Экономика после пандемии. Управление кризисом

В предыдущей публикации (см. «Экономика после пандемии. Пролог») на основе глубокого научного анализа установлена неизбежность кризисов доминирующей экономической модели, основанной на прибыли и ссудном проценте. Необходимость извлечения прибыли и её накопления для последующего инвестирования составляет объективную причину дисбаланса между стоимостью произведенного общественного продукта и располагаемыми для его потребления доходами домохозяйств. Потребители-домохозяйства также вносят свой посильный вклад в увеличение дисбаланса, откладывая часть полученной оплаты труда и других доходов под матрас или в спекулятивные финансовые инструменты. Ученые-экономисты называют эти накопления отложенным спросом, который имеет все шансы остаться отложенным навсегда в связи с потерей этих накоплений в период очередного кризиса. Временно дисбаланс устраняется предоставлением займов (кредитов) потребителям и производителям, однако необходимость уплаты процентов, изымаемых из цикла производства-потребления в пользу финансового капитала, приводит к нарастанию дисбаланса между производством и потреблением, причем даже там, где этого дисбаланса не было (производители и потребители не выводили доходы в финансовые накопления). Этот дисбаланс, вызванный ссудным процентом, устраняется новыми займами и так далее, экономическая система формируется по принципу долговой финансовой пирамиды. Её динамическое равновесие и обслуживание процентов обеспечивается непрерывным количественным ростом, в том числе разгоном инфляции до психологически оптимальных размеров для роста финансовой пирамиды. Однако исчерпание возможностей для поддержания требуемых темпов количественного роста провоцирует долговой финансовый кризис, каковой и случился осенью 2008 года. Теории и практика экономических кризисов Наиболее известен широкому кругу образованных граждан кризис перепроизводства, в свое время положивший начало марксизму. Кризис перепроизводства может возникать как вследствие производства невостребованных излишков продукции, так и при недостатке средств у потребителей для приобретения нужной им продукции. Первый вариант, вообще говоря, является целевым состоянием экономики, при котором потребности потребителей полностью удовлетворены, а управление экономикой состоит в искусстве балансирования на грани перепроизводства без сваливания в кризис. Второй вариант может возникать вследствие нехватки денежных знаков в обращении, вызываемой жесткой финансовой политикой, или вследствие неадекватного распределения в обществе оплаты труда и иных доходов, а также в результате конвергенции подобных политических несуразностей. Если российский Центробанк, например, борется с инфляцией подавлением платежеспособного спроса, то спровоцированный такой политикой кризис будет иметь негативные социальные последствия в силу хронического содержания потребителей в неудовлетворенном состоянии. В отличие, например, от кризиса перепроизводства по первому варианту, когда потребности населения удовлетворены. Универсальным средством преодоления (и предотвращения) кризисов перепроизводства остается кредитование потребителей и производителей, применяемое в современной экономике в сочетании с другими технологиями управления. Среди них управление запасами, которое включено в курс современного менеджмента и учит будущих производителей не только оптимизировать запасы сырья, материалов и готовой продукции, но и управлять цепочками поставок. Управление ценой также эффективно используется крупными поставщиками — владельцами брендов, причем в секторе непродовольственных товаров бытует увеличение розничной цены до 9 и более раз по отношению к себестоимости их производства. При такой наценке даже двукратное перепроизводство не приводит к фатальным последствиям, тем более что и скидки до 50−80% в периоды распродаж не приносят владельцу убытков. В секторе продовольственных товаров наценка, как правило, ниже, однако и здесь на многие группы товаров она достигает 5 и более раз. Наконец, современный маркетинг из учения об изучении потребительского спроса превратился в учение об управлении поведением потребителей, компенсируя кризис перепроизводства стимулированием сверхпотребления. Примером служит управление модой, которая стала меняться чуть ли не каждый сезон, причем поначалу новая мода продается задорого потребителям так называемых высоких брендов под вариациями слогана «выделись из толпы, покажи, что у тебя больше перьев», затем те же фасоны продаются всем остальным под лозунгом «не выделяйся, будь