"Много больных вопросов. Но мы их решим". Как бизнесмен бросил Москву и стал лесничим

Гражданская оборона Пока мы доезжаем из поселка Поварово в деревню Мышецкое — минут 30, не больше, — телефон лесничего Александра Капера звонит пять раз. Его служебная "Нива" прыгает по колдобинам, забирается по покрытой наледью горке, едет мимо церкви и останавливается на небольшом пятачке у входа в СНТ, где столпилось человек 20. — Ну вот они, мои бойцы! — говорит Капер и выпрыгивает из машины. Люди облепляют его, говорят наперебой и показывают на лес. — Вот, Александр Аркадьич, привезли трубы! Следы от трактора даже остались, смотрите! В лес ведет небольшая дорога, на обочине накиданы металлические трубы, въезд перетянут полосатым скотчем. — Мы тут штабелями заложим, — отвечает Капер, что-то записывая в свой планшет. — Дорогу загородим, чтобы техника к озеру не прошла. Противостояние между застройщиками и государством у озера Круглое длится больше десяти лет. — Наше озеро — это памятник природы, охранная территория, — поясняет дачница Наталья Смирнова. — По берегу нельзя ничего строить... Но эти братки под шумок зашли к нам в лес на гусеничном экскаваторе, прорыли дорогу, повалили кучу деревьев, ущерб на 3,5 млн нанесли. Мы им мешаем, пишем в прокуратуру, чиновникам. Ненадолго затихли и вот на Рождество опять приехали, привезли трубы. Ну мы Александра Аркадьевича зовем. Александр Капер пролезает под скотч, показывает: — Вот видите — раньше тут маленькая тропинка была, а теперь они расширили ее, навезли плит. Через метров 200 лесной дороги открывается вид на озеро Круглое. Под ногами попадаются кустики с мелкими темными листьями и замерзшими ягодами прошлогодней клюквы. — Тут болото вплотную прилегает, и ручьи, которые питают озеро, — говорит Капер. — Если начать стройку, засыпать болота и ручьи, озеро погибнет. Капер объясняет, что в такой ситуации лесная охрана не может остановить стройку, — в силах лесничего зафиксировать нарушение закона, вызвать полицию, составить протокол, направить его в прокуратуру. — Трудно работать? — спрашиваю я. — В подобных вопросах — не очень. У меня как раз большой опыт работы в юридической сфере, эта тема мне понятна. А вот лесное дело надо еще изучать. Поэтому я пошел на второе высшее в Лесотехнический университет. Как раз скоро первые установочные лекции начнутся и сессия. Вот так стал студентом под 40 лет. Жизнь-приключение Александр Капер всю жизнь занимался бизнесом, а в сентябре 2019-го оставил его и пришел работать в Клинское лесничество Московской области. Для многих его бывших коллег и партнеров это чудачество, дауншифтинг. — Я стараюсь жить в парадигме "жизнь-приключение", — объясняет Александр. — Мне всегда хотелось, чтобы вокруг было движение, что-то происходило, не хотел сидеть на месте. У меня есть все, что нужно для жизни: машина, квартира. Не огромная, но нам с женой хватает. Сыновья почти взрослые, учатся в Суворовском училище. Так что я могу себе позволить заниматься тем, что нравится. Лет 15–20 назад цели в жизни у него были совсем другие. — В юности очень хотел быть крутым. Я родился и вырос на Дальнем Востоке. Когда начал заниматься бизнесом и стал зарабатывать, покупал себе дорогие японские машины. Помню, купил Land Cruiser. Сейчас понимаю, что пытался доминировать над другими, доказывать, что я вот такой д’Артаньян успешный, а другие — неуспешные. Однажды он стоял на светофоре, а рядом остановилась новенькая Ferrari. — В тот момент я посмотрел на ситуацию по-другому, — объясняет Александр. — Все высокомерие, которое испытывал по отношению к людям, у которых не было этого "крузака", автоматически перевернул на себя. Понял: как только ты сталкиваешься с тем, у кого вещь круче, ты себя автоматом унижаешь. У него лучше, больше, а значит, я — неудачник. Отношение к материи тогда начало меняться. Спустя несколько лет Капер переехал в Москву, открыл фабрику по производству стульев и кресел. И все больше времени посвящал своим увлечениям — путешествиям, бегу. Стал марафонцем: с 2014 года пробежал из Севастополя в Симферополь, из Ярославля