных дел не возбуждают, просто связываются с ним и просят какие-то детали опустить. «Работа с журналистами и экспертами может быть в цивилизованном формате, а могут и так поступить, как с Сафроновым. Что касается моей работы, то у нас редакторы всё всегда спрашивают, перепроверяют – а это откуда? А это кто сказал? Могут одну статью по «военке» мурыжить часа три-четыре, лишь бы ничего такого не опубликовать» С некоторых пор все экспортные темы засекречены, продолжает журналист. Про поставку вооружений, по его словам, писать опасно, а детали контрактов может раскрывать только официальное лицо. «С информацией становится всё хуже и хуже. Все боятся получить по шапке, и в лучшем случае – от руководства». При этом в России, несмотря на закрытость информации, в некоторых государственных СМИ запросто могут публиковаться весьма интересные инсайды – вплоть до того, как устроены ракеты и так далее, и тоже со ссылкой на неназванные источники в Рособоронэкспорте, недоумевает журналист. «Там иногда очень крутые материалы выходят, порой на грани. Но почему-то нам на эти темы писать не разрешают – например, про новейшие беспилотники, хотя мы тоже госСМИ. Видимо, для кого-то есть демократия, а для кого-то – нет» Корреспондент действительно может попасть за распространение секретных сведений, сам не зная об этом, добавил журналист. «Если честно, я тоже боюсь: когда всё это случилось (арест Сафронова – прим. РП), я и сам «присел». Я регулярно читал его статьи, он великолепный автор, но совершенно точно никакой гостайной он не владел. Он просто не мог знать таких данных, чтобы это представляло какую-то феерическую ценность. Максимум, что он мог делать – систематизировать информацию из открытых источников - то, что делают военные эксперты и где не обязательно быть разведчиком, достаточно внимательно изучить открытые для всех госзакупки, архивы судебных дел или профильные форумы – там тоже много полезного». Собеседник «Русской Планеты» не исключает, что за делом Сафронова могут стоять личные мотивы. Пресс-релизы правят бал То, что информационное поле в России становится всё более закрытым, причём не только в сфере обороны, подтвердил в беседе с «Русской Планетой» Глеб Черкасов, экс-заместитель главного редактора газеты «КоммерсантЪ». Он был начальником Ивана Сафронова и покинул ИД «КоммерсантЪ» (и журналистику заодно) в 2019 году после увольнения Сафронова из-за статьи о возможном уходе Валентины Матвиенко с поста спикера Совета Федерации РФ. «Информация становится все более запретной – кроме официально предоставленной. О качестве такой информации у всех свои мнения, у меня – довольно скептическое. А так – количество и качество информации, находящейся в свободном доступе или той, которую может добыть журналист, сокращается довольно сильно», - отметил Черкасов По оценке Черкасова, где-то с середины нулевых годов этот процесс стал устойчивым. «Органы госвласти становятся всё более и более закрытыми. Был откат в конце нулевых, когда много чего появилось в интернете, когда стали выкладывать информацию о происходящем в ведомствах, о закупках, но потом это тоже постепенно стали закрывать. Поиск информации превратился в квест». На вопрос, что в таком случае делать журналистам – где искать информацию и как её верифицировать, Глеб Черкасов ответил, что вопрос не в том, что делать журналисту, а что делать обществу. «Если оно заинтересовано знать, что с ним происходит, как и что делается – ему надо подумать об этом. Люди должны понимать, чего они хотят. Возможно, быть готовыми больше платить за ту информацию, что они получают». Глеб Черкасов проработал с Иваном Сафроновым с 2011 по 2019 год. И он не секунды не верит, что тот был завербован. «Я не верю, что он мог делать что-то в интересах другой страны, поскольку я довольно неплохо знаю взгляды Ивана и на жизнь, и на происходящее вокруг». Источник под защитой Нередко в публикациях можно встретить словосочетание «источник, пожелавший остаться неназванным». Порой вся статья может строиться на сведениях от инсайдеров из тех или иных ведомств, не назвавших себя, и такое происходит постоянно, особенно если речь идет