«Мы живем, под собою не чуя страны…»: вопросы к IT-науке

В июне 2020 выходит в свет новый сдвоенный номер журнала «OSTKRAFT: Литературная коллекция», содержащий, среди прочего, материалы Мандельштамовской конференции в РГГУ, прошедшей в декабре 2019 г., — «Осип Мандельштам и его время». В качестве препринта ИА REGNUM предлагает презентацию новой рубрики журнала, которая призвана отражать необычные и оригинальные способы репрезентации историко-литературного знания в начале третьего десятилетия XXI века. Первым таким материалом является реакция авторов журнала на квази-академические дискуссии в интернете в конце 2019−2020 гг. о стихах Осипа Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны…». Учитывая сложившуюся ситуацию, о которой пойдет речь, мы публикуем этот текст в бумажной и электронной версиях журнала «OSTKRAFT: Литературная коллекция» 2020 №2−3 и на сайте ИА REGNUM, которое уже публиковало статьи о ситуации в современном мандельштамоведении. К сожалению, статья «Осип Мандельштам в инвалидном лагере «Мандельштамовской энциклопедии» потребовала продолжения. Редакция «OSTKRAFT. Литературная коллекция». Осип Мандельштам в «Особом отделе» «OSTKRAFT: Литературная коллекция» XXI век создал новую ситуацию в неспешной, как казалось, академической науке. Исследователи теперь не ждут публикаций в серьезных и неповоротливых академических журналах, а, соревнуясь друг с другом в скорости, высказываются на политических сайтах, свои идеи обсуждают в вывешиваемых в ютубе записях диспутов, проходящих в правозащитных центрах, с участием не всегда адекватных в прямом смысле персонажей, споры со слегка изменяющимся составом участников переходят в Zoom-конференции, на которые реагирует американская профессура опять же на политических сайтах. Ведь в филологии нет платформ типа математических или теоретико-физических, где публикация идеи может привести к получению медали Фидса или Нобелевской премии. Однако любителей на таких сайтах или платформах нет, отсюда и эффективность. Тем не менее, за последние полгода об одном и том же стихотворении О. Мандельштама в такой форме высказались минимум 4 профессора филологии, два деятеля общественной организации, связанной с поэтом и НИУ ВШЭ, и редактор одного политического сайта, на котором идет основная дискуссия. Интересно, что в ней участвуют два главных редактора «прославленной» «Мандельштамовской энциклопедии», которым принадлежат там многие сотни статей, авторы ряда ключевых статей, и два члена редколлегии этого издания. Поэтому состоявшееся обсуждение стихотворения «Мы живем, под собою не чуя страны…» участниками издания, где нет статьи о самом этом произведении, равно как нет там и статьи о Сталине, а история «полу-прощения» Мандельштама, что важно, Сталиным, несколько по-разному изложена в статьях А. Сергеевой-Клятис (Пастернак) и О. Лекманова (Бухарин), выглядит как коллективная попытка не покаявшихся «энциклопедистов» вернуться на научное поле через ненаучные IT-инструменты. В сущности, эпоха «корона-интернета» вернула нас к временам знаменитого журнала «De visu» с участием А.Ю. Галушкина — важной фигуры всей нашей истории, который в годы перестройки пытался с коллегами библиографировать ту литературоведческую и публикаторскую деятельность, которая тогда велась и в двух важных органах печати — «Советский цирк» и «За автомобильные кадры», где впервые в СССР было напечатано стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны…». В связи с одной из подобных (а есть еще и судьба И.А. Бродского, и проблемы истории диссидентства и мн. др.) в редакцию обратился В.