в Кострому, из Тулы в Калугу, из Твери в Москву. Но самый протяженный и серьезный забег был в 2017 году — из Москвы в Пекин. — Я собирался в самое крутое приключение в своей жизни, — говорит Капер. — Скажу честно — это дорого. Сначала я пробовал найти спонсоров, связывался с известными производителями спортивной одежды и обуви, просил поддержать меня. Но они хором отвечали: "Парень, отличная идея, но ты русский, а мы из русских героев не делаем". У них такая политика. И тогда я попросил у государства. Проект Александра Капера с формулировкой "Массовое спортивное мероприятие в 15 регионах России, в Казахстане, Монголии и Китае" выиграл президентский грант: его забег, длившийся 200 дней, освещался в СМИ, Капер встречался с детьми из спортивных школ, давал пресс-конференции. Всю дорогу Александра сопровождали волонтеры, за ним ехал личный дом на колесах, в котором спортсмен ночевал. — Согласитесь, никакой дворец или Ferrari не идут в сравнение с этим достижением. Правда? — спрашивает он. — А говорите, вам не важно быть крутым, — отвечаю я. — Это другое, — решительно машет рукой Александр. — Я сам себе бросил вызов. Сам придумал правила и сам реализовал. Как бизнесмен забежал в лесники Ультрамарафон Москва — Пекин в 2018 году победил в номинации "Лучший проект в области популяризации спорта и здорового образа жизни" на профессиональной премии в области спортивного маркетинга в России MarSpo Awards. Для сравнения: на следующий, 2019 год в этой же номинации победила Универсиада в Красноярске. После своего путешествия Александр вернулся к работе. Но бизнес становился все менее рентабельным. — После кризиса 2014 года у нас резко сократилось количество заказчиков. Стало просто невыгодно работать. Было ясно, что надо открывать что-то новое, идти дальше, а я не хотел. Понял, что уже наигрался в эти вещи. Что в жизни есть еще столько интересного, мест, где моя работа принесет людям пользу. Тогда он еще не думал о работе лесничего. Все произошло случайно: летом 2019 года он был организатором и участником эколого-туристической акции "Зеленое кольцо Подмосковья", несколько дней бежал 400 км по лесному маршруту, из Солнечногорска до Серпухова. — Целью проекта было воспитание у населения бережного отношения к природе, лесу, популяризация работы лесничих. Я познакомился с руководителями Мособллеса, когда мы с ними организовывали это мероприятие. И после забега они мне сказали: "А не хочешь к нам? В Клинском лесничестве нужен заместитель директора, а у тебя большой опыт руководителя есть. Всему остальному научим". И я подумал, что это как раз то, что мне нужно. Страха потерять былые доходы не было. Гораздо ценнее денег казалась возможность часто бывать на природе, не сидеть в офисе, общаться с единомышленниками. Да и условия работы оказались неплохими. — У лесничих три должности: государственный инспектор, помощник лесничего, старший участковый инспектор, — объясняет Александр. — К примеру, у старшего оклад 17 тыс. Но к нему ежемесячно доплата за сложность 70% в месяц плюс ежемесячная премия не меньше 85% от оклада. И в общем получается чистыми около 40–45 тыс. в месяц. Раз в три месяца квартальные премии — это три оклада. Плюс полугодовая премия, плюс годовая, плюс доплаты за выполнение особых поручений. В отпуске — матпомощь в размере двух окладов. Если сложить все выплаты за год и разбить на 12, получается, в месяц лесничий получает в среднем 55–60 тыс. рублей. Дополнительно — служебная "Нива" в постоянное пользование, оплата топлива, проезда по платным дорогам, мобильной связи. Выдают планшет, летнюю, зимнюю офисную форму. — Конечно, мои доходы резко сократились, но для жизни вполне достаточно. И мне давно не было так интересно на работе. Лесничества в России долгое время были в упадке, очень хочется это исправить. Больных вопросов много, но мы это исправим. Мы подходим в пятачку, где припаркована "Нива" Александра. Вереница дачников сбивается в кучку, одна из женщин подходит к нему и достает из сумки банку меда: — Александр Аркадьевич, чаю попьете! Капер благодарит, машет рукой — мол, вы