Архив "Собеседника". Громкое дело: кто убил отца Александра Меня?

22 января отцу Александру Меню исполнилось бы 85 лет. Sobesednik.ru публикует интервью с сыном убитого в 1990 году священника, аудитором Счетной палаты Михаилом Менем: Загадка отца Александра Меня Также мы воспроизводим публикацию о расследовании убийства Александра Меня, впервые вышедшую в газете «Собеседник» в начале 2006 года. Ряд громких убийств «нового времени» начался расправой со священником. 9 сентября 1990 года был убит протоиерей Александр Мень — выдающийся проповедник, пользовавшийся особой любовью прихожан. К нему ехали со всей страны, его книжками зачитывались миллионы. Он крестил Солженицына, был духовником Галича... Убийство осталось нераскрытым, хотя дело находилось на контроле сначала у Горбачева, потом у Ельцина. Первого следователя отстранили в угоду межведомственным интересам. Второй потерял время и наломал дров. Принципиальность третьего оказалась не в чести у начальства. Четвертый, собственно, и был этим начальством. Когда дело попало в Генпрокуратуру, с момента убийства прошло 7 лет... Сейчас шансов найти убийцу почти нет, хотя уголовное дело №60369 не закрыто до сих пор. Это можно будет сделать лишь в 2010 году — таков закон. [Прим. Sobesednik.ru: этот материал был опубликован в газете «Собеседник» в начале 2006 года. Информации о закрытия дела найти не удалось, однако, по сообщению пресс-службы Генпрокуратуры, еще в сентябре 2000 года следствие по нему было приостановлено «в связи с полной исчерпанностью всех возможных следственных действий». Между тем в СМИ со ссылкой на «работников органов внутренних дел» публиковалась информация о продолжении «проведения оперативно-розыскных мероприятий» по «поручению руководителя следственной бригады».] 9 сентября 1990 года, воскресенье 06:30. Отец Александр Мень вышел из своего дома в поселке Семхоз и отправился на станцию, к электричке. Он торопился в Пушкино — на службу в Сретенскую церковь, где был настоятелем. Станция метрах в 500 от дома протоиерея, дорожка к ней ведет через лесок. Именно тут о. Александр получил удар по голове. Убийца выхватил из рук священника портфель и скрылся. Мень, несмотря на рану, побрел в сторону станции — видимо, надеялся, что сможет вести службу. Потом повернул к дому. Дважды ему навстречу попадались люди, которые спрашивали, не нужна ли помощь. От помощи он отказался. Добрел до своих ворот и упал. 07:00. Жена о. Меня, Наталья Федоровна, проснулась от доносившихся с улицы стонов, вышла во двор... Сквозь доски штакетника, близоруко щурясь, разглядела лежащего окровавленного человека. Мужа она не узнала, за калитку выйти остереглась, но «скорую» вызвала. 07:12. На «скорую» поступил вызов. Врачи приехали через полчаса, констатировали смерть от потери крови и вызвали милицию. Схема места трагедии По горячим следам К 9 утра в Семхозе уже было много оперативников. Дело взяла к производству прокуратура Московской области. Поначалу оно воспринималось как рядовое убийство сельского священника, но смерть о. Александра отозвалась в обществе таким мощным резонансом, что дело автоматически перешло в разряд громких. Следствие вели Прокуратура Московской области: сентябрь 1990 г. — февраль 1991 г. — Анатолий Дзюба февраль 1991 — лето 1994 г. — Иван Лещенков лето 1994 г. — декабрь 1994 г. — Вячеслав Калинин декабрь 1994 г. — 1997 г. — Михаил Белотуров Генпрокуратура: 1997–1998 — Валентина Казарова 1998–2001 — Владимир Паршиков 2001–... — Валентина Казарова Анатолий Дзюба первым делом допросил родственников. По статистике 70% убийств в мире совершается близкими людьми или знакомыми. А накануне трагедии в Семхоз приехал брат жены Меня, который в своем городе проходил свидетелем по убийству. Он работал сторожем, и в его смену на улице возле здания фирмы убили человека. Да и поведение жены Меня следователь поначалу оценил как странное. Но сегодня единственная версия убийства, которая стопроцентно исключена, — «родственная». Дзюба разрабатывал и другие версии. На следующий день после смерти о. Александра солдаты