Р. Молотников с предложением отреагировать на ситуацию в форме вопросов по теме обсуждения urbi et orbi. Его «вопросник», ставящий не обсуждаемые в интернете проблемы, мы публикуем первым, а комментарий главного редактора — сразу вслед за ним. Понятно, что не ради ответа от сплоченной группы исследователей этого стихотворения поэта мы предлагаем две точки зрения на создавшуюся ситуацию. Мы делаем это ради того, чтобы в общепрофессиональном пространстве прозвучали вопросы, на которые не могут или не хотят ответить те профессионалы, кто сегодня вышел на скользкую арену PR, рискнув своей профессиональной репутацией. Сейчас важно лишь зафиксировать этот факт, а остальное приложится. Владимир Молотников «Мы живем, под собою не чуя страны…»: вопросы к IT-науке. 1. Осип Мандельштам показывал на допросах, что роковое стихотворение было написано в ноябре 1933 г. На это же время указывает и Н. Я. Мандельштам. Даже если ограничить круг слушателей лицами, которых назвал поэт, сложно представить, что более чем за полгода информация никуда не просочилась. Очевидно понимая это, Н. Я. вскользь упоминает неизвестные нам донесения осведомителей. Датировка текста, бесспорно, важна, но не менее важно установить точные даты прочтений стихов разным лицам, не только потому, что следователь Н. Х. Шиваров не предпринял для этого решительно ничего, что само по себе свидетельствует о совершенно необъяснимом, едва ли не обескураживающем непрофессионализме, вообще-то, достаточно опытного служаки. Упомянем ключевые даты вокруг ареста О.М. Главной выглядит даже не 10 мая — дата смерти Председателя ОГПУ В. Р. Менжинского, но 14-е, когда прошло торжественное захоронение урны в нишу кремлевской стены, а О.М. арестовывают в ночь с 16 на 17. В обстановке некоторого безвластия в политической полиции, хотя зам. Менжинского Ягода был назначен на его место сразу же. Если «Мы живем, под собою не чуя страны…» написано в ноябре 1933 г., и об этом стало известно в обозримой перспективе, то налицо продолжительное бездействие спецслужб и вина Ягоды, как 1 зам. Председателя ОГПУ. И это — одна история. Если о стихах стало известно непосредственно перед арестом, но они до этого не читались — совершено другая. А если стихотворение появилось на свет гораздо позже, а Мандельштам сознательно дезинформировал следствие? Тогда принципиально важно найти ответ на вопрос: зачем? 2. Ахматова сообщает: «Пастернак, у которого я была в тот же день [17 мая], пошел просить за Мандельштама в «Известия», к Бухарину…». Если понимать это так, что Пастернак отправился к Бухарину немедленно, то утверждение Ахматовой вступает в неразрешимое противоречие со свидетельством Н. Я. Мандельштам: «…Я ценю, что в хлопоты 34-го года пожелал впутаться Пастернак и пришел к нам с Анной Андреевной и спросил, куда ему обратиться. Я посоветовала пойти к Николаю Ивановичу Бухарину…», которого она «посетила в самые первые дни». Если принять версию Н. Я., Пастернак «пожелал впутаться» не сразу, а на каком-то этапе. Чтобы совместить несовместимое Павел Нерлер на полном серьезе повествует о двух визитах: «…Когда 3−4 июня из Чердыни посыпались телеграммы о травмопсихозе О. М. и его покушении на самоубийство (а возможно, в это же самое время у него вторично справился об О. М. и Пастернак), Бухарин решил все же вмешаться…». Чтобы признать эту, по-своему увлекательную, версию хотя бы рабочей, необходимо допустить, что где-то в начале июня Пастернак ничего не знает о том, что известно всем, так или иначе причастным к событиям: приговор вынесен, Мандельштама везут или уже привезли в Чердынь, и он, так сказать, во всеоружии своего неведения отправляется наводить справки у Бухарина. Но вот слова самого Пастернака: «…Мандельштам арестован. Мне позвонила его жена и стала умолять, чтоб я что-нибудь предпринял. В этот день из Ленинграда приехала Анна Радлова, я с ней встретился в Камерном театре, и она и другие знакомые тоже настаивали, чтобы