Александр Галич. Когда я вернусь…
Безусловно, цели нарушения норм не сводятся к отрицанию ради отрицания. Используя в художественном тексте отличную от установленного образца форму языковой единицы, поэт вкладывает в нее совершенно особый смысл, наделяет ее конкретной стилевой или семантической функцией. Фото: culture.ru Александр Галич был поэтом, который свободно сочетал в языке академическую точность и бытовую адаптивность. Жизнь его всегда была неразрывно связана с творчеством, а творчество — с живой русской речью, поэтому каждый звук в его стихах неслучаен. Например: маляры "взяли "жигулевского" и "ду´бняка" — потому что настойку "Горный дубняк" рабочий класс уверенно ввел в культурный слой именно с ударением на первый слог; помимо простой традиции тут прослеживается еще игра слов: дескать, от такого продукта недолго и "дать дуба". Причем Галич не может сказать "а" и не договорить весь алфавит, и поэтому третьим они приглашают "исто´пника", хотя строчкой ниже это же слово употреблено с нормативным ударением: "тут нам истопни´к и открыл глаза…". Продолжая рисовать маляров с истопниками, он свободно мог поместить в текст откровенные просторечия, притом очень тонко подмеченные. Наблюдать действительность — долг поэта, однако обратить внимание на ее самобытность и выделить именно то неуловимое, что создает ее очарование, под силу не всякому. Галич же, прислушавшись к быту, говорит устами воображаемого маляра: "и при всёй квалификации", "чуйвствуем", "чтой-то" — такое очевидное для нас, почти ушедшее в область абстрактного стереотипа, такое откровенное для него. Фото: rg.ru Иногда наблюдение настолько аккуратное, что даже не требует авторского произнесения вслух. Если текст баллады "Про маляров…" современный человек, скорее всего, прочитает нормативно и не смутится (зато испытает смешанные чувства, слушая записи исполнения Галича), то в "Памяти Пастернака" степень передачи живого языка просто фантастическая: читая стихотворение, мы закономерно ожидаем от него точной рифмы, и поэт этим пользуется, рифмуя… "Смолоду" и "золото": Где теперь крикуны и печальники? Отшумели и сгинули смолоду... А молчальники вышли в начальники. Потому что молчание — золото… — и таким образом говорит очевидное: слово "смолоду" прямо как написано не читайте! Читайте — "смо´лада". Как принято было говорить в Москве XX века. Известно, что русский язык предусматривает различные произносительные нормы, в зависимости от мест, где употребляется, и ситуаций, которые выражает. В поэзии Галича явственно чувствуется такая произносительная норма — та, на которой говорили в Москве, что легко объясняется: ведь именно здесь поэт провел большую часть своей юности. Вот, к примеру, сочетания звуков вроде "зж", "жд" звучат у него как длинное "ж". Иногда это слышно по тексту, отражено тем же приемом точной рифмы: Пой, лягавый, не жалко, Я и сам поддержу, Я подвою, как шавка, Подскулю, подвизжу… …А иногда утверждено и навсегда запечатлено авторским исполнением, как в "Песне про несчастливых волшебников": Так и шли они по миру безучастному, То проежжею дорогой, то обочиной… Объяснили мне, как дважжы два в учебнике, Что волшебники — счастливые волшебники!.. Фото: culture.ru. И, конечно же, невозможно не услышать отзвук драматической школы самого Станиславского в хрестоматийном: "Когда я вернус — ты не смейся, — когда я вернус …". И всякий раз, читая и слушая Галича, невольно подумаешь — и правда, вернулся. Голосом, словом, значением. Обернулся невероятной собственной ценностью, которая осела росой на всем пространстве русского языка. И потому голос поэта теперь одинаково ясно слышен как на улице, так и в театре.
