Серенко: Пандемический кризис ускорит процесс перерождения российской элиты

- Андрей, с 12 мая в России начался выход из карантина. Как вы считаете, какие вызовы ожидают Россию на пути возвращения к нормальной жизни после пандемии? — Во-первых, это, конечно, экономический кризис, который влечет за собой социальный кризис, инфраструктурный и кризис власти. На самом деле Россия вошла в пандемию ослабленной низкими ценами на нефть. Карантинный режим обрушил целые отрасли российской экономики, соответственно выросло количество людей, у которых упал уровень жизни, что не может не провоцировать социальную агрессию, недовольство властью. Думаю, мы сегодня выходим из одного кризиса, чтобы попасть в другой, и не факт, что этот второй кризис будет последним. Безусловно, это актуализирует повышенные требования к чиновникам самых разных уровней. Боюсь, далеко не все чиновники соответствуют этим требованиям. Проблема качества элит, которая всегда была достаточно острой, обострится еще больше. Не знаю, как федеральный центр будет на это реагировать, но этот вызов будет однозначно. Второе — это качество медицины. Коронавирусная пандемия показала, что оптимизация системы здравоохранения в России была преступной ошибкой. Оптимизация развалила все отрасли окончательно. Сегодня проблемы и с финансированием, с техническим обеспечением и наличием специалистов, способных разговаривать с людьми, а не просто выписывать счета в нашей условно бесплатной медицине. Это, кстати, одна из острейших проблем в обществе. Потому что дурной пример, который подают российские чиновники демонстративным безмолвием и игнорированием общественного мнения, как вирус, передается и в другие сферы, будь-то образование, здравоохранение и другие отрасли, связанные с повышенной коммуникабельностью. Отсюда очень серьезный кризис внутринационального диалога, каждый замкнут в своих резервациях, эмоциональных, психологических, профессиональных. Сейчас атомизация российского общества, которая и раньше была большой проблемой, еще больше усилилась. Для власти это выгодно, потому что люди с разорванным кругом общения не опасны. Но как коммуникация между разными социальными группами разрушает создание протестных гражданских коалиций, точно также это разрушает социальную базу власти. Ее некому поддерживать. Она опирается на бюрократические процедуры, силовые структуры и не имеет гражданской поддержки. То есть пандемический кризис выявил хрупкость внутренней политической российской модели. Российская модель, безусловно, будет более живучая, чем советская система, потому что у российской системы нет идеологического стержня. Она может извиваться подобно административной змее, потому что у нее нет основы. Эта идеологическая всеядность делает российскую систему более подвижной, способной к адаптациям, и она может многие недостатки трансформировать в достоинства. Но запас прочности не абсолютен. - А что будет с позициями России на международной арене? — Экономический и социальный кризис будет ослаблять политическую систему, и эта внутренняя слабость будет ограничивать возможности России на международной линии. Геополитическое одиночество России сегодня проявляется очень явно. Коронавирус обнаружил очень многие недостатки в нашей системе и многие достоинства у наших геополитических конкурентов, и в целом не в нашу пользу. Возможности для маневра во внешнем мире будут сильно ограничены экономическим кризисом и дефицитом ресурсной базы и отсутствием союзников. Потому что большая политика всегда коллективная. Там нужно думать, как в шахматах, но играть командой, как в футболе. Нельзя быть умным шахматистом и играть против всего остального мира. Коронавирус показал, что мы не сможем быстро найти друзей на внешнем рынке, и российской власти придется придумать новую технологию влияния уже в новом мире, в котором будут обострены многие конфликты. - Какие, например? — Это и возрождение исламского радикализма и джихадизма и никаким образом не угасшие локальные конфликты, которые требуют больших денег и ресурсов и опять же командной игры с какими-то акторами. России приходится во многих из них участвовать по репутационной необходимости, потому что наша элита, которая всегда испытывала проблемы с легитимностью, ищет себе международного признания за счет эффективности и силы. Поскольку российская элита родилась за счет большого геополитического предательства — развала СССР, — этот иудин комплекс в ней не изжит. Спасибо Дядюшке Джо (Иосиф Сталин. — Ред.) и Лаврентию Павловичу Берию, что оставили возможность для подобного рода экспериментов современной российской элите. Если бы не атомная бомба, которую они создали, не важно, какой ценой, то элите бы пришлось совсем туго. Но на их счастье есть ракетно-ядерный щит, и с помощью этого надежного инструментария российская элита пытается себя обозначить в мире. Российскую элиту бояться будут, а вот уважать, боюсь, что нет. До тех пор пока качество этой элиты не изменится, пока она не переродится и не станет ответственной национальной элитой, а не шайкой жуликов, которым повезло оказаться у кормушки, которую можно было грабить и вывозить то, что наворовали, за рубеж. Вот до тех пор, пока не произойдет национализация элиты, которая могла бы предложить большой проект русской мечты, который был бы принят абсолютным большинством граждан, никто российскую элиту уважать не будет. Пандемический кризис, на мой взгляд, ускорит процесс перерождения нашей элиты, какой