я действовал. Вы знаете, что Камерный театр и «Известия» находятся близко друг от друга. В это время главным редактором «Известий» был Бухарин, он ко мне хорошо относился, и в антракте я пошел к нему». В этом рассказе поэта об эпизоде четвертьвековой давности, который прилежная Зоя Масленикова записала по горячим следам, присутствуют не выдуманные детали: Радлова, Камерный театр, антракт, позволяющие более-менее точно датировать событие и уточнить обстоятельства встречи. Приехала не Анна Радлова. В Москву прибыл Ленинградский Государственный театр-студия С. Э. Радлова. Гастроли проходили в помещении Камерного театра. Это действительно недалеко от «Известий», но все же не настолько близко, чтобы поход к Бухарину мог уложиться в антракт. Да и был ли он спонтанным? Где гарантия, что приблизительно в девять часов вечера тот окажется на рабочем месте? Гораздо вероятнее, что время было заранее обговорено, и Пастернак решил совместить визит к Бухарину с посещением модного театра. Гастроли проходили с 21 по 30 мая. В гастрольной афише четыре позиции. Почти невозможно представить, что он явился на «Вечер водевилей». Значит, 21 и 28 мая отпадают. Еще менее вероятно, что его заинтересовал спектакль по пьесе Л. Левина «История пяти хвостов». Исключаем 29-е. Остаются «Привидения» Ибсена, спектакль шел 22, 23 и 30, и «Ромео и Джульетта» — 24−27 мая. По всей видимости, Пастернак явился к Бухарину не ранее 22 и не позднее 30 мая, и прямой связи между этим визитом и запиской Бухарина Сталину (практически никто не сомневается, что появилась она не ранее 5 июня) не прослеживается, хотя в ней и присутствует знаменитое: «Борис Пастернак в полном умопомрачении от ареста Мандельштама». Как-никак между ними — не меньше недели. Итак, «впутывание» Пастернака, в сущности, оказалось ненужным. Бухарин обращается к Агранову до разговора с ним, а разговор этот если и повлиял на его решение написать Сталину, то в самой незначительной степени. К нему «все время апеллируют», а он, в то время не без некоторых на то оснований считающий себя главным по поэзии в преддверии подготовки Съезда Писателей, не знает, что предпринять, и, наконец, решает обратиться к тому, кого все еще называет «дорогой Коба». Явится к нему Пастернак, не явится — Бухарин все равно поступит так, а не иначе. Еще одно уточнение. В субботу, 23-го июня 1934 г. Пастернак пишет отцу: «На прошлой неделе мне даже (в первый раз в жизни) позвонил по телефону сам Ст…». Следовательно, разговор состоялся не ранее 11-го. Тогда, какое влияние он мог оказать на решение Сталина, принятое им не позднее 9-го, в свете того, что приговор Мандельштаму был пересмотрен 10-го? Не пора ли прекратить бесконечно упражняться в построении умозрительных версий, занятии столь же увлекательном, сколько и, с научной точки зрения, бесплодном, и заняться делом, а именно: скрупулезной датировкой событий, уложившихся в достаточно короткий промежуток? 3. «Кто дал им право арестовать Мандельштама? Безобразие…», — начертал Сталин на записке Бухарина. Основываясь на этих словах, Леонид Максименков заявляет: «Сталин об аресте, похоже, искренне ничего не знал». А похоже — — свидетельство растерянности исследователя, подступившего к самому краю бездны. О ее существовании известно с 1993 года, когда резолюция Сталина была введена в научный оборот в журнале «Источник», но что-то не множатся ряды желающих исследовать ее природу. Как могло случиться, что в государстве, которое называют тоталитарным, всевластный тиран только спустя три недели узнает, да и то в результате стечения отчасти даже случайных обстоятельств, про события, о которых руководство политической полиции обязано было — как-никак цепные псы режима — известить его незамедлительно, раз дело касается лично