как все». Автомобильная мода также навязывает смену авто каждые три года, причем под видом нового потребитель получает такой же автомобиль, но с другими фарами, бампером, обводами крыла, иногда с дополнительной электроникой, которая на вращение колес также не влияет. Называется это рестайлингом, то есть обновлением стиля, но не базовой платформы, так что все по-честному, каждый сам выбирает средство передвижения и количество перьев. Новой маркетинговой напастью, символом уже новой эпохи, становится ежегодное появление обновленных гаджетов, смартфонов, планшетов, компьютерной техники, основанное на дозированном повышении производительности цифровых устройств. Можно было бы, наверное, сразу реализовать в новой модели все технологические новшества, но тогда занятые в производстве нового «железа» трудящиеся года на три останутся без работы. Благодаря этим умелым ухищрениям кризисы перепроизводства, которые классики марксизма наблюдали в виде циклов подъема и спада с интервалом 4−6 лет, в их классическом виде в современной экономике не наблюдаются. Между тем все эти ухищрения, связанные с прогнозированием и управлением спросом, оптимизацией и планированием производства, не устраняют причины кризиса, связанные с изъятием части доходов (произведенной стоимости) из цикла производства-потребления в финансовый капитал и финансовые накопления. Другим условно побежденным кризисом стал так называемый кризис инвестиционных ожиданий, который наблюдался в индустриальную эпоху с интервалом 8−10 лет, начинаясь с финансовых потрясений на биржах и фондовых рынках с последующим инфицированием банковской системы. Этот кризис вызван сложными психологическими переживаниями владельцев прибыли и других инвесторов, в том числе финансовых спекулянтов, в связи с необходимостью длинных инвестиционных вложений в обновление производственных фондов. Эти лица с тонкой душевной организацией пристально наблюдают друг за другом, неуверенность одного передается другим, поэтому отраслевые инвестиционные циклы и кризисы синхронизируются в экономический кризис с периодом меньшего инвестиционного цикла. Обновление средств производства требует крупных инвестиций с длительным периодом окупаемости, что в условиях экономической нестабильности сопровождается рисками их невозврата. Поэтому владельцы производственных активов стремятся выжать максимум из имеющегося производственного потенциала, всемерно откладывая его обновление даже при наличии собственных финансовых накоплений и неограниченного заемного финансирования. Как следствие, заказы производителям средств производства откладываются, порождая экономическую неопределенность. С другой стороны, производительность устаревших фондов не растет или даже падает, рентабельность производства снижается, что вызывает панические настроения у пугливых финансовых спекулянтов. Бегство спекулятивного капитала с фондовых рынков еще более усугубляет положение нуждающихся в инвестициях производителей, что приводит к углублению кризиса. Считается, что разгон инфляции до 3−4% создает у производителей ощущение устойчивости пирамиды количественного роста и уверенность, что рост цен позволит им обслуживать проценты и в дальнейшем возвратить привлеченные инвестиции. Другими мерами поддержания инвестиционной уверенности частного капитала служат государственные заказы, государственные гарантии и государственно-частное партнерство. Как бы то ни было, но в так называемых развитых странах со второй половины прошлого века этот тип кризисов также практически не наблюдается, в то время как с ним почти 30 лет безуспешно бьется российское финансовое руководство. Казалось бы, если частные инвестиции не идут в отечественное производство, их нужно заменить инвестициями государственными во избежание кризисных последствий. Однако мантры «рыночного капитализма» категорически запрещают «вытеснение» частного капитала государственным, поскольку считается, что неэффективный, а тем паче коррумпированный чиновник опаснее для экономики, нежели вышедший из той же среды олигарх или ничего не предпринимающий предприниматель. Посему чиновникам предписано создавать для частного капитала тепличный «инвестиционный климат», который сопровождается вывозом капитала в объемах, сопоставимых с потребностью в инвестициях. Мировые кризисы и длинные экономические циклы Непобежденными остаются мировые кризисы с более длительными периодами возникновения, причем недостаток знаний и ошибки в управлении этими кризисами оправдываются относительно редким их появлением. Не вызывает споров кризис имени Семена