Было вполне предсказуемо, что ноябрьская террористическая атака на Лондонском мосту, в ходе которой Усман Хан смертельно ранил двух человек, после чего был застрелен полицией, породит политические спекуляции. В частности, британский премьер-министр Борис Джонсон поспешил призвать к увеличению сроков тюремного заключения и отказу от «автоматического досрочного освобождения» осужденных террористов, пишет член палаты общин Великобритании Роберт Скидельски в статье для издания Project Syndicate. Читайте также: Global Times: Китаю рано или поздно придется столкнуться с кризисом За два десятилетия, прошедшие после терактов 11 сентября 2001 года в Соединенных Штатах, терроризм стал широко распространенным поводом для нагнетания паники в западном мире. Страх того, что террористы прячутся буквально за каждым углом, планируя крупные атаки против западной цивилизации, последовательно использовался британскими и американскими правительствами для ужесточения законодательства, расширения полномочий по надзору и, конечно же, оправдания военных действий. На самом деле террористическая угроза в Западной Европе стала ослабевать с конца 1970-х годов. Согласно глобальной базе данных о терроризме (GTD), в период с 2000 по 2017 год в Западной Европе от терроризма погибло 996 человек, за предыдущий 17-летний период, с 1987 по 2004 год численность погибших составила 1 тыс. 833 человека, при этом 4 тыс. 351 человек погиб в период с 1970 года (когда начался сбор данных GTD) по 1987 год. Ситуация явно отличается в США — не в последнюю очередь потому, что данные сильно искажены атаками 11 сентября, в результате которых погибло 2 тыс. 996 человек. Но даже если мы проигнорируем эту аномалию, ясно, что с 2012 года число смертей от терроризма в Соединенных Штатах неуклонно растет, полностью опровергая прежнюю тенденцию. Однако значительная часть случаев «терроризма» просто является следствием наличия в обращении огромного количества гражданского оружия. Безусловно, исламистский терроризм представляет собой реальную угрозу, главным образом на Ближнем Востоке. Но необходимо подчеркнуть два момента. Во-первых, исламистский терроризм, как и кризис с беженцами, во многом стал результатом усилий Запада, скрытых или открытых, направленных на «смену режимов». Во-вторых, в ЕС сейчас намного безопаснее, чем раньше, отчасти из-за влияния Европейского союза на политику европейских государств и частично из-за совершенствования антитеррористических технологий. Тем не менее по мере того как число смертей от терроризма уменьшается (по крайней мере в Европейском союзе), паника вокруг терроризма продолжает нарастать, что дает правительствам возможность оправдать введение дополнительных мер безопасности. Этот феномен, в результате которого наша коллективная реакция на социальную проблему усиливается по мере уменьшения самой проблемы, известен как «эффект Токвилля». Более того, имеет место феномен, который мы можем назвать эффектом Баадера — Майнхоф: как только вы обращаете внимание на что-то, вы начинаете все время это видеть. Эти два эффекта объясняют, почему наши субъективные оценки риска настолько резко расходятся с фактическим риском, с которым мы сталкиваемся. Фактически Запад стал самой склонной к предотвращению риска цивилизацией в истории. Само слово происходит от латинского слова risicum, которое использовалось в Средние века только в очень специфических контекстах, обычно связанных с морскими промыслами и развивающимся морским страховым бизнесом. В остальном это слово использовалось достаточно редко. Гораздо чаще успех или провал приписывали внешнему источнику, говоря о переменчивости фортуны. Лишь после научной революции возник современный дискурс вокруг риска. Современное человечество воздействует на природный мир и контролирует его, и поэтому рассчитывает степень опасности, с которой оно может столкнуться. В результате трагедия перестала быть нормальной чертой жизни. Читайте также: The Hill: Конгресс должен спасти мирное население от военных США Очевидно, что все заинтересованы в повышении уровня безопасности, но это достигается ценой беспрецедентного вторжения в нашу частную жизнь. Наше право на конфиденциальность информации, которое в настоящее время гарантируется Общим регламентом ЕС по защите данных, все сильнее вступает в прямой конфликт с нашим требованием большей безопасности. Вездесущие устройства, которые видят, слышат и записывают наше поведение, производят множество данных, на основе которых можно делать выводы и строить прогнозы относительно наших прошлых, настоящих и будущих действий. Перед лицом пословицы «знание — сила» право на неприкосновенность частной жизни начинает отходить на второй план. По этой причине мы должны строго придерживаться фактов и не предоставлять правительствам инструменты, которые они все чаще требуют, чтобы выиграть «битву» с терроризмом, преступностью или любым другим технически предотвратимым несчастьем. Нам нужен взвешенный ответ.