прочесали весь окружающий лес в радиусе 2 км, прошлись по путям, обыскали платформы... Они искали орудие убийства, или, как сказано в заключении экспертов, «рубящий предмет». Оперативники тем временем пытались установить тех, кто в то утро ожидал электричку, опрашивали жителей не только Семхоза, но и окрестных сел. Особое внимание уделяли бомжам, безработным, судимым, приезжим... И вышли на Геннадия Бобкова — он и место преступления показал, и рассказал, где топор спрятал... Бобков, житель Семхоза, ранее судимый за мелкое хулиганство, не работал. Сознался, что убил о. Александра, рассчитывая поживиться. Следствием доказана его невиновность. Откуда же Геннадий знал подробности преступления? Утром 9 сентября Бобков толкался около оперов, невдалеке от тропинки нашел очки протоиерея и сдал их милиции. В результате следователь, отрабатывая «версию Бобкова», потерял три ценных месяца. Рассказывает Владимир Паршиков, бывший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры РФ: — Печальный «закон» следствия: не будут оперативники работать по другим версиям, если уже есть более чем вероятный подозреваемый. Любое иное задание следователя они сочтут неразумным распылением сил. И Дзюба это знал. А он уже сомневался: тот ли это человек — Бобков? Детали-то не сходились. Где выбросил топор? Вот тут, в пруду... Спустили воду из пруда, ничего не нашли. Как нанес удар? Вот так... Локализация удара не совпадала. Какой топор? Вот этот... Размер раны был бы другой. Так набрались доказательства невиновности Бобкова. Неудобно получилось — прокурорское начальство уже объявило: убийца найден, скоро направим дело в суд. Да и опера обиделись. По этой или какой другой причине, но дело у Дзюбы забрали. Ждал звонка преступника Новый следователь Иван Лещенков сначала проверял рабочие версии — о деньгах на пристройку к церкви, самооговоры и т. д. А потом сконцентрировался на трех — «сионистской», «антисемитской» и «ритуальной». Смысл первой сводился к тому, что Меню отомстили за то, что он якобы отговаривал прихожан-евреев эмигрировать в Израиль. Вторая, наоборот, учитывала ненависть националистов к священнику-еврею. Следователь подготовил специальный «вопросник Ивана Лещенкова», из которого понятно, что он разбирается в тонкостях теологии и пытается найти компромат на о. Александра, предполагая, что протоиерей пытался создать в лоне РПЦ Еврейскую православную церковь. А третья... Вслед за Менем были убиты еще несколько священников — в декабре 1990-го, феврале 1991-го... Что навело на мысль о ритуальных убийствах. Но погибшие после Меня служители церкви были убиты дома, и, как выяснилось, причина их смерти не связана со смертью о. Александра. Лещенков, несмотря на свое старание, ничем не отличился, кроме ряда курьезов. Так, оперативники рассказывали: приходят как-то к нему в кабинет что-то обсудить, и одному понадобилось позвонить. Лещенков не разрешил: «Я объявление в газете дал, жду звонка преступника». Он не верил, что, убив священника, человек может не раскаяться. Из прокуратуры он ушел в религию. Признание без доказательств Игорь Бушнев, москвич, дважды судимый, занимался перегоном машин из-за границы. По делу об убийстве отца Александра оправдан в зале суда летом 1996 года. Имя Бушнева мелькнуло в деле еще при Дзюбе. Но проверить его на причастность к убийству следователь не успел. Это сделали несколько лет спустя. В ноябре 1994 года Бушнев был арестован. Вечером 8 сентября 1990 года он и его невеста Галина Аникейчик выпили и отправились в Хотьково, к матери Галины. В поезде повздорили. Бушнев стал распускать руки, пассажиры заступились за женщину и высадили его из электрички. Галина то ли заснула, то ли увлеклась новыми знакомствами, но проехала Хотьково и сошла в Семхозе. Когда она переходила пути, чтобы ехать в обратную сторону, ее сбила электричка. Тем временем Игорь сел на следующий поезд и отправился в Хотьково. Галина еще не приехала. Он взял топор и отправился ее встречать — на дворе уже была ночь, места глухие, мало ли что... Но и на последней электричке невесты не