Евгений Попов. 30 лет без Венедикта Васильевича.

Венедикт, значит... Benedictus (лат.) - благословенный, блаженный. Веня. Вена, как искажали "Веню" в русских деревнях – имя, несмотря, на экзотичность, довольно распространенное, потому что еще и Вениамин. Ben-jamin (др.-еврейский) - любимый сын. Умер 11. 5. 1990, Москва. Родился 24. 10. 1938, Чупа, Карельская АССР. Я на этой станции был. Там до сих пор живут его родственники. Земляки гордятся им. Фото из личного архива Е. Попова. Детский дом. Школа. Золотая медаль. Университет-Пединститут. Изгнание - раз, изгнание - два, изгнание - три... Кабельные (во всех смыслах) работы, потому что только Arbeitmuchtfrei, как было написано на воротах одного из нацистских концлагерей. Коломна - Черемушки - Владимир - Орехово-Зуево - Брянск - Заполярье - шоссе Москва-Пекин (в районе г. Дзержинска Горьковской области) - Тамбов - Мичуринск - Елец - Орел - Липецк - Смоленск - Литва - Гомель - Полоцк - Могилев - Голодная степь ("лаборант паразитологической экспедиции") - Таджикистан ("лаборант ВНИИДиС по борьбе с окрыленным кровососущим гнусом"). Грузчик - каменщик - кочегар - приемщик пустой посуды - бурильщик - стрелок ВОХР - библиотекарь - завскладом - коллектор и т.д., и т.п... Узко известен в узких кругах, широко известен в узких кругах, узко известен в широких кругах, широко известен в широких кругах... Слава. Дурдом. Друзья. Раковый корпус. Слава. Новокунцевское кладбище. Слава. Слава. Слава. Все так страшно близко, все так страшно... Этот майский день тридцать лет назад. Близкие друзья, они же персонажи "Петушков". Поэт Слава Лен, всю жизнь опекавший его. Плачущая Ахмадулина. Скорбный Борис Мессерер, не раз его спасавший. Белла Ахмадулина и Борис Мессерер на похоронах Венедикта Ерофеева. Фото из личного архива Е. Попова. Господь дал Ерофееву объективное мироощущение Творца, который знает, что все это реально - Рождение, Смерть, Бог. Можно от такого знания отмахнуться, и тогда субъективное вступает в конфликт с вечным, отчего возникают социалистический реализм, оруэлловское двоемыслие и общественно-политическая шизофрения. Сверстники Венедикта, некогда поименованные "шестидесятниками", прошли свой путь. Строили ГЭС и обзаводились подмосковными дачами, летали в космос и получали на грудь ордена, воспевали палачей и бунтовали в рамках несуществующего закона, любили да разлюбили Ленина, частию ссучились, частию ушли в небытие, частию стали героями всяких историй, в том числе истории новейшей, когда сначала было "больше социализма", а потом, "как шар стеклянный этот мир разбился", и начался тот бардак, начало которого, к своему счастью (или несчастью), еще успел застать Венедикт Васильевич. Путч-1, путч-2, акции МММ, Чечня, дефолт, плавный переход от "неокрепшей демократии" к "номенклатурному капитализму", энергичное бесстыдство во всех многообразных формах его проявления, пришедшее на смену железобетону "зрелого социализма" и, наконец, нынешний абсурдный мировой бред под названием коронавирус. Все это уже после него. "Я остаюсь внизу, и снизу плюю на всю вашу общественную лестницу. Да. На каждую ступеньку лестницы - по плевку", - сильно, но кротко выразился автор "Москвы-Петушков", и это не было декларацией, не было эпатажем, а абсолютно точно фиксировало состояние гармонии между объективным и субъективным в душе тридцатилетнего молодого человека, которому Бог дал написать шедевр, и этой возможности писатель, к счастью, не упустил. Я просто хочу сказать, что такой книги в русской литературе еще не было, да и вряд ли таковая когда-нибудь еще будет по случаю отсутствия Венедикта Ерофеева и отмены советской власти, которая научила политзэка Владимира Буковского ходить по вертикальной камерной стене и прикуривать от лампочки, а Венедикту предоставила такие мощные адские условия для создания его шедевра, каковые не снились ни Гоголю, ни Кафке, ни другим гениальным смятенным душам XIX и благополучного начала ХХ века. Они бы, глядишь, и не поверили, что так может быть не только в литературе, но и в жизни. А вот Розанов периода "Апокалипсиса нашего времени" непременно поверил бы. И Даниил Хармс, закончивший свои дни в советской тюряге. И Андрей Платонов, любимой репликой которого на сообщение об очередной жизненной мерзости было "свободная вещь". И Зощенко, бросившийся на улице к Анне Ахматовой со смятенными словами о партийном постановлении 1946 года... Старший механик по связи станции Чупа Юрий Иванович Ерофеев, двоюродный брат Венедикта Васильевича. Фото из личного архива Е. Попова. Верим и мы, что страшная бытовая проза современной жизни неведомым образом сопряжена с поэзией и нежностью. А иначе и быть не может. Иначе - не выжить: ни народу, ни отдельным его составляющим личностям. Одной из которых и был Венедикт Ерофеев, который в отличие от других писателей из народа не вышел, а навсегда в нем остался, возвратив слову НАРОДНОСТЬ первозданный блеск граненого стакана, захватанного жирными пальцами идеологических жуликов. Он, собственно, и был СОВЕТСКИЙ АНТИСОВЕТСКИЙ писатель. Советский - как гражданин СССР, страны, пределы которой ему так и не довелось пересечь, несмотря на тягу к странствиям и настоятельную потребность в заграничном лечении. Антисоветский - в том смысле, что все живое в нашей стране было антисоветским, включая деревья, собак и рыбу, которую вылавливают зимой на Клязьминском водохранилище пьяные мужики, не платящие за это налогов и партийных взносов. Венедикт Васильевич Ерофеев - мертв. Но прижизненный процент состоятельности Мастера был таков, что его творчество и в первую очередь "Москва-Петушки", не исчезнет, как Атлантида, раз уж не ушло под воду, как "Титаник", вместе с советской властью и "перестройкой". Следовательно: реальные знаки присутствия его в нашей жизни имеются и длятся. Электричка "Москва-Петушки", куда несешься ты? Как и в другой гениальной поэме - нет ответа! Бесполезно мечтать о том, что ему в этом году могло бы исполниться 82, а в следующем - 83. Оказалось, что это - невозможно. Оказалось, что за все нужно платить, даже если ты не покупаешь, не продаешь и не продаешься. Вечная память.