В сентябре на Восточном фронте, иногда его именовали Чехословацким фронтом, инициатива стала переходить к Красной армии. Этому способствовало и переброска красных частей на Восточный фронт, и появление миноносцев Балтийского флота на Волге, а также явная усталость солдат чехословацкого корпуса от бесконечных сражений. Осенью 1919 г. части чехословацкого корпуса постепенно выводятся с фронта. Военная роль корпуса в Поволжье стремительно падала. Успешные военные действия корпуса фиксировались лишь в далекой Сибири и на Дальнем Востоке. Впрочем, часто они определялись только фактором совместных военных действий с другими представителями антибольшевистского лагеря. Так, 5 сентября 1918 г. частями атамана И. П. Калмыкова при поддержке войск чехословацкого корпуса генерала Дитерихса и 12-й японской дивизии взят Хабаровск. Роль легионеров в этом событии была второстепенной. Основной силой были японские войска. Именно они и Калмыков впоследствии «царствовали» здесь. За время интервенции население города сократилось с 52 до 30 тысяч. Однако роль подразделений чехословацкого корпуса в репрессивной практике в Поволжье была еще высока. Так, 3 сентября при их участии происходит подавление восстания рабочих Казанского порохового завода. К восстанию присоединилась часть солдат из казанского гарнизона. Подробные воспоминания о восстании и его подавлении оставил его участник, в это время солдат Народной армии П. А. Филатов. Согласно ему, он и его товарищи проникли на завод, присоединившись к восставшим рабочим. Здесь рабочие и солдаты расправлялись со встреченными офицерами: одного убили, за другим долго гонялись, но настигли и прикончили. Восстание, по его воспоминаниям, не имело руководства и развивалось стихийно. Вскоре сюда были направлены воинские части для подавления, в т. ч. с броневиком. Среди лиц, участвовавших в подавлении восстания, были чехи. Автор упоминает отряд в 20 чехов. Ситуация изменилась. Начались расправы. Так, был убит одетый в кожаный тулуп участник восстания: ему разбили голову и прикончили. Остальные в это время стояли под дулом чешского пулемета. Затем арестованных препроводили в Казанскую тюрьму. Опять-таки автор указывает на расправы со стороны чехов, которые не только участвовали в конвоировании арестованных, но и в дальнейшем участвовали в убийствах. В тюрьме среди арестованных выявляли большевиков и унтер-офицеров: их незамедлительно расстреливали. Восставшие рабочие при подавлении выступления расстреливались из орудий и пулеметов по приказу коменданта города, выпускника Николаевской академии Генерального штаба генерала В. В. Рычкова. Применялись пулеметы и при расстрелах арестованных. Впоследствии, уже в эмиграции, генерал В. В. Рычков станет в Харбине главой военного отдела Российской фашистской партии. Изменившиеся обстоятельства вынуждали противников большевиков искать новые формы сопротивления. 8 сентября в Уфе в Большом зале сибирской гостиницы (ныне Уфимский гарнизонный дом офицеров) было созвано Государственное совещание. В нем участвовало около 170 представителей почти всех временных правительств: КОМУЧа, Уральского, Сибирского, а также национальных правительств башкир, казахов и др. Учитывались интересы и руководства чехословацкого корпуса. Уфимское совещание образовало Временное Всероссийское правительство, которое получило название Уфимской Директории. Однако ситуация продолжала быть политически неустойчивой. Поражения на фронте сопровождались новыми внутренними антирежимными всплесками. Особенно нестабильной была Самара. 8 сентября в Самаре происходит выступление мобилизованных в «Народную армию» КОМУЧа. После приезда трех броневиков, кавалерии и пулеметчиков выступление было локализовано и прекращено. Было арестовано около 120 человек, часть из которых расстреляна.10 сентября у Молоканских казарм в Самаре были расстреляны 7 солдат 3-го стрелкового полка Народной армии как «подстрекатели» к бунту. По этому же делу (проходило 35 человек) 7 человек было приговорено к вечной каторге, несколько в дисциплинарный батальон, остальные оправданы. 