было. Бушнев вернулся в дом будущей тещи и лег спать. Утром он поехал домой, думая, что его спутница вернулась в Москву. Следствие не верило в такую кучу совпадений и пыталось проверить: мог ли Бушнев отправиться с топором искать человека, который высадил его с поезда, и принять за него Меня (тот тоже был с бородой)? Рассказывает Владимир Паршиков: — Мать Галины Аникейчик допрашивали сразу после гибели дочери. Женщина сказала: Игорь ушел из дому, когда было светло (его видела соседка). К этому часу Мень уже был мертв. А в 1994 году, когда ее допрашивали уже по делу об убийстве о. Александра, она сместила время ухода Бушнева из дома на два часа назад. И получилось, что он мог оказаться в Семхозе в 6:30 утра. Рассказывает Александр Гофштейн, адвокат: — С Бушневым в СИЗО встречался Владимир Колесников, тогда глава угрозыска России [позднее, в 2006 году — замгенпрокурора РФ]. Именно Колесников, по рассказам Бушнева, предлагал «торг»: ты признайся, а мы тебя обвиним по 104-й ст. УК (убийство в состоянии аффекта — максимум 5 лет), а не по 103-й (умышленное убийство — максимум 10 лет), а реально отсидишь три-четыре года в привилегированной зоне. Следы этого «торга» сохранились в деле. Я предупредил Бушнева: не может такого быть. Так что ты пиши «признание» без меня, а на предъявление обвинения я приду. Ну, естественно, ему 103-ю и вменяют. Он — в отказ. Его увезли в загорскую тюрьму. А ко мне приходит его мать: «Игорь отказался от вас». Я посоветовал попросить свидание, на котором сын ей заявил: «Я не отказывался. Пусть приезжает». Без меня он написал новое «признание». Что произошло? В СИЗО устроили обыск, нашли в камере водку, вызвали Игоря к руководству и предложили выбор — либо «чистосердечное», либо пустим слух, что это ты сдал камеру. Представляешь, что с тобой сделают? Он представлял — ведь уже сидел. Я опять написал ходатайство: мы отказываемся от показаний. Но, видимо, и следователь Калинин прекрасно понимал: на одном «чистосердечном» дело не получится. Он написал докладную: в суд дело направлять не буду. Начальство ему попеняло: неправильно оцениваешь доказательства. Калинин уперся. Вмешался замгенпрокурора Олег Гайданов, дело передали Михаилу Белотурову, который и отправил его в суд. А там вышел конфуз: обвинитель Феликс Садыков попросил оправдать Бушнева. «Комитетская» версия О. Александр считался диссидентом — он тайно передавал за границу свои рукописи и там их печатал. Его авторитет среди российской интеллигенции тоже вызывал недовольство КГБ. Со слов его окружения, пожалуй, так жестко, как Меня, не «опекали» ни одного священника. Постоянные обыски, допросы, прослушки... Давлению подвергался и широкий круг его знакомых. Например, моя однокурсница была знакома с дочерью священника Еленой. Так в 1983 году ее телефон стоял на прослушке. Ладно бы это, так комитетчики мешали ей устроиться на работу. Многие до сих пор убеждены: Меня «убрали» чекисты, хотя все знакомые священника признают, что в последние два-три года КГБ о. Александра не беспокоил. Кроме того, перед смертью протоиерей наконец стал «выездным». Собирался открывать Православный университет, где должен был стать деканом. Его книги начали печатать в России. Зачем бы спецслужбам его убивать? «Православная» версия Она состояла из нескольких частей. Первая. Заказчика надо искать среди иерархов церкви, которым мешал растущий авторитет о. Александра. Косвенное подтверждение отношения к Меню со стороны РПЦ — публичное сожжение его книг в 1998 году в Екатеринбурге. Вторая. Личная неприязнь. Это у интеллигенции страны протоиерей пользовался бешеной популярностью, а местные прихожане в первое время принимали его в штыки. Рассказывает Владимир Паршиков: — Следствие рассматривало первую версию и нашло ее нереальной. Иерархам никто не мешал повысить о. Александра в должности и поручить ему работу, которая бы ограничивала его контакты с окружающими. Что касается личной неприязни. С самого начала устанавливали прихожан церкви, где служил Мень. Выясняли даже отношение членов семьи прихожан к священнику. Ведь могло