Кузнеца с периодом 25−30 лет, причем сам Кузнец связывал его возникновение с демографическими циклами роста и спада рождаемости. Более поздние исследователи объявили этот кризис структурным, в связи с чем демографические циклы становятся не причиной, а следствием экономических циклов. При этом сторонники длинных кондратьевских волн с периодом 50−60 лет встраивают структурный кризис Кузнеца внутрь кондратьевского цикла развития и смены организационно-технической парадигмы или технологического уклада, формируя его из двух длинных волн экономического подъема и спада. Не все ученые экономисты признают, однако, практическую ценность кондратьевских циклов. Не отрицая влияния технологических новшеств и научно-технического прогресса на экономическое развитие, они указывают на надуманное, произвольное «комплектование» технологических укладов достижениями НТП и на произвольное толкование сроков и продолжительности технологических циклов. Как бы то ни было, долговая пирамида накопления ссудного процента, роста финансового капитала и иных финансовых накоплений периодически достигает пределов своего количественного роста, что является наблюдаемым эмпирическим и историческим фактом. Для её дальнейшего существования необходима или её внешняя экспансия с захватом подконтрольных другим финансовым пирамидам или временно незанятых территорий, или переход к новому качеству, требующий внутренней перестройки экономической системы с отсечением части спекулятивного капитала. На практике обычно наблюдаются оба подхода, то есть конвергенция доступных способов борьбы за выживание. Между Долгой депрессией 1873−1879 годов (в Великобритании — до 1896 года), которую в те годы называли «великой», и Великой депрессией 1929−1939 годов прошло 50 лет. В этот период случились локальные колониальные войны, в том числе Русско-японская война 1904 года, и Первая мировая война 1914 года, имевшая через 25 лет своим продолжением Вторую мировую войну. Экономическая депрессия сопровождалась нарастанием «валютных войн», битвами за «золотой запас», которые закончились после Второй мировой созданием Бреттон-Вудской системы, установившей фактическую гегемонию доллара с его твердым обеспечением золотом, свезённым со всего мира в Форт-Нокс. Эта система просуществовала четверть века и дала сбой в начале 1970-х годов ввиду естественной нехватки золота, в связи с чем обеспечение доллара золотом было упразднено, и в рамках Ямайской системы была объявлена свободная конвертация национальных валют при их пересчете в доллар. В тот же период случился энергетический кризис, спровоцированный ценовым картелем ОПЕК, который был, по сути, первым за четверть века экономическим кризисом со времен реализации плана Маршалла в послевоенный период. Однако мировой ВВП продолжал расти и в этот кризис, и его рост продолжался вплоть до мирового кризиса 2008 года. На пути к этому новому кризису произошел распад советской системы, который стал итогом рукотворного системного кризиса, начатого в период брежневского застоя. Благодаря экономическому догматизму советского руководства, стойкой преданности доктрине столетней давности период послевоенных политических побед в Китае, Вьетнаме, Африке, Латинской Америке сменился чередой политических поражений в том же Китае, Египте, Афганистане, далее везде, включая Восточную Европу. Во всех этих случаях долларовый кредит оказался сильнее самых передовых идеологических догм и самых современных систем вооружения. Более того, приобщение брежневского застоя к нефтедолларам, ставшее нарастающим трендом в связи с энергетическим кризисом, обернулось фатальной экономической зависимостью и вхождением экономик распавшегося Союза и блока СЭВ в долларовую финансовую пирамиду. Это расширение долларовой пирамиды, наряду с Азиатским финансовым кризисом 1997 года и Аргентинским валютным кризисом на периферии долларовой системы, а также умелое манипулирование деривативами отсрочили начало нового кризиса в эпицентре долларовой системы. Между тем теракт 11 сентября, жертвой которого стали башни-близнецы как символы устоявшегося порядка, случился строго «по графику» длинных экономических волн, после чего началась военная экспансия на Среднем и Ближнем Востоке, которая постепенно разрослась до полномасштабной «гибридной войны». В неё оказались втянуты не только США и их союзники, но и Иран, Россия, Турция, а теперь ещё и Китай, намеревавшийся поначалу традиционно «отсидеться» под российским «ядерным зонтиком». Возможен ли выход из мирового кризиса без мировой войны? Закономерен вопрос о взаимосвязи мирового