В Камерном театре прозвучала "Четвертая проза" Осипа Мандельштама

Привычка Мандельштама надиктовывать свои тексты супруге Надежде Яковлевне определила форму постановки Михаила Бычкова. Зритель будто оказывается в одной комнате с поэтом в момент рождения "Четвертой прозы"и видит все его переживания в моменте. Речь Мандельштама (Василий Шумский) изредка прерывает жена (Тамара Цыганова), дающая разъяснения о контексте, именах и реалиях. Текст Мандельштама действительно очень сложен. Количеству интертекстуальных отсылок и замысловатости сарказма позавидовали бы постмодернисты. "Четвертая проза"насыщена словами-редкостями, аллюзиями, образами необычайной выразительности, неожиданными, порой простыми и бытовыми, как дырка от бублика, и тонкими, как брюссельское кружево. Его проза многоярусна, и глубина погружения (или высота восхождения) зависит от уровня читателя/зрителя, которому постоянно приходится разгадывать коды и шифры, чтобы подойти ближе к автору и его замыслу. В литературных дебрях нетрудно заблудиться. Фото: пресс-служба Воронежского Камерного театра Сам герой "Четвёртой прозы" теряется в дремучем лесу (тут же и отсылка к "Божественной комедии "Данте). Правда лес этот советский, населённый разбойниками и судьями-литераторами. Пробираться через такие "литературные дебри"оказывается сродни прохождению кругов ада. "Страшно, как в младенческом сне", неоднократно повторяет герой, подчёркивая бессмысленность в борьбе с кошмаром. Да ещё и припоминает Акакия Акакиевича, на которого сам становится похож. Только вместо шинели теперь шуба, намекающая на конфликт с переводчиком Аркадием Горнфельдом. Фото: пресс-служба Воронежского Камерного театра Однако считывается не только страх и беспомощность маленького человека. Василий Шумский и через текст, и невербально выражает разнообразие эмоций затравленного поэта. Интонации, жесты, позы выдают неуверенность и замешательство, негодуют и презирают, отдают болью и сожалением, язвят, разят и уничтожают. Актёр настолько убедителен в этой роли, что невольно начинаешь искать и находить у него внешние черты сходства с Мандельштамом. И хоть по жанру происходящее на малой сцене Камерного является эскизом-читкой, по завершенности и воплощению замысла это полноценный спектакль.