об инициативах Кремля, которые пока не озвучил президент, рассказал «Русской Планете» сотрудник одного из крупных российских изданий. Журналист попросил не указывать своё имя, а также отметил, что пишет на темы внутренней политики и был знаком с Иваном Сафроновым по работе. «Я попал в политическую журналистику позже, когда многое уже было под запретом, и не знаю, как было раньше. Но, на мой взгляд, сейчас сложилась такая политическая система, при которой очень ограниченный круг людей имеет право – с точки зрения власти – быть её актором». «Если у нас главный – президент, то и инфополе выстроено так, что именно он принимает и озвучивает все решения. Все, кто работают в верхах, начиная от сенаторов и заканчивая депутатами, не имеют права публично озвучивать свои инициативы. Всё должно идти сверху. Большой вопрос, почему они всё ещё соглашаются говорить. Но получается, что в нынешней системе никто своего мнения говорить не хочет, даже инициативы не анонсируют, пока они не будут озвучены весьма ограниченным перечнем лиц» Журналист добавил, что ряд его источников периодически оговаривается, что они не имеют права на контакты с прессой. Другие вообще не хотят высказывать своё мнение – как бы чего не вышло. «Они себя обезопасили тем, что идут, как «источник». Если публикация даст неожиданный плохой эффект – о них никто не узнает. Получается, ответственность перекладывается на СМИ, потому что большинство журналистов чтут профессиональный кодекс и своих собеседников не раскрывают». История с Иваном Сафроновым, по словам собеседника «Русской Планеты» связана как раз с тем, что на журналиста ложится ответственность, которую должен держать в голове человек, должностное лицо, который это журналисту говорил. Журналисту остаётся полагаться лишь на собственную интуицию и на понимание сути процессов. Как считает собеседник РП, в России и так наблюдается постоянное пренебрежение законом о праве СМИ на информацию. «В политике это так, а в оборонке, подозреваю, ещё жёстче. Поэтому мы и соглашаемся на то, чтобы давать источники анонимно». Эта система плоха, но альтернатива ей – ещё хуже: перепечатка пресс-релизов. Если бы мне лет 5 назад сказали, что власти хотят видеть в прессе только официальные релизы – я бы посмеялся. Но теперь вокруг один официоз. Как кто-то пошутил – зачем нужны журналисты, если есть пресс-службы? Самое печальное, по словам собеседника «Русской Планеты» - что власти искренне не понимают, зачем журналисты вообще пытаются докопаться до каких-то истин. «Там не понимают ценность общественно-значимой информации и того, что общество должно знать». Дисконнект всероссийского масштаба Журналисты обеспечивают транзит информации между властью и обществом: благодаря их работе государство знает, что происходит в стране, а граждане, в свою очередь, осведомлены о том, что делает государство. Если этот канал связи нарушить – общество и власть перестают слышать друг друга, и рейтинг доверия падает. В свою очередь, если друг друга не слышат разные ветви власти – это чревато дезорганизацией всего государственного управления, резюмирует Глеб Черкасов. «То, что сейчас происходит вокруг дела Ивана Сафронова - для государственного аппарата не очень хороший знак. Потому что пока совершенно непонятно, что ему инкриминируют. Мы мало знаем, но со стороны это выглядит, будто [это] за контакты с иностранцами. А вы понимаете, что значительная часть того, чем занимается наш дипкорпус, административное делопроизводство и куча всего – это в том числе контакты с представителями самых разных других контор. И если завтра выяснится, что сотрудничество с условным McKinsey (международная консалтинговая компания в сфере стратегического управления, в том числе и государственного – прим. РП) - это уголовно наказуемое деяние, я боюсь, что очень много народу испытает на себе неприятные ощущения. Значительную часть нашего законодательства мы писали, создавая капитализм за 20 лет, на что у других ушло 150 - конечно, было много всякого сотрудничества. Теперь выясняется, что оно может быть воспринято как что-то опасное. Вот тогда последствия вообще предсказать не могу».