кризиса и мировой войны, чего нам в связи с этим ждать и возможен ли выход из мирового кризиса без политической и военной эскалации? Такой выход возможен, если есть понимание целевого посткризисного состояния и плана перехода в него хотя бы на уровне общих принципов. Опыт локальных и мировых войн показывает, что война и послевоенная разруха не гарантируют стабильного экономического роста. После восстановления разрушенного войной и восполнения потерь населения возникают те же довоенные проблемы дальнейшего роста, которые опять нужно решать. Одной из ключевых проблем количественного роста является неизбежное насыщение спроса всеми товарами и услугами, которые может предложить потребителю сложившийся технологический уклад. Даже при самом умелом управлении экономика постепенно приходит в состояние, когда всё, что могут произвести для потребителей освоенные производителями технологии, у потребителей уже есть, причем сверх того, что им нужно. Потребителей всё сложнее заставить потреблять ещё больше, рост потребления замедляется, накопленный дисбаланс растет и не покрывается новыми займами, наполненная финансовыми пузырями долговая пирамида приходит в неустойчивое состояние. Не спасает положение и рост доходов домохозяйств, всё большая часть которых направляется не на потребление, а в финансовые накопления и финансовые спекуляции. Эти проблемы решаются переходом к новому качеству производства и предложения принципиально новых товаров и услуг, обладающих совершенно новыми потребительскими свойствами. Хорошо, когда такие новые технологии готовы и в кризис их можно быстро запустить в деловой оборот. Опасно, когда таких технологий нет или они не обеспечивают восстановление требуемого масштаба количественного роста. Такие технологии в период экономического подъёма складываются «под сукно» и ждут своего шанса до периода спада. Так устроена пирамида, что если инвестиции были вложены пусть даже в устаревшую технологию, они должны окупиться и дать максимальную долгосрочную прибыль. Если появляется более совершенная технология, она должна «ждать» возврата вложенных инвестиций или исчерпания возможностей устаревшей технологии приносить доход, если, конечно, конкуренты не заставят ускорить инновации. Эта особенность доминирующей модели сдерживает развитие, причем прогресс пробивает себе дорогу не благодаря, а вопреки экономике прибыли и ссудного процента. Масштабные технологические новации, запускающие длинные экономические циклы, не под силу отдельным корпорациям, они требуют совместных усилий. Так, паровозу была нужна сеть железных дорог и уголь. Двигателю внутреннего сгорания нужно много дешевой нефти, автомобилю — сеть автодорог, АЗС и сервисов, авиационному и водному транспорту — система портов, связь и навигация. Электроприводу и электроприборам нужна сеть электростанций и ЛЭП, цифровым технологиям и телекоммуникациям — интернет и сопутствующая инфраструктура. А также нужны государственные заказы на стадии создания всех новых технологий, не исключая и нанотехнологии, робототехнику и генные технологии, на которые мы все, видимо, обречены. Таким образом, для полномасштабного быстрого перехода к новому технологическому циклу необходимо расширение роли государства и государственных инвестиций, что и происходит в острой фазе кризиса, а тем более во время войны. К сожалению, государственные чиновники не всегда являют пример компетентности в выборе правильного курса в целевое посткризисное состояние, о котором зачастую также имеют довольно смутное представление. Опыт Великой депрессии В начальной стадии Великой депрессии администрация президента США Герберта Гувера сосредоточилась на поддержке банковской системы, которая потом все равно рухнула, и традиционных отраслей экономики, в первую очередь железнодорожного транспорта, строительства и сельского хозяйства, которое находилось в состоянии хронического кризиса перепроизводства. Было выделено финансирование также на организацию общественных работ, однако вне сферы государственных интересов оказались как раз те новые отрасли экономики, которые впоследствии стали драйверами полувекового бескризисного роста после Второй мировой войны. Еще более государственно-коммунистический «Новый курс» нового президента Франклина Рузвельта сосредоточился на социальных реформах, упорядочении финансовых рынков и усилении государственного регулирования экономики, однако он также не обеспечил требуемый переход к новой экономике. Значительные государственные инвестиции направлялись на организацию общественных работ для безработных, которых, на самом