быть так, что неприязнь, изливаемая дома, подвигла детей на месть отцу Александру. Но –никаких зацепок. Кроме того, следствие пыталось обнаружить одних и тех же враждебно настроенных по отношению к протоиерею людей, которые регулярно ходили на его лекции. Для этого собрали все записки — те, что Мень получал на лекциях и в других местах. Это пять из 34 томов дела. Угрозы были только в очень старых записках, которые изъяли из личного дела священника. Все материалы прошли почерковедческую экспертизу. И — ничего. «Экономическая» версия Незадолго до гибели о. Александр был очень активен — занимался и издательской, и лекционной, и церковной деятельностью. Под его начинания пошли пожертвования. В начале 90-х за контроль над этими средствами могли и убить. Но деньги, видимо, давали исключительно «под Меня» — человека кристально честного и непритязательного, так как после его смерти все это прекратилось. Исследовать финансовые документы додумалась только следователь Генпрокуратуры Валентина Казарова. Увы, что-то было потеряно, что-то уничтожено «за давностью». Самооговоры Чуть ли не изо всех тюрем страны к следователям летели «чистосердечные признания». Каждое надо было проверить: мог ли этот человек убить Меня? Рассказывает Владимир Паршиков: — Почему признаются? Мотивов много. Чтобы перевели в Москву и разрешили свидание. Чтобы в суде по своему делу сказать: видите, меня заставили признаться в убийстве Меня и в разбое тоже вынудили. Тогда дело отправят на новое расследование, а кто чего найдет спустя, скажем, год-два? А один, например, признался, чтобы его посадили на 10 лет за убийство протоиерея, потому что находился на принудительном лечении, то есть пожизненно. Я, кстати, ему поверил: он такие детали рассказывал, которых по идее не мог знать посторонний. Потом выяснилось: он просто очень внимательно изучал все публикации по убийству Меня. Я восемь месяцев на него потратил, пока не обнаружил, что на день убийства он был в приемнике-изоляторе Одессы. Последняя версия О. Александр был уникально светлым человеком. Он был центром большого мира, в котором находилось место каждому, кто к нему приходил. Он поддерживал, вдохновлял, советовал... И при этом читал лекции, писал книги, был первым, кто стал читать проповеди по телевизору. Многие знакомые со священником люди отмечали: он словно знал о своей скорой кончине, готовился к ней. В последние дни он не раз говорил: «Мне уже недолго осталось...» Директор Библиотеки иностранной литературы Екатерина Гениева вспоминает 7 сентября 1990 года: «Отец Александр Мень пришел к нам читать лекцию, заглянул ко мне и говорит, что очень голоден, три дня писал, ничего не ел. А у меня только ветчина — это была пятница. Он сказал: "А мне ведь теперь все можно". И пошел на лекцию, где получил три своих страшных вопроса: можно ли убить священника, боится ли он смерти и можно ли убить комара?» Трудно было поверить, что такой человек погиб от руки проходимца. Но если беспристрастно оценить факты, эта версия кажется самой реальной. Рассказывает Владимир Паршиков: — Был 1990 год. Продуктов на прилавках — ноль. Люди по воскресеньям ездили закупаться в Москву. А значит, у них с собой были деньги. В то утро по тропинке шли: женщина с детьми, мужчина с велосипедом, еще несколько человек. Но Мень был единственным, кто подходил для разбоя: в приличном костюме и шляпе, с пухлым портфелем, шел один... Накануне, 8 сентября, тоже рано утром к станции шла женщина. Из леса вышел человек и пошел следом, а увидев, что на дорожке кто-то появился, шмыгнул обратно. Вечером 8 сентября, около полуночи, подростки развели костер в лесу, недалеко от станции. Они встречали товарища. Услышали, как кто-то ломится по лесу, испугались и ушли. И еще — смерть Галины Аникейчик в ночь с 8 на 9 сентября. Почему она бежала? Единственный способ успеть на последнюю электричку в Москву? А если поезд шел только через час, как вспоминают местные жители? Что ее задержало на той платформе, где она вышла? Там темно и ничего нет. Зато на другой стороне — фонари, билетные