11 сентября в Самаре прошел суд над 13-ю вновь арестованными политзаключенными: согласно исследованию В. Троцкого, было расстреляно 5 человек: Паршин, Михальский, Юзвяк, Гидаспов и Дерябин. Данные Троцкого, ошибочные в отношении ряда упомянутых им лиц, уточнил позднее К. И. Медведев. Упоминая этот расстрел, он назвал выявленные им фамилии расстрелянных лиц: Паршин, Михальский, Сазонов, Левашов и Шукало. Гидаспову и Юзвяку (Ф. М. Голя-Юзьвяку) удалось спастись. Позднее, 18 сентября в Самаре был учрежден «Чрезвычайный суд» из представителей Народной армии и органов юстиции КОМУЧа, чехословаков. Суд собирался по приказу командующего Поволжским фронтом (в этот период — В. О. Каппель). В положении о суде говорилось, что виновные могут быть приговорены к смертной казни за восстание против властей, сопротивление их распоряжениям, нападение на военных, порчу средств связи и дорог, государственную измену, шпионаж, насильственное освобождение арестантов, призыв к уклонению от воинской службы и неподчинение властям, умышленный поджог и разбой, «злонамеренное» распространение ложных слухов, спекуляцию. 27 сентября на железнодорожной станции Чишмы (рядом с Уфой) был произведен массовый расстрел ранее плененных красноармейцев. Согласно советскому академическому изданию, было расстреляно 500 человек. В современных краеведческих материалах говорится о единовременном расстреле применительно к более чем 100 красноармейцам. При этом упоминаются и другие расстрелы на станции и в ближайших населенных пунктах: «По воспоминаниям очевидцев жестоко расправлялись с красногвардейцами. Массовый расстрел провели недалеко от вокзала (ныне ул. Революционная 19, был установлен обелиск на месте расстрела) — расстреляли более ста солдат, возле реки Калмашка, возле села Арсланово, в селе Черниговка, Ново-Николаевка и других». Вторая цифра, возможно, имеет основанием данные о 120 красноармейцах, расстрелянных под Чишмой, содержащиеся в работе Солодовникова «Сибирские авантюры и ген. Гайда». Происходили расстрелы с участием легионеров и в других местах. В ночь на 1 октября в Омске чехи, охраняющие 1-й концлагерь для военнопленных, обнаружили попытку массового бегства заключенных под руководством Семена Пидмаркова. Согласно рапорту и списку, чехами «убиты и там же зарыты в землю 12 человек». Об этом же случае указывается и в советском исследовании 1922 г., с упоминанием такого же количества расстрелянных в результате обнаруженного подкопа. Расстреляли 12 человек — каждого десятого. 1 октября 1918 г. произошло восстание рабочих Оружейного Самарского-Сергиевского завода в Иващенково, направленное в т. ч. против демонтажа предприятия и эвакуации его в Сибирь. На помощь восставшим прорвались красноармейские части, но позднее они были вынуждены отступить. Прибывшие части КОМУЧа из Самары к 3 октября жестоко подавили выступление рабочих. Среди убитых было как взрослое население, так и женщины с детьми. Всего погибло, по советским исследованиям, около тысячи рабочих и членов их семей. Эта же цифра упоминается в недавнем отечественном исследовании. Согласно советской официальной телеграмме, отложившейся в фондах Государственного центрального музея современной истории России (сделана разбивка на предложения, с пунктуацией — И.Р.): «на разъезде Ярцево, где завод взрывчатых веществ, валяется более 800 трупов и их жен, детей, изрубленных шашками, рабочие погибли за то, что заявили против снятия станков. В Краткове и далее линии валяется 306 трупов изрубленных арестованных вывезенных из самарской тюрьмы белогвардейцами. На станции Липяги расстрелян ими помощник Буданов, имеющий 9 детей, дорожный мастеровой и стрелочник Соболев. Самаре число расстрелянных велико…». Суровость подавления восстания рабочих отмечает известный западный исследователь Л. Прайсман: «Части Народной армии жестоко подавили восстание». Отметим, что в более ранней работе В. Троцкого говорилось о 1500 жертвах. Ряд свидетельств массовой расправы с рабочими был собран уже после этих событий и воспоминания отложились в местных архивах и музеях. «Чехословаки, народовольцы с помощью кулаков, спекулянтов арестовывали и расстреливали рабочих. Днем ловили на улице, а ночью ходили по домам с поголовным обыском. Для ареста было достаточно одной лишь принадлежности к рабочим. У задержанных требовали документы. Если документов не оказывалось — арестовывали. Если были документы, по которым видно, что предъявивший их — рабочий, тоже арестовывали. Доказательств, что рабочий не принимал участия в восстании, не требовалось. Арестованных беспощадно били и на месте без суда расстреливали. Только часть арестованных сажали в вагоны, которые