«Сказ о Борисе и Глебе»: дума о правде, лжи, злодействе и любви народной

История — очень сложная и трагическая штука. Тем хотя бы, что она претерпевает изменения не только по ходу вектора времени, а и путем добавления новых исторических событий. Прошлое, как ни странно, не представляет собой выбитую в скале надпись или окаменелый скелет динозавра, на котором уже не вырастет новых рогов, зубов или (чего там мелочиться?) драконьих крыльев. Пошлое непредсказуемо меняется, мерцает, шутит и троллит, периодически выворачиваясь наизнанку так, что школьным учителям впору выдавать бесплатное молоко «за вредность». И даже тщательное изучение источников и археологических находок помогает мало. Во-первых, придворным летописцам всех времен всегда хочется кушать и очень не хочется на кол. Не говоря об обычной, вполне бескорыстной человеческой субъективности. Во-вторых, даже если наука считает истину установленной, подавляющее число обычных людей, не ученых, зачастую предпочитает волшебное бурлящее и светящееся озеро по имени Миф холодной и пресной речушке по имени Факт. И что тут прикажете делать? Хоровая опера народного артиста Российской Федерации Александра Чайковского на либретто известного драматурга Михаила Дурненкова одновременно ставит неудобные вопросы и пытается дать на них ответ. В качестве объекта для художественного препарирования выбран один из смутных во всех отношениях, воистину «детективных» сюжетов русской истории — убийство Бориса и Глеба, сыновей киевского великого князя Владимира Святославича, обвинение в «заказном» убийстве их старшего брата Святополка, прозванного Окаянным, и воцарение в Киеве князя Ярослава, которому историки впоследствии даровали титул Мудрого. При этом Святополку убийство братьев, обещавших ему поддержку в борьбе за власть, было, в общем-то, не выгодно, а вот Ярославу, прямо-таки одержимому абсолютной властью — совсем наоборот. Эта простая логика «кви продест?», а также исследования сюжета одной любопытной скандинавской саги, породили популярную гипотезу о виновности Ярослава — человека, склонного к интригам и не очень-то храброго, хотя и показавшего себя впоследствии более чем достойным престола. Впрочем, это были времена усобиц, все выживали друг друга из княжеских палат и даже бренных тел, как могли. Особенно родных, сводных и прочих братьев. И ответ на сакраментальный вопрос «кто убил?» не столь важен. Тем более, что прекрасно известно, кто — нанятые разбойники-душегубы. Им и головы с плеч, лучше всего при стечении народа, чтобы стало ясно, насколько ты скорбишь по невинно загубленным родичам… А народ, как обычно, будет безмолвствовать. Или нет? Или народ вовсе не безмолвствует — это власть в какой-то момент перестает слышать его — и голос собственной совести заодно? Режиссер Павел Сафонов, музыкальный руководитель Юрий Башмет и вся его творческая команда создали совершенно удивительное действо — статичное и динамичное одновременно. На сцене — пять хоров, от Камерного хора Московской консерватории до Мужского хора Центрального пограничного ансамбля ФСБ, пластический коллектив Алишера Хасанова «Мим-оркестр», изображающий разбойников, духов смуты, а посреди всей этой конструкции, похожей на косой крест или пентаграмму — очень маленький и одинокий человек, пытающийся принимать властные, грозные и благородные позы, но вновь и вновь жалко мечущийся среди пляшущих и кривляющихся фигур душегубов, похожих на бесов — князь Ярослав (драматический актер Андрей Мерзликин). А над сценой, в небе, озаренном то серебристой, то кровавой луной, парит огромный распахнутый портал — Небесные врата. Он строг, непреклонен и воплощает собой высшую Справедливость, Истину и Совесть, тот «детектор лжи», который еще никому не удавалось обмануть. События происходят как бы одновременно в двух планах — в те времена, когда погибли Борис и Глеб, и на закате жизни Ярослава в Вышгороде, где в соборе бережно хранились в то время мощи братьев-мучеников. Время спрессовано — Ярослав одновременно расследует обстоятельства гибели братьев и диктует летописцу сказание об этой трагедии, которое историки относят именно к последним годам жизни князя. Ярослав очень обеспокоен тем, чтобы летописец записал все правильно, курсирует по сцене между боярством и народом, пытаясь то задобрить, то устрашить их, и только после того, как «Сказание» завершено, он ощущает свою полную, как бы сказали сейчас, легитимность. Да вот только сжатое время распрямляется и выталкивает потерявшего контакт с реальностью, оглохшего духовным слухом старика туда, где на границе Мира Иного ждут его святые братья, бесконечно далекие от интриг, властолюбия, мстительности… Режиссером и сценографом найдено простое, но впечатляющее решение: смерть очищает как от княжеских регалий, так и от разбойничьего дикарского рубища, обдирает, словно кожуру с плода, все лишнее, оставляя лишь сердцевину — душу, облаченную в строгие черные (а не белые, как можно было бы ожидать) одежды. Никакого другого багажа за Врата не унести… Авторы не выносят окончательный приговор Ярославу, как не выносят ему приговор его святые родичи. На Небо ему приходится ползти на карачках и двигаться согбенной тенью между стройных и прямых фигур братьев, однако все же он не отвергнут, и действительно мудрое правление отчасти искупило возможный грех душегубства и несомненный грех властолюбия. И все же до самого смертного часа и после он понимает — народ даже в конце его славного царствования предпочел бы ему давно мертвых братьев. Искренне любимы они, а не он, неоспоримо и единодушно провозглашены святыми они, а не он, с чьей официальной канонизацией всегда были большие проблемы. И это — вполне достаточное и достойное наказание, ведь каждый правитель жаждет, чтобы его не только боялись, но и любили. Равнодушное уважение вместо любви народной для единоличного правителя хуже ненависти… Очень радует, что современная постановка на историческую тему не превратилась во что-то политизированно-сатирическое в духе постмодерна, а стала серьезным размышлением об истинных и мнимых жизненных ценностях. Прежде всего о том, оправдывает ли понимание того, что ты можешь стать хорошим правителем и принести благо народу, стремление добиться власти любой ценой, коварство и преступления на этом пути. Язык и визуальное оформление оперы, а также музыка вполне современны, без попыток стилизации, и при этом произведение остается в рамках русского культурного кода, к которому авторы, отнеслись очень бережно, избежав при этом костюмности и оторванности от актуальных вопросов нашей жизни. Да, во все времена «добрый народ русский» больше любил мучеников, чем гордых властолюбцев. Это не признак слабости, а как раз наоборот. Может быть, как раз постоянное памятование о Небесных вратах, вход в которые охраняют кроткие, но справедливые святые, и есть то, что необходимо для того, чтобы не заблудиться «в сумрачном лесу» нашего недоброго века. Причем для такого памятования вовсе не обязательно воздвигать пышные храмы или даже быть формально верующим. Нужно просто знать, что есть нечто гораздо выше самых высоких земных тронов и престолов и туда невозможно забраться по чужим головам.