деле, нужно было переобучать и использовать для развития новых отраслей. До сих пор нет единой оценки действий американской администрации в период Великой депрессии, причем большинство ученых-экономистов критикует её за непоследовательность. В частности, стимулируя экономику увеличением государственных расходов, она одновременно стремилась сбалансировать бюджет увеличением налогов, что, напротив, тормозило экономический рост. Отдельные экономисты считают, что, если бы не противоречивое государственное регулирование, Великая депрессия могла закончиться на 4−5 лет раньше. Вооруженный американский народ, деморализованный Великой депрессией, покорно сносил все социальные эксперименты над собой, включая разгоны и даже расстрелы демонстраций голодающих, а также конфискацию золота у населения в форме его принудительного обмена на бумажные доллары. Окончание Великой депрессии и война Великая депрессия закончилась в связи с началом Второй мировой войны, причем за счет государственных военных заказов накануне войны наблюдался экономический рост во всех странах, а призыв в армию десятков миллионов граждан свел безработицу практически к нулю. Платой за мобилизационный экономический рост стало увеличение государственного долга, который в США к окончанию войны достигал 40% внутреннего национального продукта, однако это никак не помешало послевоенному экономическому росту. Вторая мировая стала войной моторов, ускорив развитие новых технологий в авиапроме, автопроме, машиностроении и всех смежных отраслях. Потребности войны стимулировали развитие радиолокации и средств связи, положив начало современным телекоммуникациям. Шифровальная машина «Энигма» и машина Тьюринга для расшифровки её кодов стимулировали развитие криптографии, кибернетики и цифровых технологий. Война и последующая технологическая гонка привели к появлению атомного оружия и атомной энергетики, ракет и космических технологий, химического и биологического оружия и современной химии, биотехнологий и генных технологий, новых синтетических материалов. Нереализованный довоенный задел и новые технологии обеспечили технологический базис начавшегося после войны самого длинного в истории цикла экономического роста. Он закончился осенью 2008 года, поставив вопрос о масштабном наращивании производственно-потребительского потенциала нового технологического цикла (уклада). В связи с чем возник и пока остается открытым вопрос, удастся ли на этот раз изменить организационно-техническую парадигму мировой экономики без фатальной политической и военной эскалации. Возможно, решение этой проблемы найдено. Кейнсианство и монетаризм Предвоенная Великая депрессия положила начало двум постмарксистским экономическим учениям. Оказавшийся в эпицентре событий Джон Мейнард Кейнс решал проблему занятости трудящихся и пришел к логичному выводу, что увеличение занятости при данном уровне производительности находится в прямой зависимости от увеличения потребления. В простейшем виде эта идея сводится к слогану «Чем больше мы тратим, тем больше мы зарабатываем». Новый курс Рузвельта стал, по сути, первой практической реализацией еще сырого кейнсианства, и с тех пор оно прочно вошло в практику американского образа жизни. Его интерпретацию в связи с терактами 11 сентября кратко изложил мэр Нью-Йорка Джулиани: «Хотите помочь Америке, что-нибудь купите». Монетаризм посвящен финансовым аспектам управления экономикой, он вырос на критике кейнсианства в части чрезмерного государственного вмешательства в регулирование свободного рынка. Исследуя последствия непоследовательных действий администрации в период Великой депрессии, основатели монетаризма Милтон Фридман и Анна Шварц пришли к выводу, что лучших результатов можно было достичь ежегодным увеличением денежной эмиссии на 4%. Вместе с тем в современной Америке кейнсианство и монетаризм успешно дополняют друг друга. Если первое послужило обоснованием «общества потребления» как американского варианта потребительского коммунизма, то второе служит обоснованием денежной эмиссии под растущее кредитование производителей и потребителей. И кейнсианство, и монетаризм сходятся в том, что основной причиной катастрофических последствий Великой депрессии, как и Долгой депрессии последней четверти XIX века, стала банальная нехватка денежной массы. Причем в период Долгой депрессии производство росло, однако кризисное сжатие денежной массы приводило к дефляции (снижению цен), падению рентабельности и банкротствам на стадии роста. В части Великой депрессии критика направлена в адрес основанной в 1913 году