Жажда стабильности и Россия: высшая ценность, обернувшаяся кошмаром

Энтони Гидденс, Филип Саттон. Основные понятия в социологии. 2-е изд. М: Издательский Дом ВШЭ, 2019 Распад СССР оказался для народов не просто «потрясением» или даже «катастрофой», а трудноизлечимой, почти смертельной травмой. Надежды на свободу, инициативу, повышение уровня жизни, осаживание номенклатурных бонз — все они оказались связаны с перестройкой и либеральными реформами, то есть с людоедским планом элит по присвоению советского богатства и приобщению к жизни западного высшего общества. В итоге за пределами узких либеральных кругов, утверждающих, что Россия или иная страна пост-СССР просто немного «не дотянула» до «здорового капитализма», и потому ей нужны ещё перемены, — у нас прочно утвердилась мечта о стабильности. Понятно, что нужно было срочно прекратить разграбление и мошенничество (вроде пирамиды ГКО), убрать совсем одиозные фигуры (не Чубайса, так хоть Ельцина — пусть и с обширными гарантиями безопасности), приподнять статус России в глазах обнаглевших иностранных «партнёров». Но то, что идеология «стабильности» и «национального единства» жива до сих пор, показывает, что речь шла о чём-то большем, о принципиальной народной установке. Раз «перемены» всегда к худшему, раз «всё схвачено», раз интеллигенция предаёт, раз Россию «не спас» ни социализм, ни капитализм — значит, нужно, чтобы хоть не стало хуже! Мы либо пытались «уйти» из политики, считая её грязным делом, — пусть «сверху» крадут и делят, лишь бы нас не трогали и не ломали то, что ещё работает. Либо заходили в неё по минимуму, по крайней нужде, просто чтобы «защититься»: отстоять образование, медицину, традиционные ценности, детский сад, библиотеку и т. п. Поскольку «лихие 90-е» наглядно показали, что народ слаб, дезориентирован и не организован, а элита — всесильна и вечна, то мы постоянно ожидаем защиты и спасения «сверху»: от государства или, что «реалистичнее», от конкретного лидера. И «путинская стабильность», и новый сталинизм, и национализм, и монархизм, и даже вера либералов в мифических «компетентных экспертов» — всё это основано на массовом неверии в себя и мечте о том, что можно просто один раз избрать хорошего лидера и отойти в сторону. А дальше он-то уж сделает так, чтобы не становилось хуже. У интеллигенции и оппозиционных политиков это проявляется в навязчивом стремлении «воздействовать на элиту» (ну хотя бы на её детей, советников, приказчиков…) или «спасти президента». К сожалению, стабильность — опаснейший миф в политике и вообще в жизни общества. Социум либо развивается, либо деградирует; направление этих изменений — всегда результат борьбы классов, слоёв, групп. «Стабильность» если и возникает, то только как временное равновесие сил сторон. То, что переживаем мы сейчас, правильнее было бы назвать, вслед за философом Ноамом Хомским, «односторонней классовой борьбой». Конечно, она по-своему «стабильна» — ведь никто не способен бросить серьёзный вызов элите (что не исключает внутриэлитных конфликтов, на которые тщетно надеются многие оппозиционеры). Но это стабильность соскальзывания вниз: урезание социалки, постоянные угрозы приватизации, протаскивание пакетами непонятных законов, цензура (только не против «своих» из Минкультуры или Фонда кино), регулярные поражения общественных активистов и инициативных групп… Нужно лишь немного подняться над нашей текущей сложной ситуацией, расширить поле зрения, чтобы понять, насколько несостоятельны идеи «стабильности» и магического появления из элиты «национального лидера». В этом могут помочь самые неожиданные книги: например, «Основные понятия в социологии» известного британского социолога Энтони Гидденса и его коллеги Филипа Саттона. Авторы пытались сделать нечто в духе советской философской энциклопедии: написать краткий обзор актуальных социологических понятий, сжато рассказав их историю, основное содержание, выделив основные претензии «противников» и направления критики, обозначить современное значение. Результат ожидаем: книга служит скорее указателем для дальнейшего чтения и примерным отражением позиции Гидденса, чем самодостаточным справочником, способным раскрыть понятия и их значимость. Однако даже в кратких описаниях прослеживаются общие закономерности. Во-первых, и общественное сознание, и общественная реальность, по крайней мере последние два века, претерпевают стремительные и колоссальные изменения — не говоря уже о специфике разных частей света и стран центрального/периферийного капитализма. Во-вторых, изучение этих изменений приводит социологов от более «простых» и законченных детерминистских теорий (об «естественных» законах, вечных порядках, стоящих над людьми силах) к сложным и не предопределённым моделям конфликта: как индивидуального (человека против сложившегося порядка), так и коллективного (классов и групп за власть или за свои права). Соотношение сил определяет и действующие нормы (не всегда соответствующие писаным), и «материальное» устройство общества. Даже понятия, формально пережившие столетия (например, «раса» и «расизм»), при ближайшем рассмотрении распадаются, пересобираются и наполняются новыми противоречивыми содержаниями. За каждое из них также ведётся