Жизнь и смерть Майка Науменко и его «Зоопарка»

27 августа 1991 года в Ленинграде умер от кровоизлияния в мозг, вызванного переломом основания черепа, Михаил Васильевич Науменко — Майк Науменко, лидер группы «Зоопарк». Как говорили на похоронах, куда мы приехали из Москвы с Гариком Сукачевым и Сергеем Галаниным, Майк умер в запущенной коммуналке на Боровой, где кроме деревянного чемодана с рукописями и продавленного дивана ничего больше и не было. Сам ли он упал, будучи пьяным, и разбил голову об асфальт, был ли избит и ограблен — осталось неизвестным. Так в 36 лет трагически ушел из жизни один из самых ярких и талантливых представителей русского рока. О том, как застенчивый мальчик из профессорской семьи, обожающий собирать модели самолетов, превратился в рок-идола поколения, написал главные хиты начала 1980-х, но так и не смог вписаться в перестройку, рассказывает новая книга Александра Кушнира «Майк Науменко: бегство из зоопарка». «Лента.ру» встретилась с известным журналистом и музыкальным продюсером, автором книг о советской и российской музыке Александром Кушниром и расспросила его о новой работе. Ниже мы приводим несколько отрывков из книги «Майк Науменко: бегство из зоопарка». «Лента.ру»: Отчетливо помню то время в начале 1980-х, когда Майк был лучшим. Конечно, мы слушали тогда и «Машину времени», и «Воскресенье», и «Аквариум», но это была эстетика, романтика, чувства, а «Зоопарк» был частью нашей жизни: «Я сижу на унитазе и читаю “Роллинг Стоун”, Венечка на кухне разливает самогон, Вера спит на чердаке, хотя орет магнитофон…» — это же и была жизнь. «Ты — дрянь» становилась жесточайшим аргументом в отношениях полов, а под майковскую «Прощай, детка, детка, прощай» расставались с девушками навсегда… Скажи, какое место, на твой взгляд, Майк занимает в нашей культуре? Александр Кушнир: Какое место? Глыба! Случилось так, что Майк и Борис Гребенщиков в конце 1970-х стали революционерами русской рок-лирики. По сути, они создали новый рок-н-рольный язык, новую лексику и новую рок-поэзию. Для конца 1970-х — начала 1980-х у Майка получились самые реалистичные, самые жесткие, самые трушные, как бы сейчас сказали, тексты. Все вроде бы все видели, все все знали, и у всех был шок — неужели про это можно петь?! На фоне предыдущей лирики про «солнечный остров» это была реальная революция, которая долбанула по голове дыханием свободы. Это была, если сказать иронично, моднейшая инновация конца 1980-х, которая стала для СССР «духовным СПИДом», как писали в советских газетах. Каким был Майк по характеру? Мы хорошо знаем Гребенщикова, Цоя знаем, а каким был Майк? Кто-то вспоминает насупленного, в темных очках, со здоровым носом… Другие — веселого тусовщика… Дома с друзьями — очень интеллигентный, деликатный, начитанный, с явным духом просветителя. С манерами. Немножко фасонный. И он же за пару минут до выхода на сцену преображался. На сцене он нес образ. На сцене это был Марк Болан, Дилан, Боуи. Уже в гримерке с ним сложно было общаться, потому что это был артист, который готовится выйти на сцену. А в 1986-1987 годах он начал меняться. Он создал себе инфраструктуру, в которую входило два пивных ларька на Боровой. Что-то потяжелее он покупал у дилеров в соседнем доме, потому что был ленивым и ему не хотелось далеко ходить. Существует несколько мифов о Майке. Например, что большая часть творчества «Зоопарка», да и «Аквариума» — это калька с западных образцов. Брали западные образцы и популяризировали их у нас. Что ты об этом думаешь? Есть около десятка песен примерно из ста им написанных, которые действительно очень близки к западным оригиналам. В первую очередь «Дрянь», «Я люблю буги-вуги» — I Love To Boogie Марка Болана… А «Если ты хочешь» — это, по сути, Let It Bleed «Роллинг Стоунз»… Да. На начальном этапе это утверждение справедливо. Но это был всего лишь этап и сильнейший элемент просветительства, потому