Перед человечеством стоит проблема пандемического дефицита продовольствия. У русских такое бывало и раньше (The Christian Science Monitor, США)

Я хорошо помню эти ужасные потрясения. Экономический уровень резко понизился, из-за чего миллионы людей лишились средств к существованию и были вынуждены придумывать совершенно новые способы выживать и кормить свои семьи. Старые политические истины оказались никчемными и бесполезными, и правительство, в общем и целом, не смогло облегчить это бедствие. Сегодняшний режим строгой изоляции, введенный из-за распространения коронавируса, — это очередной кошмар для большинства стран мира, но в России он вызывает тяжелые воспоминания о хаосе 1990-х годов, социальной и экономической катастрофе, которые слишком хорошо знакомы всем, кто старше 40 лет. Из-за гиперинфляции и банковского краха я дважды терял свои сбережения. Но, к счастью, мне не пришлось испытать то тяжелое, сбивающее с толку чувство, которое испытали миллионы россиян, осознавших, что все, на что они надеялись и на чем раньше строили свою жизнь, рухнуло. Когда нарушился социальный порядок, и люди столкнулись с серьезнейшими трудностями и проблемами выживания, о существовании которых они даже не подозревали. На фоне почти полной изоляции, которая продлится, как минимум, до 11 мая, российская экономика приближается к своему самому значительному спаду за время, прошедшее с тех пор, при этом растет безработица, а бизнес идет ко дну. Поэтому многие люди вспоминают о тех трудностях, с которыми они столкнулись в 1990-е годы, и о том, как им удалось приспособиться к совершенно новым обстоятельствам. Вот уж действительно, трудно понять путинскую Россию, где опросы общественного мнения постоянно показывают, что люди придают огромное значение политической стабильности, не принимая во внимание и не анализируя то неспокойное десятилетие. «Да, я боюсь, что вновь наступят все эти трудности, — говорит Анна Абашина, у которой в начале 1990-х, когда все развалилось, была хорошая работа экономиста. — Мне нужно было растить маленького ребенка, работы больше не было, и даже достать продукты было очень трудно». Она нашла работу в пекарне. Работа была тяжелая, а денег не хватало. «Но хлеб людям нужен всегда», — говорит она. «Мы унаследовали катастрофу» Жизнь россиян перевернул не вирус, а политическое событие — внезапный распад СССР. Когда в начале 1992 года 15 бывших советских республик разошлись в разные стороны, это разрушило систему снабжения, отделило отрасли промышленности от их традиционных рынков и привело к экономическому хаосу. К середине 1990-х годов российская экономика сократилась примерно наполовину, около 40% населения жили в крайней нищете, а коррумпированные элиты отмывали то, что осталось от богатств страны, на счетах иностранных банков. Фактический распад государства означал, что на их помощь люди рассчитывать не могут. Закон и порядок практически были разрушены. «Для пожилых людей или людей без образования и квалификации это было ужасное время, — говорит Евгений Гонтмахер, который занимал пост заместителя министра социальной защиты населения в первом постсоветском правительстве и несколько лет был официальным советником по социальной политике. — Но для молодых, самых активных людей это было время неслыханной свободы и возможностей делать все совершенно по-новому. Мы унаследовали катастрофу. Был массовый дефицит, в банках не было резервов, и реальных рабочих мест было мало. Дело в том, что прежняя экономика, советская система, была совершенно неэффективной. Нам пришлось со всем этим бороться», — говорит он. По его словам, нынешний коронавирусный кризис отличается от потрясений 1990-х годов. «В те времена люди оказались в сложном положении и могли рассчитывать только на собственные силы. Они должны были выкручиваться, придумывать, чем заняться. Теперь государство стало очень сильным, и большинство людей ждут, что о них позаботится правительство». «Как ты думаешь, чем я зарабатываю на жизнь?» Помню, как-то я поехал на угольную шахту близ города Шахты, на юге России. Это было в 1994 году, который был одним из самых тяжелых. Я приехал туда, чтобы понять, как людям удается сводить концы с концами, и кое-что узнал. Группа шахтеров подвела меня к угольному забою — шахтные стволы там очень глубокие — и я смотрел, как они выкапывают уголь и поднимают его на поверхность в больших ведрах. Потом пришло время перерыва, который они называли «тормозок» (оно образовано от русского слова «тормоз»). Мы сидели и пили чай из термосов и ели хлеб, отрывая куски от буханки. Крупный парень с перепачканным лицом наклонился ко мне и спросил: «Как ты думаешь, чем я зарабатываю на жизнь?». «Ну, наверное, ты шахтер, добываешь уголь» — ответил я. Он рассмеялся и сказал: «Нет, я зарабатываю не шахтерским трудом. А крестьянским». Они объяснили мне, что шахта обанкротилась, но поскольку в России законов о банкротстве еще не было, она, как зомби, продолжала свое «существование», добывая уголь и продавая его везде, где было можно. Несмотря на то, что эти люди уже несколько месяцев не получали зарплату, они продолжали регулярно ходить на работу и отрабатывать смену. Иногда они получали зарплату углем, который можно было обменять на другие товары. Но хотя расположенные поблизости дома, в которых они жили, принадлежали бывшему советскому угледобывающему комбинату, им разрешили жить в них и дальше и обрабатывать находящиеся возле домов земельные участки. Некоторые держали коров и кур или выращивали овощи и картофель. Помню, как я удивился, узнав, какой урожай они собирали со своих небольших приусадебных участков. Они с родственниками заготавливали на зиму огромное количество консервированных овощей и фруктов. Алексей Шишкин, председатель Тамбовского регионального отделения «Союза садоводов России», говорит, что новаторская идея советских времен — выделение горожанам садовых участков в сельской местности, наверное, позволила спасти страну от голода в те крайне тяжелые времена. В конце 1990-х годов один российский социолог подсчитал, что около 40% всех продуктов питания, потребляемых в стране, были выращены людьми на своих подсобных участках. «В 1992 году нам выделили бесплатные земельные участки. Мой участок мне выделила больница, в которой я работал, — рассказывает Шишкин. — Около половины этих участков сегодня заброшены, но в самые тяжелые годы на них работало много людей, которые выращивали картофель, морковь, помидоры, огурцы и другие овощи. Многие из нас делают это и сейчас, потому что когда знаешь, что ты выращиваешь, то знаешь, что ты ешь». «Было непонятно, как жить дальше» Майя Мельникова, архитектор из Москвы, надеялась, что архитектура будет ее профессией на всю жизнь. Но работы не стало, и в итоге в 1990-е годы она занималась самой разной работой. «Сначала мы лишились всех надежд, и было непонятно, как жить дальше, — рассказывает она. — У меня была подруга, которая покупала детские джинсовые сарафаны по оптовым ценам, и я целыми днями стояла на московском рынке и продавала их в розницу. Рядом со мной работали такие же люди с образованием, как и я, и все они занимались тем же самым. Это было нелегко, но я приносила домой еду». Майя Мельникова продолжала открывать в себе таланты специалиста по ремонту, дизайнера интерьеров и преподавателя в частной школе. Потом она уехала в США, но прожила там недолго. Теперь она на пенсии и живет в Москве. «Я поняла, что знание — это не просто накопленная информация, а способность узнавать что-то новое и получать удовольствие от самого процесса, — говорит она. — Я также поняла, что не обязательно каждую неделю делать маникюр или каждый сезон покупать новую одежду. Я очень надеюсь, что в результате сегодняшнего кризиса общество, которое находило возможность платить миллионы футболистам, решит платить достойную зарплату нашим врачам и медицинским работникам».