Американская демократия для России — спасение или отрава?

Сеймур Липсет. Политический человек. Социальные основания политики. М: Мысль, 2016 Россию регулярно обвиняют в недостатке демократии. Якобы эта «антидемократичность» (присущая всей отечественной истории, а то и самому русскому народу!) мешает нашей стране развиваться, достигать каких-то благ, войти в первый мир… Кажется, что в этом обвинении есть рациональное зерно: российское общество недостаточно организовано и активно, политическое меню скудно и далеко от интересов большинства, перспективы экономики и особенно социальных гарантий находятся под большим вопросом. Но этим ли озабочена западная «демократия»? Не подменяем ли мы её реальный смысл ассоциациями из советского, социалистического прошлого: властью трудящихся, равенством, справедливостью, ограничением богатых и власть имущих? В США, десятилетиями считавшихся эталоном демократии, она не решила проблемы ни неравенства, ни социального обеспечения, ни занятости, ни оттока капитала, ни безответственности бизнеса (спекуляции, взорвавшие мир в 2008 году), ни злоупотребления властью (помощь крупным финансистам, а не миллионам потерявших жильё и работу после того же 2008 года), ни даже пресловутой экологии. Так какие же задачи решала западная демократия? Нужна ли она России, устранит ли она наши проблемы? Или же мир нуждается в чём-то совершенно, принципиально ином? За пояснениями стоит обратиться к одному из крупнейших американских исследователей (по совместительству — идеологу) демократии социологу Сеймуру Липсету, воззрения которого описаны в книге «Политический человек», впервые изданной в 1960 году. Демократическая система для Липсета не является властью «народа» или «большинства» в нашем понимании (т. е. низов, рядовых граждан, наёмных работников, неимущих, безвластных). Демократия направлена на то, чтобы сдержать силу неустранимых противоречий, раздирающих капиталистическое общество. И речь идёт далеко не об уступках со стороны меньшинства богатых и власть имущих, не о равенстве или социальной помощи. Вопрос стоит даже не в создании примирительной идеи, обосновывающей эксплуатацию и угнетение большинства, связывающей интересы капитала и власти с интересами общества в целом. Одной из основных тем книги становится опасность, исходящая от низших классов, в особенности рабочих, для функционирования капиталистической системы (в 1960-е годы Запад под давлением профсоюзов, угрозы СССР и левых настроений в интеллигенции повернул к «социальному государству»). По мнению Липсета и ряда других исследователей, социальные низы максимально подвержены антидемократическим, «тоталитарным» тенденциям. Акцент делается на их худшем образовании, неуверенности в себе, психологической нестабильности (лишь походя отмечается, что это — следствие большей эксплуатации и бесправия). Однако проблема, как подчёркивает автор в заключении, не столько в их личной «недоразвитости», несамостоятельности или подверженности манипуляции, сколько в классовой склонности: вместо поиска консенсуса и признания прав всех социальных слоёв (т. е. богатых на богатство, эксплуататоров — на эксплуатацию и т. д.), проталкивать свои «эгоистичные», частичные интересы как угнетённого класса, в пределе — требовать ликвидации других классов и капиталистической системы. Естественно, история «тоталитарного» господства высших классов, в частности в тотальных государствах Запада в ХХ веке, Липсетом полностью игнорируется. Автор делает пространные замечания о том, что и низшие, и средние, и высшие слои порождают «экстремистские», «радикальные» движения, однако описывает только коммунизм низов и фашизм среднего класса. Естественно, из истории фашистского, нацистского и вообще праворадикального движения изымаются его связи с крупным бизнесом и аристократией; напротив, подчёркивается их популистский момент, направленный против богачей и модернизации. Создаётся впечатление, что крупный капитал является в книге фигурой умолчания. Тот же средний класс прославляется, поскольку он противостоит «популизму», низовому движению, призывает к сохранению капитализма, неравенства и эксплуатации; его попытка пойти против верхов отождествляются исключительно с нацизмом или тоталитаризмом, т. е. с разрушением и безответственностью. Тот факт, что «средний класс» (мелкий капитал) при капитализме оказывается под ударом крупного бизнеса и большая часть «середнячков» обречена на разорение, полностью игнорируется Липсетом; наоборот, книга построена на предположении, что средний класс будет стабильно расти. Возможно, автор не предвидел, что индустрия будет переноситься в страны третьего мира, а работники сферы услуг станут незащищённым, не имеющим стабильности «прекариатом» (в основном занятым в транспорте, мелкой торговле и иных областях, не требующих высокой квалификации), но тенденцию капитала к укрупнению он не мог не знать. Такие принципы западной демократии, как голосование по территориям, двухпартийность и т. д. нужны именно для того, чтобы помешать образоваться политической силе, выражающей интересы конкретного класса (в первую очередь — наёмных работников). Политика должна ориентироваться на «всё общество», на все интересы, что подразумевает подавление и дезорганизацию тех, кто покушается на существование других классов. Например, хотя Демократическая партия США десятилетиями пользуется поддержкой низов, ради демократии она обязана выражать не только (и даже не преимущественно) их интересы, а ориентироваться в равной мере и на крупный капитал, и на средние слои. Борьба двух идентичных партий становится демократическим идеалом; появление классовой партии — угрозой. Конечно, Липсет замечает раскол между «нейтральной» политикой партий и ожиданиями противоборствующих классов. Социолог даже фиксирует растущее разочарование людей в политике. Показательно, что уход людей из