что многие люди вокруг не знали, кто такой Коэн, Боуи, Болан и Дилан, многие не знали даже группу The Doors. Не потому, что люди тупые, а из-за железного занавеса. Но затем он очень сильно ушел от авторизованного переосмысления Болана и Дилана и полностью перешел на авторский материал. Грубо говоря, он с этого стартовал, но потом довольно далеко оттолкнулся. Другой миф — абсолютно противоположный. Я слышал, и не раз, что Майк прекрасно знал норвежский язык, зарабатывал переводами, даже выходили книги в его переводах. Это правда? Полный вымысел. Еще один миф. Когда он умер, а мы тогда приехали в Питер на похороны, то в этой тусовке на Рубинштейна говорили, что его нашли в абсолютно пустой комнате в коммуналке. Бедный, больной, всеми забытый, спившийся, без денег. В комнате стоял деревянный чемодан, в котором были его записки… И все! Очень сильно не так. С одной стороны, он действительно развелся с женой, но года за два до смерти. Мебели у него почти не было. Единственная покупка в квартиру — тумбочка. Когда его спросили, зачем она ему нужна, он ответил: деньги оттуда брать. К концу 1980-х «Зоопарк» стал одной из самых гастролирующих групп Ленинградского рок-клуба. Бывали периоды, когда они играли по 12-15 концертов в месяц. Это хороший показатель. И он не особенно нуждался. В 1990-1991 годах концертов стало меньше, и «Зоопарк» фактически прекратил существование, но у Майка вышел альбом LV, и там был гонорар 5000 советских рублей. За эти деньги тогда недорогую машину можно было купить. Уже после смерти Майка родственники нашли в какой-то из книжек вложенные рублей 600. Так что он не нуждался. Но уход семьи на него очень повлиял, это глупо отрицать. Что самое неожиданное ты узнал, пока занимался его биографией? Есть вещи, которые тебя потрясли? Есть вещи, которыми я горжусь. Историю Майка всегда писали начиная с альбома «Все братья и сестры». Это 1978 год. Человеку, на минуточку, тогда уже 23 года исполнилось. А что с ним было до этого? Есть какие-то воспоминания мамы — и все. Но если я пишу что-то в стиле документального романа (давай это так пафосно назовем), я не буду себя уважать, если я не нарою, откуда брались скрепы, откуда брался фундамент. Что с человеком было ну хотя бы с 13 до 23. Что это был за человек до того, как он сели с Гребенщиковым на полянке и начали играть «Все братья и сестры». Для этого надо было выходить на одноклассников, на людей, с которыми он учился в Инженерно-строительном институте. Я примерно год потратил на их поиски и еще год — на уламывание. Это была ювелирная работа, приходилось быть больше психологом и психоаналитиком, чем журналистом, чтобы все эти трепетные люди начали говорить. Это был огромный труд. Зато теперь любой этап жизни Майка отражен в 3D. А второе — это знакомство с Борисом Мазиным, человеком, которому посвящена книга. Он был близким другом Майка. Когда он давал мне интервью, то понимал, что умирает. Как эстафетную палочку он передал мне архив Майка, начиная от New Musical Express 1972 года и заканчивая переводами Майка биографии Болана и рок-энциклопедии. И у меня такое ощущение, что это все существует в единственном экземпляре. Какая-то беда творится с наследием Майка. Об этом тоже ходят разные слухи. Там довольно грязная история. Я в нее, слава богу, не особенно вникал. Моя книга заканчивается на 27 августа 1991 года. Если коротко, то дочь Татьяны, родной сестры Майка, которая лет десять назад скончалась, все полностью монополизировала. А у Майка есть, слава богу, живая жена, есть сын. Но все идет мимо них. Наследие Майка представляет коммерческую ценность? Безусловно. Особенно после европейского проката фильма «Лето», саундтрек которого что-то в Каннах выиграл. И последний вопрос. Как только мы опубликуем этот материал, тут же найдется кто-то, кто в первом же комменте напишет, что все это — говно-рок. Что ты этому человеку ответил