использовали для заключения рабочих. В своих воспоминаниях тов. Сидорчук рассказывает: «Я и тов. Коптев видели бесчеловечность казаков, когда они нагайками били матроса Юсева (Зуева — по материалам П. И. Скупченко. — Прим. ред.). В ограде теперешней фабрики-кухни покойник тов. Юсев получил не менее 150 ударов. В завершение этой дикой расправы он был убит в упор». Жуткий случай вспоминает тов. Нагорнов: «Днем идут по улице два казака. Встречают рабочего и останавливают его. Один казак, приставляя к голове рабочего наган, спрашивает: «Ты коммунист?» Рабочий от неожиданности не может сразу ответить: «Я… Я…». «Крестись!» — кричит казак. Рабочий поднимает руку, но не доносит ее до головы. Раздается выстрел. После двух выстрелов рабочий стоит. Второй казак, вынимая саблю, кричит: «Стреляй в ухо!» Лишь после этого выстрела рабочий падает убитым». Тов. Бюзюк из своей квартиры видела, как казак привел с рынка на окраину поселка задержанного рабочего, бил его и застрелил в упор. Из тех, что арестовывали ночью, многих уводили к ж/д мосту и там расстреливали. Об ужасах, творящихся там, рассказывает жена рабочего Бал: «В 1918 г. жила я в селе Томылово и видела, как чехи и казаки расстреливали рабочих и охранников. Как было жутко и тяжело смотреть на эту зверскую, кровавую расправу, когда эти белогвардейские банды десятками ставили рабочих к воде и расстреливали. Но еще тяжелее было смотреть, когда рабочие не умирали от пуль и их рубили шашками и кололи штыками. Не легко было мне с маленьким ребенком сидеть около двора и караулить мужа, спрятанного в сыром погребе. Только убеждение, что скоро придут красные, помогало переносить это». Таким образом были зверски растерзаны братья Каляновы Степан и Алексей, предзавкома Потапов, Артемьев, Крючков, Кузьмин, Разбол, Собинин, Зиновьев и сотни других. Только единицы спаслись. Тов. Лубник, служивший в охране, рассказывает: «Ночью на квартиру пришли два чеха и два казака. Нас раздели и разули. Тут же находившемуся со мной охраннику Шараге чехи выстрелили в лоб и обожгли все его лицо (Шарага остался жив и в настоящее время работает в Куйбышеве). Я, видя, что смерти не миновать, решился выскочить в окно. По мне дали три выстрела. Но все же я убежал, и все последнее время скрывался на чердаке. Только тот, кто успел скрыться, избежал этой дикой расправы». Но этого чехоэсерам казалось мало. 4 октября был издан приказ, чтобы рабочие и охранники явились к месту своей службы, с предупреждением, что все не явившиеся будут привлечены к строгой ответственности. Некоторые скрывавшиеся рабочие, боясь этой ответственности, решили выйти на работу. Явившуюся охрану в ночь с 4 на 5 октября казаки изрубили прямо на постах. Около 70 рабочих, явившихся на работу, были окружены чехословаками. Рабочих раздели, разули, посадили в товарные вагоны и увезли в гор. Канск Енисейской губернии. Дорогой большинство их погибло, только часть из них вернулась обратно. Часть охранников, 17 человек, увезли на станцию Томылово и там расстреляли. Охранник тов. Невиля, оказавшийся при расстреле не убитым, весь день лежал между трупами, и только ночью ушел в район. От тяжелых переживаний он сразу поседел. В поисках рабочих мучили и детей, и женщин, и стариков. Выводили их из квартир, били и, угрожая расстрелом, требовали, чтобы они указали место пребывания рабочих. Так, при обыске в семье тов. Васильева чехи нагайкой избили его жену, тут же на ее глазах подняли на штык 2-х летнего сына. Не оставили в покое больных и раненых. В ту же ночь, с 4 на 5-е октября, врач Шефер — идейный белогвардеец, отравил всех находившихся в больнице больных и раненых рабочих и красноармейцев в числе 60 человек. Отступая, чехи еще многих арестованных рабочих увезли с собой, и после больших издевательств разделались с ними дорогой. Расстреливали у разъезда Жигули, у станции Липяги. В Кротовке расстреляли из поезда около 350 человек, в том числе 18 иващенковских рабочих зарубили на глазах у населения. Только 7 рабочих из этого поезда, проломав дорогой стену вагона и спрыгнув на полном ходу, спаслись. Многие из арестованных рабочих попали и в знаменитый «поезд смерти». Иващенковскую трагедию впоследствии В. И. Ленин называл одним из примеров характерного отношения врагов советской власти к рабочим: «Теперь надо воевать, чтобы в течение нескольких месяцев разбить врага, который, вы знаете, на что он осуждает рабочих. Вы знаете это на примере Иващенково». 