что, заберите, скорее прыгает за руль и заводит машину. — Ну вот как так получается? — спрашивает он, когда мы отъезжаем от Мышецкого. — Вы понимаете, что они благодарны за то, что лесничий защищает их лес и озеро? Как будто это благодетель какая-то, а не его обязанность! — Просто они вас приняли и вам доверяют, — возражаю я. — Доверяют, да. А не всегда получается оправдывать. Вот сейчас в Лунево приедем, посмотрите. Больные вопросы Лунево находится в 10 км от Мышецкого, почти у самого аэропорта Шереметьево. Мы петляем между заброшенных хозяйственных построек, наконец останавливаемся около занесенного снегом пустыря. С одной стороны — лес, с другой, вдалеке, видно взлетную полосу аэропорта. Выходим из машины, идем к пустырю. Ноги проваливаются в снег по колено. — Вот это — лесной фонд, — объясняет Капер. — Мы весной планировали тут посадить молодые деревья, но теперь ничего расти не будет. В ноябре сюда приехали бульдозеры и самосвалы с гравием и за неделю сделали насыпь высотой в метр. — Частный предприниматель решил тут гостиницу построить, — поясняет Капер. — Мы вызвали полицию, остановили стройку, но земля уничтожена, тут нельзя теперь ничего сажать, потому что сверху камни. Сейчас материалы отправлены в прокуратуру, ждем принятия процессуального решения. Будем добиваться, чтобы территорию очистили. Незаконный захват лесной территории, строительство в природоохранной зоне — с такими правонарушениями, по словам Александра Капера, лесничим приходится сталкиваться постоянно. Еще лес страдает от недобросовестной уборки неликвидной древесины, его губит жук короед-типограф. — Лесничие должны отводить участки под санитарную рубку: это когда мы видим больное дерево и отмечаем те здоровые, что находятся рядом с ним, потому что короед быстро распространяется на них. Но от момента, когда лесничий нашел больное дерево, отметил его на карте, отвел под рубку, до момента рубки проходит больше года. За это время жук успевает поразить те деревья, что не отметили прошлым летом, потому что тогда они были здоровы. И начинается все по новой. Проблема в том, что лесничий не может, обнаружив больное дерево, прийти и спилить его. Законодательство разделяет эти полномочия, чтобы избежать коррупции: не должен лесничий сам отмечать, сам рубить и сам это дерево продавать на лесопилку или на дрова. Хотя раньше было именно так, и лесхозы сами себя обеспечивали и процветали. Теперь лесничий в течение 12 месяцев отводит участки под рубку, отмечает их на карте, в конце года формирует единый госконтракт и отдает его на исполнение в Комитет лесного хозяйства. Комитет устраивает аукцион, разыгрывает госконтракты по госзаданиям. Один из крупных подрядчиков — Центрлесхоз, он приступает к рубке спустя еще полгода, летом. Но кроме Центрлесхоза на торги приходят частные предприниматели. — Часто подрядчик — это ООО с уставным капиталом 10 тыс. рублей. Они приезжают, рубят деревья, забирают хорошие, неповрежденные, а неликвид, который тоже обязаны вывезти, оставляют в лесу. И мы потом натыкаемся на штабеля попиленной древесины, а сделать ничего не можем — подрядчик же уже выкупил ее на торгах, это частная собственность. Подаем на это ООО в суд, накладываем на них штрафы, но вы понимаете, что взять с фирмы с уставным капиталом 10 тыс. нечего. Убрать штабеля из леса самостоятельно Мособллес тоже не может — для этого требуется много людей, спецтехники, это очень дорого — нужны миллионы рублей. — Получается, что закон направлен на борьбу с коррупцией, а на деле ущерба от гибели леса больше, чем от потенциальных хищений, — рассуждает Александр. Я спрашиваю, что бы ему хотелось изменить в своей работе. — Хотелось бы, чтобы было меньше бюрократии, чтобы больше доверяли лесничим. Ну и чтобы приходили в лесничества образованные люди. Необязательно с опытом лесничего, но понимающие в смежных областях, в агрономии или в биологии, в географии, чтобы умели работать с картами, с компасом, ориентировались на местности. Но главное — чтобы у них было желание сделать что-то хорошее и полезное для своего леса. Карина Салтыкова