бы? Этому человеку ничего нельзя ответить, потому что ему ничего уже не поможет. Это не лечится. Казалось, что у любознательного ученика все в школе идет по восходящей. Так было до тех пор, пока в седьмом классе в его жизнь не ворвался рок-н-ролл. Здесь скорости стали повыше, а высоту полета спрогнозировать было совершенно невозможно. «Моя сестра Таня училась в английской школе, — объяснял Майк впоследствии. — У нее с приятелями проходили вечеринки, на которых они слушали Билла Хейли и Чабби Чеккера. Мне тогда было восемь лет… И когда я впервые услышал The Beatles, то решил, что они поют по-французски. Но мне очень понравилось. Через какое-то время просто слушать надоело и захотелось узнать что-то о самих музыкантах». В квартире на улице Жуковского Майк начал собирать компании одноклассников. Когда школьники рассаживались по периметру комнаты, он поднимал крышку проигрывателя «Аккорд», ставил маленькую черную пластинку и дрожащей рукой опускал иголку на диск. На розовом «яблоке» советского миньона было написано: «Когда мне 64» (Дж. Леннон, П. Маккартни). Слово «Битлз» там было стыдливо опущено, но при первых же аккордах завороженные школьники забывались. Песни недосягаемой ливерпульской четверки переслушивали, обсуждая каждое слово и домысливая подробности личной жизни музыкантов. В этих разговорах про ирреальный для СССР мир западного рок-н-ролла таились магия, волшебство и надежда. После того как Надежда Ивановна подарила внуку дефицитный прибалтийский магнитофон Aidas, Майк начал собирать собственную фонотеку. Он увлеченно оформлял коробки с бобинами, превращая их посредством акварели и фломастеров в произведения декоративного искусства. Этот процесс нельзя было назвать «статичным коллекционированием» — с любимыми песнями хотелось жить, обменивать на катушки другой музыки и увлеченно обсуждать с друзьями мистические комбинации звуков. Миша Науменко так и поступал. «Я помню, что каждая новая пластинка "Битлз" давала нам больше, чем школа за год», — утверждал Майк. «Первые тексты The Beatles были настолько примитивны, что у Майка возникла идея блочного сочинительства, — рассказывал одноклассник Саша Самородницкий. — Еще в школе у него была попытка перекомпоновать куплеты и придумать на их основе новые хиты. Он начал всех этой идеей доставать, и все новости с утра у него касались исключительно различных версий монтажа». Не чурался Науменко и композиций на русском языке. К примеру, однажды он принес в школу вырезанный из газеты текст песни «Королева красоты» — и предложил одноклассникам выучить слова этого твиста наизусть. К восьмому классу начинающий меломан целиком заполнил свою первую рок-н-ролльную тетрадь — с подробнейшим описанием истории западных рок-групп и их дискографиями. Старшая сестра активно помогала Мише искать информацию: в польских и болгарских журналах, английской коммунистической газете Morning Star, а также на обложках фирменных пластинок. Друзья вспоминают, что уже в те годы Таня Науменко оказывала на Майка существенное влияние. Она была образцом интеллектуальной рафинированности и слыла источником осведомленности брата в сфере современной культуры. Сестра сформировала его вкус и увлекла романтикой «Трех товарищей» Эриха-Марии Ремарка. Дружеские и любовные отношения, описанные в романе, затем повлияют на жизнь самого Майка. Сестра опекала его в мелочах, вручную, шаг за шагом, корректируя впоследствии даже имидж брата. Например, могла связать ему свитер по последней моде или сшить сумку для пластинок к обмену. Вечерами Науменко-младший сидел, прижав ухо к прибалтийскому радиоприемнику. Неведомый сегодня сакральный процесс — прорываясь сквозь шум советских глушилок, слушать песни Боба Дилана, Джона Леннона и Леонарда Коэна. Помимо тетрадок с рисунками, Майк завел целую картотеку с названиями групп, альбомов, сменами составов и так далее. Еще недавно у него хранились принесенные