Вождя? Арестовав Мандельштама без санкции политического руководства и даже без его уведомления (обязательность санкции прослеживается на примерах Клюева, Эрдмана и др.), высокопоставленные чекисты вышли, в каком-то смысле демонстративно, за пределы своих полномочий? Если да, то с какой целью (целями) они решились на столь беспрецедентный шаг? Как это ни прискорбно, но рассуждения на этот счет, например, редактора сайта Colta.ru, где разворачиваются основные события, Г. Морева, которому этого мало и который выступает с публичными диспутами в дружественных аудиториях, способны удовлетворить разве что увлеченных литературой граждан РФ среднего, но вряд ли, старшего школьного возраста. Павел Нерлер, зачем-то сообщая устно и письменно о визитах Ягоды в Кремль в знаковые даты вокруг ареста О.М. и, скажем от себя, смерти Менжинского, давно и тяжело болевшего, — 10, 16 и 25 мая 1934 г., отважно фантазирует: «свежие результаты допросов быстро поднимались наверх по предположительной цепочке «Шиваров-Молчанов-Агранов-Ягода» и могли достигнуть самого верха этой читательской вертикали — Сталина — практически в тот же день…». Так, Сталин — вождь или «первый читатель», как у М.А. Булгакова, так знал он или не знал о поэте-арестанте и о его стихах? Зачем тоталитарной вертикали «предположительная цепочка», так легко и безобидно оборванная Г. Моревым. Еще раз Максименков: «Эпизод с эпиграммой Мандельштама — один из самых известных сюжетов русской литературной истории XX века. (…) Его реконструкция требует прежде всего деконструкции некоторых аксиоматичных истин советского времени и более современных версий времени неосоветского». И как долго, чтобы избежать ужасной по своим последствиям деконструкции, перефразируя классика, тьмы ложных истин, а вместо этого, крепко зажмурившись, отползать от бездны, сообщество литературоведов и историков литературы будет делать вид, что уже и самой Н. Я. Мандельштам не было написано: «О. М. убеждал меня что во всем поведении следователя чувствовалось какая-то двусмысленность и что, несмотря на его железный тон и угрозы, все время проскальзывала его ненависть к Сталину. Быть может, О. М. заметил то, чего на его месте не обнаружил бы трезвый и разумный человек, находящийся, как всегда бывает у трезвых и разумных людей, во власти готовых концепций. Трудно себе представить, что могущественный Ягода со своим грозным аппаратом без всякой борьбы сдался Сталину (курсив мой — В. М.)»? Впрочем, борьба Ягоды за Мандельштама со Сталиным в первые же дни назначения на высочайший пост тоже ни у кого не вызывает вопросов? А если это и так, то как же такое важное дело решил уже без Ягоды в одиночку Агранов, как думает редактор Colta.ru? Из комментариев Главного редактора OSTKRAFT: Леонид Кацис. «Мы живем, под собою не чуя страны…»: вопросы из личного опыта. Основные вопросы, которые не обсуждают, и вовсе не только в IT-дискуссиях, участники обсуждений такие: Что может означать выражение «Мы … не чуя страны»? Своя эта страна для «нас» или нет? Если «не своя», то и говорить не о чем. Но если «своя», то что из реальности сталинского СССР ноября 1933 г. могло вызвать такую реакцию? Мы давали свой ответ в академической печати: это гибель начальника Политцензуры М.Б. Вольфсона, снятие Н.И. Бухарина и Л.Л. Авербаха, которые очень скоро, хотя бы к лету 1934 ненадолго вернутся, если не к власти, то к некоторым заметным постам. Это, скорее, поддерживает более раннюю дату написания стихотворения, хотя не обязательно именно ноябрь 1933 г. До мая расстояние почти в полгода самых разных политических событий для тех, кто «живет», до того почему-то «чуя» страну. В заметке В.Р. Молотникова мы увидели еще одно важное имя ушедшего — В.Р. Менжинского, вполне близкого хотя бы к М.