кассы, лавочки... Но, возможно, она бежала от того, кто напугал ребят у костра? Все прояснило бы время прибытия электрички, которая сбила Галину (выяснить это не удалось даже по горячим следам — известно лишь время, когда Галина сошла в Семхозе). И уж совсем нереально это было сделать спустя восемь лет — и данные самописцев, и списки машинистов, работавших в тот день, не сохранились. В любом случае кто-то спугнул 8 сентября женщину и пацанов. Мы предположили: у этого человека за плечами не один разбой. Поэтому запросили данные по Московской области и еще нескольким пограничным регионам за несколько лет: были ли нападения на граждан — утром и с топором? Многих проверили, но на реальных подозреваемых так и не вышли. Дальше. У кого еще всегда под рукой остро заточенный топор? У плотников. Рядом с Семхозом строился коттеджный поселок. Километра два по лесу пешком пройти — нечего делать. Рабочие там были наемные, в основном из бывших республик. Как их найти спустя восемь лет? Была слабая надежда на очки. Поначалу считалось: очки принадлежат Меню. Проверили: собрали все его фотографии в очках, собрали все его очки. Выяснили — не было у Меня таких. Это дешевые очки для чтения. Не исключено, что кто-то дал их Меню, когда, скажем, он забыл свои. Дело в том, что купить их было нельзя: у них бракованная оправа. Мы установили, что в продажу они не поступали. Не исключено, что очки были на преступнике. Мы нашли завод, где делали эти оправы, и опросили 600 сотрудников. Все говорили: зачем нам брак, когда мы хорошую себе можем взять? Брак могли взять только уборщицы да дворники. Ни договоров, ни других документов не сохранилось. Развенчание мифов Это расследование обросло немыслимым количеством слухов, догадок и всякой всячины. Некоторые из них уже гуляют в прессе как доказанные факты... Попробуем разобраться с этими мифами по очереди — с помощью Паршикова: «Два исполнителя: один — бил, другой — забирал портфель». Якобы в деле есть доказательства этому. — Ничего подобного. Тут и один преступник бы справился. Мень был неспортивным, он не сопротивлялся. А характер раны такой, что даже брызг на преступнике могло не остаться. Это подтверждает и Александр Гофштейн: — Я читал все 34 тома дела. Если бы там был хоть намек на двух преступников, обязательно бы заметил: это — алиби Бушнева. — Портфель: якобы в нем были документы, изобличающие иерархов в связях с КГБ, и именно он был главной целью преступников. — Едва ли чем-то еще можно было поразить людей в 90-х, среди того обвала компроматов, в том числе и на РПЦ, — говорит Паршиков. — Никаких изобличающих документов в портфеле не было. Мень вообще не занимался политикой. Там лежала копия рукописи его последней книги, крест размером в ладонь, недрагоценный, кое-какие личные вещи. Крест мы искали. Он нигде не всплыл. — «Курящий человек»: на похоронах Меня велась съемка, там был человек, которого вроде бы никто не знал. Многие считают: это и есть убийца. — Помните, утром 8 сентября к станции шла женщина, которую напугал вышедший из леса человек? Мы показали ей съемку похорон. Она сказала, что этот человек похож по строению тела, росту... Но она не говорила, что это — тот же самый. — Орудие убийства: топор или все же саперная лопатка? — Если это не огнестрел, эксперты никогда не называют орудие убийства в официальном заключении. Я разговаривал с ними: они склоняются к тому, что рана нанесена небольшим топором. — «Профессионализм убийц»: якобы удар был так рассчитан, чтобы о. Александр принял мученическую смерть. — Профессионал с топором на дело не ходит. А если бы и так, он бы разрубил священника пополам. Рассчитать удар, чтобы не убить, но нанести смертельную рану, практически невозможно. Удар попал в то место, где кости черепа находят одна на другую, закрывая мозг. Топор прорубил первую кость, оцарапал вторую и совсем не задел мозга. Медики утверждали: если бы о. Александр не ходил, а лег и не двигался до приезда врачей, он мог бы остаться жив. * * * Материал вышел в издании «Собеседник» №08-2006 под заголовком «Кто убил отца Александра?».