4 октября белыми войсками вместе с чешскими легионерами взят Нижний Тагил. Первоначально комендантом города был поручик 8-го чехословацкого полка Штичка. Уже при первом коменданте в городе и окрестностях производились массовые расстрелы. С января 1919 г. эту должность занял подпоручик 25-го Екатерининского полка Василий Михайлович Зотов. В течение трех месяцев Зотов производил самосудные расстрелы в городе. Так, специальное расследование белыми органами власти тагильской комендатуры в 1919 г. показало, что в деле 80 тагильчан, расстрелянных по подозрению в принадлежности к красным, не содержалось никаких реальных доказательств их вины. Причем в этом случае последствий не было. Однако другие аналогичные случаи злоупотребления властью подпоручика Зотова были настолько вопиющими, что 10 мая 1919 г. чешский генерал Р. Гайда утвердил приговор о присуждении его к 20 годам каторги. Однако белая практика либерального отношения к подобным преступлениям вскоре опять проявилась. «А через несколько дней… Зотов разъезжал на лихачах по городу и весело разъяснял знакомым, что ему теперь некогда идти на каторгу, теперь — война, ему надо на фронт. А вот кончится война, тогда он и пойдет на каторгу». Многочисленные свидетельства фиксируют в Нижнем Тагиле пытки заключенных тюрьмы (обычный состав 300 человек, но быстро «обновляющийся») лично Зотовым и его подчиненными. Деятельность комендантского отряда так описывалась Григорием Быковым: «Мне часто доводилось подолгу просиживать в коридоре, ожидая выхода коменданта. Сидишь, потихоньку смотришь, видишь страшные вещи. Дружинники вдруг начнут торопиться, бегать книзу, в подвал. Оттуда доносятся стоны, крик, рев. Потом оттуда проводят по коридору рабочего в промасленной блузе, руки связанные. Дружинники смеются: «Его благородие подбавит еще тебе!» Двери подвала отворялись во двор. Из подвала выводили рабочих, мужчин и женщин, избитых, заплаканных, затуманенных, и вели их, зачем — не знаю, к «его благородию». У двери валялись окровавленные поленья». Среди расстрелянных в Нижнем Тагиле были комиссар народного просвещения Н. В. Попов, 15-летний рабочий депо А. К. Паклин, красноармейцы Н. И. Коновалов, В. И. Ефременков, С. В. Климцев и многие другие. Ожесточение обращалось даже против мертвых большевиков — их могилы были разорены. В дальнейшем тагильские расстрелы попали даже в художественную литературу, так, у одного из героев повести Е. Носова «Усвятские шлемоносцы» белоказаки арестовали в депо отца (вместе с семью другими железнодорожниками), а затем заперли в пустой вагон и всех сожгли. Все эти расстрелы шли помимо официальной гражданской власти, протесты которой игнорировались. Схожей практика была и на соседней территории. Так, в Верхотурском районе было расстреляно 138 человек. Между тем в октябре 1918 г. начинается эвакуация частей чехословацкого корпуса из Поволжья. Важным моментом было сохранение контроля над железнодорожными путями в период эвакуации, а также предотвращение быстрого продвижения по ним красных частей. Ключевыми становились мосты через Волгу. В начале октября 1918 г. легионерами был расстрелян помощник начальника железнодорожной станции Липяги Буданов, дорожный мастер Иванов, стрелочник Соболев, участвовавший во взрыве моста у Жигулей, с целью преградить путь чехам при их наступлении. С другой стороны, 4 октября для предотвращения дальнейшего наступления красных войск чехословацкими минерами были взорваны два пролета Александровского (Сызраньского) моста через Волгу. Согласно сообщению красной периодики, предварительно на место взрыва белогвардейцы привезли вагон с пленными красноармейцами, взорвав мост вместе с ними. Согласно же белым воспоминаниям А. Ф. Гергенредера, взрывая два пролета Александровского моста, чехи так торопились, что уничтожили их буквально за минуты до подхода белого Кузнецкого батальона, который едва потом спасся. Ему пришлось под обстрелом со стороны красной артиллерии принудить с помощью пулеметных очередей плывший по Волге пароход переправить их на другой берег реки. Подобное происходило и в других местах. Контроль над железной дорогой приводил к жестким мерам для его соблюдения. 