А. Кузмину автора «Зеленого сборника». Однако состояние давно больного Менжинского вся история упирается в пару Агранов-Ягода. В Мандельштамовской лекции 27 декабря 2019 г. в Исторической библиотеке Ю.Л. Фрейдин задал резонный вопрос о том, откуда появился украинизм «не чуя» в самом начале стихотворения. В публикации Colta.ru от 1 июня 2019 мы увидели обсуждение слова «разговорца» и попытку толкования «шаманов». Если первое слово находится в анти-есенинской статье Бухарина, направленной против, в числе прочего Троцкого и проблемы хулиганства, то второе — и не один раз встречается в поддержанной Бухариным одновременной атаке Маяковского на хулиганство и его же проукраинские стихи как раз про это слово (см. в наст. Номере в нашей статье о «Четвертой прозе»). Куда сложнее история с «шаманами». В дискуссии в Zoom Полит.ру 19 мая 2020 редактор Colta.ru процитировал только слова О.М., запомнившиеся Н.Я. Мандельштам, что «стишки произвели впечатление». Авторы статьи на Colta.ru от 1 июня 2020 процитировали и слова о том, что «Сталин боится поэтов», т.к. они могут «нашаманить». Лингвостилистические упражнения не могут нас здесь заинтересовать. А кроме того, и в этом случае исследователям не понадобились слова О.М., что Пастернак здесь ни причем и отвечать придется одному О.М., запомнившиеся Н.Я. По-видимому, сразу столько сведений в один анализ не помещаются. Но нас этот анализ не устраивает вовсе не по лингвистическим соображениям. Дело в том, что уже почти полтора/полдесятилетия известна важнейшая запись А. Мальро в его дневнике 1 съезда писателей, ставшая известной в 2007 г. на его родине, а затем и по-русски: В 2013 году С.Л. Фокин опубликовал статью о записках Андре Мальро времени его пребывания в СССР в 1934 году. Автор писал: « в упорном стремлении понять Россию Мальро приходит к еще одной формуле, которая помогает ему понять и своеобразно классифицировать советских писателей и политических деятелей. Эту формулу он находит в понятии «сибирского шамана»: «Шаманом №1 был А. Белый — он мертв. №2 — Пастернак. №3 — Мандельштам — он не существует. №4 — Мейерхольд. №5 — пропуск в рукописи (С.Ф.). №6 — Олеша и т.д. Вне этого ряда есть один шаман иностранный, импортированный — А.М.» [С. Фокин. «Советский роман» Андре Мальро // ХХ век. Тридцатые годы. Из истории международных связей русской литературы.-СПб., 2013. С.155]. Наш разбор: Л. Ф. Кацис. Неизвестный «Список Мальро» 1934 года и разговор Б. Пастернака с И. Сталиным об Осипе Мандельштаме // Верхневолжский филологический вестник.2016 — № 3. С. 25−31. — в широком контексте источников «разговора». Этот же источник рассматривался и в нашей статье ПРОБЛЕМА ВЫЯВЛЕНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ В ДОКУМЕНТАХ О.Э. И Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМОВ О М.Б. ВОЛЬФСОНЕ, В.И. НАРБУТЕ, Н.И. БУХАРИНЕ // Литературный факт. М., ИМЛИ. №1(15). 2020. С. 310−341. Но дело не в нас, а в том, что напечатал С.Л. Фокин, мы же могли бы послужить лишь библиографическим указанием, хотя и труды Пушкинского дома знать не вредно. Неужели такой источник не важен и не интересен? Еще одна проблема наших дискуссантов заключается в том, что они не различают две — краткую и пространную — версии «разговора со Сталиным о Мандельштаме, содержащую и не содержащую проблему «мастер, мастер» в устах Сталина. Но мы помним, что еще в 2013 г. при подготовке 2-х томника Н.Я. Мандельштам его составители заинтересовавшись этой проблемой, получили мою статью: О двух версиях разговора Б. Пастернака с И. Сталиным об О. Мандельштаме // Kesarevo Kesarju. Stritti in onore di Cesare G. De Michelis. Firence University Press. 2014. P. 241−248. Между тем, никакого комментария там нет, а главный составитель активно включился в наши дискуссии в интернете, как ни в чем ни бывало. Здесь все понятно, вопросов нет. Особая проблема — чтение Сталиным стихов. Дискуссанты не учитывают работу А.