Федеральной резервной системы, остававшейся в плену ветхозаветных представлений о крепкой валюте и стабильной денежной системе. Схлопывание спекулятивных финансовых пузырей в начальной фазе Великой депрессии привело к резкому сокращению денежной массы, которая так и не была восполнена денежной эмиссией. Те небольшие крохи, которые эмитировал Федеральный резерв, оставались в банках системы Федрезерва, в результате около половины американских банков лопнули, а их рыночные ниши заняли укрупнившиеся банки — акционеры ФРС. В оправдание Федрезерву указывается на привязку доллара в тот период к золотому стандарту, что сдерживало эмиссию в силу естественной нехватки золота. Ни война с фунтом стерлингов и другими валютами за золотой запас, ни временный отказ от обеспечения валют золотом, ни конфискация золота у населения не давали и не могли дать необходимых результатов. Между тем в период кризиса денег нужно больше, чем в период роста. Деньги нужны как на поддержание отраслей «старой» экономики, на решение социальных проблем и поддержание спроса, так и на инвестиции в новые технологии и развитие новых отраслей. Однако ни в одной из стран в период Великой депрессии эта задача не только не была решена, но даже не ставилась. Антикризисная эмиссия На 90-летнем юбилее нобелевского лауреата Милтона Фридмана глава ФРС Бен Бернанке признал допущенные в период Великой депрессии ошибки и публично покаялся. В связи с начавшимся в 2008 году новым мировым кризисом Федрезерв действует прямо противоположно тому, как он действовал в период Великой депрессии, тем более что отмена золотого стандарта в 1970-х развязала Федрезерву руки. Он восполняет денежной эмиссией потери денежной массы из-за схлопывания финансовых пузырей и создает запас ликвидности финансовой системы под новый спрос дополнительной эмиссией по близкой к нулевой ставке. Благодаря мягкой финансовой политике повторения «великой депрессии» удалось избежать, экономическая система перешла в текущее состояние «великой рецессии» в ожидании массового внедрения технологий нового технологического цикла. В начальный период кризиса в рамках «количественного смягчения» Федрезерв безадресно насыщал фактически бесплатными деньгами банковскую систему по принципу «каждый найдет и возьмет в банке столько, сколько ему нужно, а лишние финансовые пузыри ликвидируются потом сами». Эта политика получила определение «разбрасывания денег с вертолета», характеризующего переход Федрезерва из одной крайности в другую, причем значительная часть этой эмиссии уходит на спекулятивные финансовые рынки. Однако в связи с экономическим спадом, вызванным пандемией, поддержка производителей и потребителей становится всё более настойчивой и адресной, причем в США, а за ними в Европе и в других странах непосредственно в руки потребителям направлена невозвратная финансовая помощь, совокупный размер которой составляет 1,5−2% ВВП. Первые робкие шаги в этом направлении совершило и российское экономическое руководство, традиционно сверхцентрализованное и сверхконсервативное. В этой точке мы подошли к концепции финансового коммунизма, которой уделим более пристальное внимание в последующих публикациях. Вооруженные новым знанием, более пристально рассмотрим также потенциал пандемии как более мягкой альтернативы мировой войны, в том числе способность пандемии стимулировать развитие новых технологий, разрушать привычки и инерцию старого уклада, облегчая переход к новому технологическому циклу. В отношении Российской Федерации можно предварительно заметить, что тройной экономический кризис, состоящий в наложении мировой рецессии, пандемии и обвала мировых цен на нефть, не причинит фатальных последствий, если удастся преодолеть разруху в головах финансовых чиновников. «Хайлилайкли», финансовых резервов в нефтегазовой кубышке и в закромах Центробанка не хватит, и у страны появится шанс научиться, наконец-то, жить без кубышки, встав в ряд стран, прошедших известное как «экономическое чудо» успешное развитие за счет управляемой денежной эмиссии. Основная интрига состоит в том, в какой форме финансовое руководство будет проводить антикризисную эмиссию — в форме займов на спекулятивных рынках под дикий процент, в форме колониальных долларовых займов у МВФ или все-таки в форме самостоятельной рублевой эмиссии. В этом варианте рубль имеет все шансы стать крепкой региональной валютой, для чего, возможно, придется потеснить «с Олимпа» доморощенных финансовых гуру, насаждающих домарксистские мантры 200-летней давности, то есть ещё более древние и вредные. Продолжение следует