борьба; или, вернее, их различные «трактовки» в разных кругах являются отражением общественного конфликта. Мыслители ХХ века явно преувеличивали силу СМИ и господствующей идеологии: даже «обществу потребления» не удалось превратить людей в зомби, неспособных к сопротивлению. Некоторую надежду вселяет также тот факт, что история не раз подходила к той точке, когда мыслители и активисты в отчаянии констатировали конец политики, растление человечества, поражение гуманизма и т. д. Тем не менее жизнь пробивала себе путь и изобретала новые формы. В-третьих, наше сознание катастрофически не поспевает за всеми этими реально идущими конфликтами. Возможно, сегодня мы находимся в «локальном историческом минимуме» сознательности. Так, общественное мнение наконец-то приняло «модные» проблемы идентичности: дискриминацию против рас, полов, сексуальных предпочтений и т. п. Эти «культурные» вопросы почти похоронили обычный ещё для 70-х годов ХХ века классовый конфликт и проблему эксплуатации. В то же время социологические исследования показывают возрастающее значение именно класса, то есть места человека в процессе производства, связанного с его достатком и доступом к общественным благам. Мобильность оказывается очередным капиталистическим мифом: статистически «класс» человека не меняется на протяжении всей жизни и даже «передаётся» детям! Сегодня ряд социологов утверждает, что даже на пике государства всеобщего благосостояния на Западе мало кому удалось действительно улучшить своё положение, сильно разбогатеть или резко повысить свой статус: повышение «мобильности» было тогда связано с перестройкой экономики. Заводы перемещались в развивающиеся страны, и на их место приходили офисы. Когда основная масса капитала завершила «переезд», закончилась и «американская мечта». В любом случае от общества свободных, определяющих себя индивидов, не скованных классом или иной «стратой», — мы сегодня максимально далеки. Социальные конструкционисты замечают, что в обществе существует «иерархия проблем»: одни проблемы считаются важными, другие — нет. Места проблем в этой иерархии определяются также в результате борьбы, политической и информационной, различных групп. Потому итоговая расстановка приоритетов может совершенно не отражать реального положения дел. Возможно, в отношении конфликтов, групп и интересов мы оказались в подобной «ловушке»: власть имущим удобнее проталкивать тему угнетения меньшинств, требующую просто большей «толерантности» и «переосмысления», чем реальное экономическое и социальное угнетение, эксплуатацию, отсутствие перспектив у всё большего количества людей, особенно у молодёжи. Характерно, что даже популярная сейчас на высшем уровне экологическая повестка (устойчивое развитие и пр.) включала в себя требование борьбы за мировое и национальное равенство, вплоть до прямого перераспределения богатств — о чём теперь все почему-то «забыли». Однако реальность пробивается через активное обсуждение вопиющего неравенства, роста прекариата (фактически — повсеместного ухудшения условий труда, увеличения рабочего времени, урезания зарплаты и социальных гарантий), проектов вроде безусловного базового дохода. Исследователи всё чаще приходят к мысли, что падение профсоюзов и социал-демократических партий к концу ХХ века связано не с пассивностью народа, а с изменением рынка труда и необходимостью новых, более гибких форм объединения (вкупе с разочарованием в старом типе руководства и жаждой прямого участия). Несмотря на все утверждения о чудесной силе капитализма преодолевать любые противоречия и находить компромисс между любыми группами — сегодняшняя система трещит по швам. Людей не устраивает политика как таковая, социалка во всех своих аспектах, туманные перспективы экономики. Растёт понимание, что проблема не в притеснении каких-то конкретных меньшинств или групп, а в самой системе эксплуатации, угнетения, возвышения одних за счёт других. Частые призывы объединить «99%» против «1%», конечно, наивны: некоторым группам легче отвоевать себе высокое место в иерархии, чем сломать иерархию вовсе. Однако тут и там усиливается спрос на самоорганизацию, прямое участие, неиерархическое управление. Век назад наши предки оказались на гребне подобной волны: были Советы, комитеты, профсоюзы, коммунисты и революции. К сожалению, в 2020 год мы вошли без нужного опыта, понимания, организованности, уверенности в своих силах. Впрочем, сегодняшнюю ситуацию также не назовёшь стабильной: падение цен на нефть, конфликт с Западом, продолжающееся скатывание на мировую периферию, отсутствие внятной стратегии развития (да и сил, которые могли бы его обеспечить). Возможно, мы опять не поспеваем за созревшими в мире и в нашем обществе противоречиями. Скорее всего, нас слишком сдерживает вера в элиту и неверие в себя, в возможность что-либо изменить. Момент требует самоорганизации, активности, голоса. Пусть мы начнём с бытовых и экономических проблем, с гражданского освоения интернета, с объединения творческих работников и не имеющих постоянной занятости. Вопреки разочарованию, отчаянию и бессилию — сейчас самое время начать. Экономика в упадке, политика неопределенна. Кто способен решить эти проблемы? История даёт однозначный ответ: мы, и никто другой.