17 октября в Омске началась политическая забастовка рабочих главных железнодорожных мастерских. Вскоре с целью прекращения забастовки будет расстреляно 5 железнодорожных рабочих, участников забастовки. Жертвами репрессий стали: Михайлов, Рассохин, Стекольников, Стрелочников и еще один, чья фамилия была не установлена. Отметим, что по другому советскому изданию было расстреляно 6 человек: 4 рабочих, один конторщик и один табельщик — тов. Рассохин. Расстреливаемых поставили перед главной конторой и солдатами, за которыми стояли казаки и чехословаки, на случай отказа солдат стрелять. Руководил расстрелом казачий старшина И. Н. Красильников, он же добивал рабочих. Впоследствии, выступая перед местными железнодорожными рабочими, он говорил: «Вы слышите, как ваших товарищей расстреливают. Это будет и вам также, если будете продолжать забастовку». Расправа отряда атамана И. Красильникова над омскими железнодорожниками произошла спустя неделю с небольшим после переезда в Омск Директории. Однако новое «демократическое» правительство не приняло никаких мер, чтобы защитить безоружных рабочих и наказать виновных в этой трагедии. Расправа отряда атамана И. Красильникова над омскими железнодорожниками произошла спустя неделю с небольшим после переезда в Омск Директории. Однако новое «демократическое» правительство не приняло никаких мер, чтобы защитить безоружных рабочих и наказать виновных в этой трагедии. Отметим, что этим события не закончились. «После прекращения забастовки аресты железнодорожников продолжались. На станции Куломзино каратели расстреляли участников забастовки рабочих Тулукова, Мальцева, Малышева. При подавлении забастовки на ст. Омск список активных участников забастовки в 144 человека был передан в чешскую контрразведку». Это была частая практика передач арестованных в распоряжение чешских военных властей. Так, 25 октября 1918 г. в Красноярске по приговору чехословацкого военно-полевого суда при эшелоне № 49 были расстреляны видные сибирские большевики: В. Н. Яковлев И. И. Белопольский, Г. Вейнбаум, А. Парадовский. Приговор был объявлен в три часа утра, расстрел произведен через час. Попытка их освобождения в момент препровождения на место казни сорвалась. Накануне казни был обнаружен наблюдательный пункт боевой дружины в квартире напротив тюрьмы. При штурме квартиры погиб один из наблюдателей. Во избежание нападения, к месту казни в эшелон к чехословакам большевиков вели каждого отдельным маршрутом. Согласно уточненным данным, расстрел происходил на станции Клюквенная войсками Чехословацкого корпуса. Вслед за ним, чехи расстреляли 7 интернационалистов. В дальнейшем Клюквенная, как и многие железнодорожные станции, станет пунктом, где производились регулярные расстрелы. Позднее фотография зафиксирует похороны 82 жертв белогвардейского террора на станции Клюквенной Красноярского округа. В 1919 г. подобные чешские расстрелы станут в Сибири обыденным явлением. Активизировалась и деятельность чешской контрразведки осенью в Поволжье. 5 октября 1918 г. в Самаре был опубликован приказ коменданта города В. Ребенды: «Немедленному расстрелу подлежат виновные в подстрекательстве к мятежу, уклоняющиеся от воинской повинности и от участия в военных действиях, не исполняющие приказов и распоряжений военной власти, распространяющие ложные слухи и т. п. Запрещены всякие собрания, совещания и митинги». Как правило, слово Ребенды редко расходилось с делом. «Из подвалов Ребенды, из вагонов чехословацкой контрразведки редко кто выходил… В нашем штабе охранки официально арестованных было очень немного, но я знаю, что имели место словесные доклады начальника охраны Климушкина о том, что за истекшую ночь было ликвидировано собрание большевиков, ликвидирован заговор или обнаруженный склад оружия. В результате этих «ликвидаций» арестованных не прибавлялось, а если вопрос задавался, то получался ответ, что было оказано сопротивление и «в результате перестрелки все участники были убиты». В то же самое время с «нашей» стороны не было даже раненых… Ни разу не была сделана попытка поставить какое-либо дело перед судом. Число «ликвидаций» все более и более возрастало; число «выведенных в расстрел», «оказавших сопротивление» было все больше и больше». Уже после освобождения Самары красными частями (освобождена 7 октября), корреспондентом газеты «Солдатских, Рабочих и Крестьянских депутатов» 31 октября был осмотрен подвал белочехословацкой контрразведки (на углу Саратовской и Алексеевской ул., дом Курлиной, где производились