политического поля, апатия и неучастие оцениваются Липсетом положительно: чем меньше массы включены в политическое действие — тем меньше угрозы капиталистическому строю. Получается, что уменьшение реальной власти народа усиливает демократию! Липсет немало внимания уделяет устранению коммунистической альтернативы западной демократии. Грубейшим образом (вплоть до приписывания Ленину идеи манипуляции неразумными массами и проповеди Армагеддона!) коммунизм, а также большая часть социалистического и рабочего движения оказываются сведены к карикатурному сталинскому «тоталитаризму». В добавленных позднее главах автор разделяет левые движения на опасные «материалистические» (относимые к той же «тоталитарной» мешанине) и на благую «новую политику». Последняя более или менее отказывается от идеи преодоления капитализма, классовой борьбы, ликвидации экономического неравенства и других «материальных» требований. Левые, следующие «новой политике», концентрируются на культурных вопросах, самореализации, творчестве и поддержании социального мира. Интересно, что Липсет сам констатирует, что «новая политика» стабильно проваливается на выборах, в то время как классовая повестка сразу обеспечивает кандидатам поддержку. Однако автор считает, что это — оптимальная идеология среднего класса, который будет стабильно расти и однажды обеспечит новым левым нужный процент голосов. Лишь в самом позднем дополнении Липсет всё же вспоминает, что у Маркса и Энгельса какое-то место занимала идея демократии, однако связывает её с «новой политикой» — в противоположность (!) ленинским Советам, ведущим к сталинскому (!!!) тоталитаризму… Вишенкой на торте является предостережение Липсета о том, что примирение классов на Западе ещё не означает торжества демократии, поскольку ей угрожают страны вроде Индии, Ганы или Бирмы. Западные интеллектуалы должны возглавить «демократический лагерь в широкомасштабном политическом сражении — во всем мире, вместе с его голосующими маргиналами, слаборазвитыми государствами»! Неожиданно Липсет утверждает, что союзники Запада в остальном мире вынуждены будут придерживаться радикальной популистской линии, вплоть до борьбы (показной?) с капитализмом, иностранными инвесторами и западным империализмом. Всё — ради того, чтобы вытеснить оттуда коммунистические движения, перетянуть к себе энергию недоразвитых, авторитарных масс, которые нуждаются в быстром догоняющем экономическом развитии. Не совсем ясно, подразумевает ли Липсет, что только авторитарный путь может обеспечить такое развитие или же просто сетует на глупость местных жителей, не желающих идти цивилизованным путём. В любом случае яростная борьба автора с коммунизмом становится предельно двусмысленной: если он считает, что развивающиеся страны ради развития должны пройти через авторитаризм, — зачем он отчаянно атакует эту систему в СССР и соцстранах? Чтобы помешать их модернизации? Читайте также: Отнять доходы, образование и шанс выжить: капитализм для третьего мира Строго говоря, Липсета можно уличить в двойных стандартах по отношению к авторитаризму. Например, рассуждая о профсоюзах, автор приходит к выводу, что наилучшим вариантом для демократии являются бюрократизированные рабочие организации, управляемые авторитарной элитой (поскольку это гасит низовую активность), — при условии, что рабочая элита «ответственна», то есть идёт на компромисс с работодателями и подавляет особо радикальных рабочих. Иными словами, демократия по Липсету должна авторитарными методами лишить низшие слои их главного политического преимущества — численности. При этом по отношению к господствующим классам, обладающим большинством ресурсов, особых ограничительных мер не предполагается. Например, автора не смущает, что профессиональными политиками и чиновниками становятся преимущественно представители высших классов; или что лидеры, поднимающиеся в авторитарных левых организациях, в итоге переходят в высшие классы, меняют мировоззрение и осознают свои новые интересы. Автор лишь осторожно ссылается на то, что на момент написания книги государство становилось социальным, а политика левела, так что высшие слои не представлялись актуальной угрозой. Даже оставаясь в логике Липсета, нужно констатировать, что России сегодня угрожает «безответственность» не широких масс, а элиты, крупного бизнеса и чиновничества. После развала СССР наша экономика явно не находится на взлёте — это признают сами власти, когда им нужно в очередной раз урезать социалку. России не хватает давления снизу, массовой политической организации. При этом Липсет грубо передёргивает, сводя к авторитаризму коммунизм, когда-то позволивший России и другим странам вырваться с роли периферии, совершить экономический рывок и стать самостоятельными. Коммунисты приходили к власти на волне низовой активности, на плечах самоорганизации. Слабость этой самоорганизации позволила государству оторваться от народа, трансформироваться, восстановить капитализм. Демократия, прославляемая Липсетом, означала такое же ослабевание низов на Западе — с аналогичными последствиями: приходом неолибералов и ультраправых, обрубанием социального государства, ростом неравенства, сворачиванием политических свобод. Ради сохранности высших классов она заблокировала развитие масс. Умеренность демократической политики пришла к кризису даже в передовых странах Запада. Западная демократия не смогла ни решить проблем широких масс, ни обеспечить реального примирения классов. Сегодня на повестке дня — более смелые, более революционные решения, наращивание низовых сил, их организация и подготовка к борьбе. Попытка достичь компромисса, когда одна сторона максимально слаба, а другая как никогда сильна — абсурдна. Западная демократия была слишком лояльна к богатым и власть имущим; теперь необходимо их приструнить и взять под контроль. Но это — уже совсем не система Липсета.