с работы мамой библиотечные карточки с техническими характеристиками самолетов. Теперь их место в ящиках стола заняли рок-музыканты — со своими мифами, историями и придуманными биографиями. «Все свободное время Майк читал книги, — вспоминал Самородницкий. — Вернувшись после летних каникул, он с гордостью заявил, что одолел всего Тургенева. Кроме того, великолепно знал английский и шлифовал его по текстам любимых рок-групп. Как известно, в их лирике было много диалектизмов, и для Майка это оказалось отличной практикой на будущее». Вскоре юный рок-интеллектуал на глазах у родственников принялся выпиливать из гладильной доски гитару. Наблюдая такое рвение, бабушка убедила родителей в необходимости покупки настоящего музыкального инструмента. В день рождения Михаил получил в подарок первую акустическую шестиструнку. Теперь ему открылся смысл жизни, и сутками напролет он стал учиться играть на гитаре. Пока Науменко с Цоем отбывали киевскую «дисквалификацию», на одном из закрытых совещаний в Министерстве культуры РСФСР был озвучен следующий план действий: «В настоящее время в Советском Союзе насчитывается около 30 000 профессиональных и любительских ансамблей. И наш долг состоит в том, чтобы снизить это число до ноля». Как говорится, конец цитаты. Вскоре после судебного процесса, состоявшегося над группой «Воскресение» (в мрачных тонах освещенного на страницах «Вечерней Москвы»), начались атаки и на региональных рок-музыкантов. В том числе на уфимца Юрия Шевчука. После того как копия его альбома «Периферия» попала в местное отделение КГБ, Шевчука уволили с работы и вызвали «на беседу» в правоохранительные органы, предупредив напоследок: «Еще одна запись — и решетка!». Затем последовали статьи в башкирских газетах и жестокое нападение на улице. Неудивительно, что вскоре лидер «ДДТ» был вынужден уехать из Уфы — вначале в Свердловск, а затем в Москву и Ленинград. От друзей Майк уже знал, что на Урале с помощью разгромных материалов в комсомольской прессе фактически были уничтожены рок-группы «Трек» и «Урфин Джюс». После серии допросов покинул родной Снежинск идеолог радикального проекта «Бэд бойз» Александр Мальцев, который долго затем скитался по квартирам родственников в других городах. Последний гвоздь в крышку гроба вбило еще одно постановление Минкульта: отныне репертуар самодеятельных групп должен был на восемьдесят процентов состоять из песен членов Союза композиторов. Вдумайтесь в эти цифры, люди! По образному выражению Свиньи, «или вы теперь целуете пятки Фрадкину и Пляцковскому, или вам больше нечего делать в музыке». В унылом настроении Майк слушал западные радиостанции и не сильно удивился, когда Сева Новгородцев из русской службы BBC произнес в эфире мрачным голосом: «Только и осталось, что залезть куда-нибудь на фонарный столб и, вытянув руку в сторону железного горизонта, прокричать: "Мечты рассеялись, товарищи красные рокеры, мечты рассеялись!"». Вскоре впечатлительный Коля Васин поведал друзьям о том, как закопал в лесу сверток с присланной из Нью-Йорка драгоценной пластинкой, на которой красовался автограф Джона Леннона. И этот случай был не единичным. Андрей Владимирович Тропилло, предчувствуя облаву в Доме юного техника, сделал на 38-й скорости первые копии с оригиналов «Уездного города N», «Радио Африки», «Табу» и «Треугольника». Затем спрятал все пленки в таком надежном месте, что со временем и сам не мог вспомнить, где у него хранятся копии, а где — подлинные мастер-ленты. К концу 1984 года прекратила работу студия театрального института, в которой после сессии с Майком были подготовлены «Нервная ночь» Кости Кинчева и дебютный альбом группы «Секрет». Прессинг государственной машины становился все сильнее, и вскоре волны идеологических атак докатились и до семьи Науменко. Как-то раз, купив свежий номер газеты «Смена», Наталья обнаружила в нем материал с красноречивым названием «Кто нужен "Зоопарку"?». В статье подвергались критике тексты из альбома «Уездный город N» и, в частности, его титульной песни, которая трактовалась не иначе как «ода сумасшедшему дому». Особенно корреспондента «Смены» возмутило сюрреалистическое упоминание имен Толстого и Маяковского, не говоря уже о других иконах мировой культуры. «От фривольностей "Зоопарка" рукой подать до того, чем занимается, например, Александр Розенбаум, специализирующийся на блатном репертуаре, или до религиозных опусов Юрия Морозова, записанных на пленках, — рассуждал журналист, скрывавшийся под псевдонимом «В. Власов». — Но почему, собственно, стала возможна такая ситуация?». В тот период Науменко проживал свою жизнь в двух разных вселенных. В одной — переводил книги про Болана и слушал альбомы Дилана, а в другой — общался с кураторами рок-клуба и сотрудниками госбезопасности. Наташа Науменко вспоминала, как в один из душных вечеров Майк рассказал ей очередную «свежую историю»: «Сегодня ко мне подошел неприметный человек, подсел и стал предлагать поработать на страну. Я говорю: "Я много пью". — "Мы знаем". — "А когда выпью, становлюсь очень болтливым. И потом не помню, что кому говорил…". Человек повздыхал и ушел». «А однажды случилось забавное приключение, — с улыбкой вспоминает Игорь «Иша» Петровский. — К Майку на работу в деревообрабатывающие мастерские повадился ходить куратор из органов. Поначалу он честно старался исполнять должностные обязанности: вел душеспасительные беседы, пытался выведать какую-то информацию, но в конце концов понял, что все это бессмысленно. И общение постепенно свелось к тому, что они неторопливо выпивали бутылочку-другую, задушевно беседовали и, довольные друг другом, прощались». «Утром 25 августа мы с ребятами, которые остались у меня ночевать, пошли в бар "Жигули", — рассказывал впоследствии Коля Васин. — И Майк пришел туда же. Выглядел он совсем неважно… Был отечен, руки тряслись. Попил пива умеренно и говорит: "Я выйду покурить". И не вернулся. Мой дружок, который с ним выходил, сказал мне: "Майк просил передать, что ему худо, и он пойдет домой". Больше я его и не видел». У Леши Рыбина существует своя версия событий: «В ночь перед смертью у Васина сильно пили. Майк был очень плох, с черным лицом… В таком состоянии упасть затылком на асфальт — легче легкого. Насколько я помню, у Науменко диагностировали перелом основания черепа — типичная алкогольная смерть, когда человек в глубоком опьянении падает на спину. Вряд ли его кто-то "повстречал" во дворе. В последний год жизни он покупал выпивку у местных дилеров, его все знали и любили, он был свой человек. Майк сумел подняться, дошел до дома, грохнулся еще раз в коридоре и умер». «Когда Майк и Наташа расстались, я предложила Мише переехать к нам, — вспоминала Галина Флорентьевна. — Он собирался это сделать, как только я вернусь из отпуска. Поэтому я и позвонила на Боровую 27 августа. К телефону подошел кто-то из соседей. "Майк спит", — сообщили из телефонной трубки. А через какое-то время мне перезвонили со словами: "Вы знаете, Майк все еще спит и как-то странно храпит. Может быть, вам лучше приехать?"». Когда мама вместе с Таней Науменко появились в квартире на Боровой, Майк уже не дышал. Потом откуда-то возникли санитары, долго искали простыню, и тело, завернутое в несвежее постельное белье, наконец увезли. После чего Храбунов с Кириловым прочно засели на кухне и начали методично уничтожать ящик вина, привезенный Тасей из Молдавии. Они выпивали бутылку за бутылкой, но вино их не брало. Под утро разошлись трезвыми и ********* [охреневшими]. А в последний день лета в опустевшую комнату заглянула сестра Майка. Долго искала какие-то документы и случайно обнаружила на подоконнике несколько страниц машинописного текста из «Ближайшего родственника». Она догадалась, что, вопреки клятвам и обещаниям, книгу Рассела ее брат так и не перевел…