расстрелы большевиков). «Местом расстрела была темная комната, сохранившая все следы преступных действий белогвардейцев учредиловцев. На стене сохранилось много надписей расстрелянных товарищей. На уровне головы масса пулевых отверстий. Расстрелов, очевидно, было произведено так много, что пулями выбит один слой кирпича». Безусловно, что численность расстрелянных в Самаре в последние дни пребывания в городе чехословацких легионеров и их союзников преувеличивалась. Но усиление репрессий имело место. Так, можно упомянуть свидетельства расстрелов каждого третьего из новобранцев, отказавшихся выполнить приказ. Приводились в советских изданиях и хвастливые заявления генерала Люпова о расстреле в день сдачи Самары за отказ отступить вместе с белыми частями. Похожие явления фиксировались накануне сдачи городов и в других населенных пунктах. 29 октября 1918 г. Красная армия освободила Бузулук. Согласно данным С. Троцкого, перед оставлением города чехи в нем расстреляли лидера правых эсеров доктора Гарвица. Известным явлением осенней карательной практики стали так называемые поезда смерти. Незадолго до падения Самары КОМУЧем было принято решение о перемещении политических заключенных на Восток России в качестве заложников. Из числа заключенных в октябре 1918 г. будут сформированы знаменитые «поезда смерти». Они были предварительно отправлены в Иркутск. В «самарском поезде» находилось около 2700 арестантов. Во втором эшелоне, который был сформирован в Уфе, было 1503 заключенных. Условия в поездах были очень тяжелые. Численность арестантов за время передвижения в результате голода, холода, болезней и расстрелов значительно сократилась. Так, в самарском поезде до конечного пункта доехало 725 человек, остальные две трети арестантов погибли. В поездах находилось более 4300 заложников, из которых более трети по пути следования на Дальний Восток погибли от голода, холода и в результате расстрелов. Все это, репрессии и участие в военных действиях, сказалось на отношении населения к чехословацкому корпусу. Позднее В. И. Ленин на митинге 13 марта 1919 г. в Народном доме в Петрограде говорил: «Там, где побывали чехословаки, за Волгой и в Уфимской губернии, настроение даже зажиточных крестьян круто изменилось в пользу Советской власти, ибо чехословаки дали им жестокий предметный урок. Всего несколько дней тому назад ко мне явилась делегация крестьян от 5-ти волостей Сарапульского уезда, — тех самых волостей, которые сумели в самое последнее время отправить по 40 тысяч пудов хлеба Москве и Петрограду. Когда я спросил у этой делегации об отношении крестьян к Советской власти, депутация мне ответила: «Да, чехословаки нас научили, и теперь никто не отклонит нас от Советской власти» … Но бесчинства офицеров чехословацкой армии, жестокости над населением, стремление восстановить во всей полноте царские и помещичьи порядки, — все это научило крестьян». Общее же количество жертв белочехов, и в целом режима Комуча, летом-осенью 1918 г. в Поволжье насчитывает, на наш взгляд, более 5 тыс. чел. И это минимальные цифры репрессий. Остались эти репрессии и в народном фольклоре: «Отец мой был природный пахарь, А я работал вместе с ним. Отца убили злые чехи, А мать живьем в костре сожгли. Сестру родную в плен забрали, А я остался сиротой. Не спал три дня, не спал три ночи, Сестру из плена выручал. И на четверту постарался, Сестру из плена я украл. С сестрой мы в лодочку садились, И тихо плыли по реке. Но вдруг кусты зашевелились, Раздался выстрел роковой. Злодей пустил злодейску пулю, Убил красавицу сестру. Сестра из лодочки упала, Остался мальчик я один. Взойду я на гору крутую И посмотрю на край родной — Горит село, горит родное, Горит вся родина моя!». Однако, учитывая разложение войск чехословацкого корпуса, советские лидеры стремились усилить этот процесс гуманным отношением к пленным чешским военнослужащим. 3 ноября 1918 г. председателем РВСР, наркомом по военным и морским делам Л. Д. Троцким был подписан Приказ № 56, призывающий щадить сдающихся в плен чехословаков. Также этот приказ возможно должен был предотвратить или снизить уровень репрессий к легионерам, чувство к которым, после полугодового знакомства с их карательной практикой, часто у красноармейцев было сравни ненависти. Многое помнилось — многим многое хотелось сделать с ними. И не только военнослужащим-интернационалистам…