бы компрадорской и продажной, вороватой она ни была первоначально. Не может геополитическая сволочь управлять страной, которая занимает одну шестую часть суши, и народом, который столько прекрасного совершил в своей истории. Поэтому останется жесткая прагматичная национальная элита, которая знает, чего она хочет для страны. - Если говорить о наших бывших братьях по соцлагерю. Какой удар карантин нанес по среднеазиатским республикам бывшего СССР? Придется ли им переориентировать свои экономики, основы которых составляли поступления от мигрантов, как, например, в Киргизии? — Конечно, там ситуация еще хуже, потому что всего плохого, что есть в России, там в два раза больше. Во-первых, это исламский регион, фактор радикального ислама оказывает влияние на все без исключения страны Центральной Азии. Россия, кстати, это страна, где мусульмане занимают достойное место, поэтому у нас есть симфония национальностей и вероисповеданий, и это очень сильный ресурс нашей страны. Все среднеазиатские страны практически мусульманские, и там проблема идеологии стоит гораздо более остро, чем для России. Россия может себе позволить не иметь государственной идеологии в столь жесткой форме, в которой нуждаются страны Центральной Азии. В Центральной Азии необходима либо исламская идеология, либо идеология, которая является достойной альтернативой исламскому мировоззрению. А нынешние элиты за 20 лет своего господства, воровства и стремительного обогащения никакой альтернативы исламу не создали. А все попытки суррогатных тиранических идеологий вроде Туркмен-баши, культа личности в Таджикистане и, в меньшей степени, в Казахстане обанкротились. Никакой разумной, эмоционально привлекательной альтернативы исламу сегодня нет. Пока эти режимы спасает репрессивная политика в отношении ислама, но эта политика будет огорчена, потому что ислам насчитывает больше тысячи лет, а коррумпированные тирании Средней Азии всего лишь четверть века. Вопрос только в том, какая форма ислама там будет торжествовать — радикальный исламистский клан, или это будет солидный уверенный конструктивный ислам, тесно связанный с гражданской идеологией, демократией и правами человека. Кризис, усиленный пандемией, показал, что среднеазиатские страны нуждаются в серьезной экономической реорганизации и в появлении своих идеологических моделей. Что особенно важно, этот регион вступил в полосу пересечения двух политико-демократических волн. Первая — это то, что начинается транзит власти, потому что престарелые постсоветские диктаторы уходят в силу естественных причин. Как и все диктаторы, они не в состоянии оставить нормальных адекватных преемников, поскольку любая тирания предполагает после себя выжженную землю. С другой стороны, там в отличие от России очень велик рост рождаемости, и в этих странах появилось первое постсоветское поколение. То есть пандемический кризис стал своеобразным вирусным салютом новому яркому поколению, которое выходит на историческую сцену и не желает иметь ничего общего с режимами, которые управляли этими странами. И все это происходит на волне социально-экономического кризиса и на фоне политического ислама с одновременным присутствием националистического дискурса в этих странах. Это, конечно, взрывной исторический коктейль. Будем надеяться на лучшее, потому что если бабахнет в Центральной Азии, никому не покажется мало, особенно нам, потому что России все равно придется вмешиваться. - Трагический сценарий, прямо скажем… — Потому что это наше мягкое подбрюшье. Под дых мы сами себе удар пропустить не можем. - ООН и ВОЗ предрекают всемирный голод после пандемии, а вирусологи пугают второй волной эпидемии, которая может оказаться еще страшнее первой. Насколько такие сценарии реалистичны, и как на постстоветском пространстве минимизировать эти риски? — История показывает, что мы много слышали апокалипсических прогнозов. Тем не менее конец света так и не наступил. Думаю, не наступит он и на этот раз. В конечном итоге все будет хорошо. Голод, конечно, может угрожать где-то в Африке, в азиатских государствах, но России это не грозит. У России много проблем с экономикой, но с сельским хозяйством в ближайшее время проблем ожидать не стоит. С голоду россияне точно не помрут. Что касается второй волны пандемии, то надо понимать, что вирусы появляются регулярно, вырабатывать против них вакцину — задача сугубо технологическая. Кризис показал, что все страны будут вкладываться в систему здравоохранения, начнется гонка среди всех уважающих себя государств за право создания вакцины против самых опасных заболеваний. Нельзя бесконечно спекулировать на наследии, оставленном дядюшкой Джо и Лаврентием Берией, я имею в виду ракетно-ядерный щит. Пусть российская элита поможет создать такой консорциум, который мог бы раньше других сегодня разрабатывать соответствующие вакцины. Если бы Москве удалось создать большой проект, который мог бы заниматься такими исследованиями, то есть работать на упреждение пандемий и идти на шаг вперед других стран, то для России это был бы новый шанс. Эта задача сопоставима с полетом человека в космос в 60-е годы прошлого века. Но в современной олигархической шарашке такой проект не реализуешь. Здесь нужны другие масштабы исторической и политической ответственности. Если российская элита сможет это проявить, то у нее есть шанс превратиться в очень перспективный политический класс. Если она эту задачу не выполнит, тогда историческая помойка ей обеспечена.