Ю. Галушкина: Стенограмма выступления Б. Пастернака с пометами И. Сталина (В кругу «Живаго»: Пастернаковский сборник. Stanford Slavic Studies. 2000. Vol. 22) со статьей А. Галушкина «Сталин читает Пастернака» (C. 39−58), полемику с ней Л. Флейшмана, не говорим уже о нашей статье «Прагматика и поэтика писательских обращений к советским вождям в 1930-х О. Мандельштам, Б. Пастернак, И. Сельвинский, Лион Фейхтвангер, Демьян Бедный» (Кацис Л. Смена парадигм и смена Парадигмы. М., 2012 С. 145−186), где, в числе прочего было показано, что подчеркивания вождя касаются тех строк стенограммы, которые связаны со стихами Б. Пастернака в «Известиях» от 1 января 1936 г., связанных и с Мандельштамом, и с Бухариным. И в Zoom-дискуссии, и в статье на Colta.ru от 1 июня 2020 с демонстративным и не допускающем обсуждений названием «Он мастер, мастер, больше, чем мастер», активно обсуждается вопрос о концовке стихотворения «грудь осетина» или «жопа грузина». В Zoom-дискуссии не только прозвучал аналогичный пример из Павла Васильева, но и участница исследования реабилитационных дел в ГАРФе сразу сказала, что таких примеров достаточно. Она права. Вот и в «НЛО» (№162 на с. 253) в докладе Виктора Сержа 1936 г. читаем: «Даже бомба, брошенная под задницу Сталину, не наделала бы столько шума!». Позволим себе не обсуждать идею инициальной статьи (авторы 1 июня 2020 используют и методы новостной опережающей рекламы публикации, призванной закрыть (?) тему, о целой кольтовской редакторской книге (МоревГлеб. «Пасквиль на вождей». Сталин и дело Мандельштама 1934 года // МоревГлеб. Поэт и Царь. Из истории русской культурной мифологии: Мандельштам, Пастернак, Бродский. М.: Новое издательство, 2020 (в печати)). Сокращенная версия: МоревГлеб. Еще раз о Сталине и Мандельштаме. Вокруг Спецсообщения зампреда ОГПУ Агранова // Colta.ru. 13.12.2019) редактора Colta.ru на знакомую нам тему, что Сталин ничего не знал о стихах, а все решил лично Я. Агранов, основанную на явно пост-фактум появившемся документе Агранова. Здесь мы сошлемся на наш анализ аналогичных происшествий с В.В. Каменским, где есть и написанная постфактум бумага, якобы обращенная к Ежову, и решение Сталина о расстреле поэта, и чудесное спасение путем публикации в «Правде», которую никто другой в этой ситуации санкционировать не мог (Л. Кацис. «Три кризиса»: Заметки читателя историко-философской и конструктивистской литературы: Чичерин, Пастернак, Каменский, Баян // История. Научное обозрение OSTKRAFT № 5 (11). М., 2019. С. 169−194). Наконец, авторы Colta.ru 1 июня 2019 всерьез ссылаются на работу, опубликованную на этом сайте прямо во время разговора по Zoom’у редактора Colta.ru 19 мая 2020, что само по себе замечательно… (Осип Мандельштам: от «симпатий к троцкизму» до «ненависти к фашизму». О стихотворении «Мы живем, под собою не чуя страны…») Автор этого сочинения считает, что лексика и инвективы «Мы живем, под собою не чуя страны…» связаны с партийной лексикой времен травли в 1927 г. Троцкого. Авторы же 1 июня 2019 считают, что инвективы Сталину восходят к «Четвертой прозе»! Но тогда, учитывая предыдущее мнение и уверенность авторов, что это текст 1929−30 гг., придется счесть и Пленумы 1927 г. источниками «Четвертой прозы». Вопросы могут множиться. Но на сегодня хватит. Подождем обобщающей книги. И все же один положительный момент во всей этой истории есть. Ю.Л. Фрейдин ясно и недвусмысленно, но нам показалось, что и многозначительно, заявил, «как мало мы знаем о реальных политических контактах Мандельштама». Вот за это — спасибо! А так, Имеющий уши да слышит! Имеющий глаза да видит! И кто ищет, тот всегда найдет!