Вышел заяц погулять: орфографическая реформа 1964 года

Ну действительно же: если учить русскую грамоту как свод правил и исключений, можно сойти с ума. Все эти приставки, непроверяемые гласные, спряжения, двойные буквы. «Не» слитно и раздельно (особенно с наречиями). Окончания глаголов второго лица множественного числа в настоящем времени и в повелительном наклонении. Исключения и словарные слова. А если спросить совета у знатока, он еще и не сразу ответит, а начнет умничать – скажет, что все зависит от контекста. Тем удивительней феномен «языкового чутья» – когда человек может не помнить ни одного правила, но все равно пишет без ошибок. Кажется, что таким людям просто повезло, как с музыкальным слухом или хорошим зрением. Однако чувство языка, как и житейская интуиция, появляется из опыта. Если постоянно читать хорошую литературу, писать от руки и иметь нормального преподавателя, способного объяснить разницу между частями речи и рассказать занятную историю какого-нибудь слова, логика русской грамматики откроется во всей своей красоте. Для тех, кому не так повезло, дебри остаются непроходимыми. Хочется их просто вырубить! И были люди, которым это почти удалось. Если бы в 1964 году в нашей стране успешно прошла реформа русской орфографии, мы бы сичас магли писать примерна так. К сожалению, или к счастью, эта реформа не состоялась по банальной причине – из-за отставки главного лоббиста, первого лица государства. Иллюстрация: rusneb.ru До этого, в середине 50-х, в СССР уже прошла одна орфографическая реформа – после нее стали писать, например, чёрт (а не чорт), снегирь (а не снигирь), леди (вместо лэди) и «за границей» (а раньше писали слитно: заграницей). Еще раньше, в 1918-м, русскую орфографию обновили большевики, торжественно отменив «еры» и «яти» («ъ» в конце слова и «ѣ»). По сути, они только сняли вершки, потому что реформа созревала уже очень давно. Можно даже сказать – всегда. Еще Петр I в 1708 году упростил азбуку, заменив церковно-славянский шрифт латинизированной кириллицей, а также добавив «э» и убрав несколько букв: малый юс Ѧ (его заменили на «я»), пси Ψ, омегу Ѡ. Ломоносову многое не нравилось в современном ему русском алфавите. «Немой место занял, подобие как пятое колесо!» – писал он о букве «еръ» («ъ»), которая ставилась после твердых согласных в конце слова (городъ, домъ). В 1862 году публицист и редактор Михаил Катков отмечал, что реформировать орфографию – это выгодно экономически: по его подсчетам, «сбережение от устранения буквы Ъ составило бы примерно 8 % на набор, печать и бумагу». А особенно острая полемика о русской грамматике развернулась в начале прошлого века. 12 апреля 1904 года на первом заседании большой комиссии от Императорской Академии наук было решено освежить орфографию, исключив, наконец, «еръ», «ять» и одно из начертаний звука «i», а также приняв другие упрощения. Для их разработки избрали специальную подкомиссию. Она рьяно взялась за дело и быстро сформулировала первые предложения, но полноценное «Постановление орфографической комиссии» вышло только в 1912 году. В нем предлагалось устранить букву «i», «еръ» оставить только как отделительный знак и писать, например, «небесного» вместо «небеснаго». А если бы все предложения постановления были приняты, мы бы сейчас писали «мыш», «настеж», «хочеш», «пчолы» и «чорный». Однако тогда они только вызвали новую волну дискуссий, и принять волевое решение пришлось уже большевикам – не сразу после переворота, а через год, когда партия контролировала все сферы жизни. Время было самое удачное: новая власть, новое время, новый язык и старые качественные наработки – дореволюционные филологи потрудились хорошо. Проект 1912 года реализовали всего с двумя дополнениями: сохранили мягкий знак в случаях «рожь», «сплошь», «дашь» и оставили правила употребления «о» и «е» после «ц» и шипящих. Бунты за русское правописание проходили в стране не раз. Фото: Topical Press Agency, www.gettyimages.com Но на этом вопрос не закрылся. Новой стране предстояло обучить чтению и письму миллионы безграмотных людей, а также иноязычных жителей союзных республик. Поэтому требования еще больше упростить орфографию не стихали. «В эпоху реконструкции народного хозяйства на основе индустриализации и коллективизации сокращение времени, затрачиваемого на овладение техникой грамотного письма, приобретает большое политическое значение», – писала в 1929 году «Учительская газета». Главным управлением научными, музейными и научно-художественными учреждениями, или Главнаукой, было рассмотрено почти сто проектов по упрощению орфографии. Специально созданная Орфографическая комиссия предлагала использовать только один разделительный знак – мягкий («подьезд»), убрать мягкий знак после шипящих («ноч»), вместо «ё» после шипящих оставить «о» («жолтый»), писать «ы» вместо «и» после «ц», «ж», «ш» и «ч» («жызнь», «революцыя»). Несмотря на то что перемен требовала «широкая советская общественность», правительство не оценило их радикальность. «Правила русской орфографии и пунктуации», которые действуют сегодня, были составлены в 1956 году. И у половины тогдашних школьников они не вызывали симпатии: программа усваивалась плохо, каждый шестой вообще был не в состоянии выполнить контрольные задания по программе. Звучали даже мнения, что детей до этого довели умышленно: как высказался в 1962 году в газете «Известия» профессор Института русского языка Александр Ефимов, школьная орфография «убила красноречие и поэзию», став «главным препятствием на пути учащихся» к «вершинам речевой культуры». Причину сложившейся ситуации он видел в филологах Царской России, конкретно, например, в академике Якове Гроте, который с 1889 года был вице-президентом Императорской Санкт-Петербургской академии наук. По мнению Ефимова, он с «немецкой педантичностью и утонченной пунктуальностью» создал «тормоз для желающих учиться “кухаркиных детей”». Возможно, эти слова не имели бы большого значения, если бы у власти в тот момент не находился именно «кухаркин ребенок», точнее, сын шахтера – Никита Сергеевич Хрущев. Никита Хрущев. Фото: www.nemiga.info В 9 лет отец забрал его из церковно-приходской школы, которую и до этого получалось посещать только зимой. Впоследствии Хрущев так и не выучился писать без ошибок, чего очень стыдился, а упрощение правописания очень поддерживал – очевидно, именно по этой причине. Так что вялотекущая реформа вышла на новый, стремительный виток. В 1963 году появилась Государственная орфографическая комиссия, в составе которой было немало знакомых нам фамилий: Виноградов, Ожегов, Розенталь, Чуковский, Твардовский, Федин. Всех их свело в этом новом органе вовсе не единство во взглядах на орфографию, но необходимость. И в сентябре 1964-го газеты уже опубликовали «Предложения по усовершенствованию русской орфографии». По сути предлагалось ввести фонетическое письмо – примерно так пишет сегодня второклассник с неуверенной «тройкой» по русскому языку: – только мягкий знак в качестве разделительного («иньекция»); – только «и» после «ц» («ципочка»); – только «о» после шипящих под ударением («щоголь»); – убрать уже, наконец, мягкий знак после шипящих («проч», «тиш»); – убрать двойные согласные в иностранных словах типа «тенис» (исключение – «ванна», «сумма» и «гамма»); – всегда отделять дефисом «пол-» в значении «половина» («пол-второго»); – отказаться от чередований в корнях («ростение», «тварение», «излажение»); – писать наречия слитно («вобщем»); – не использовать суффикс «-енский» («грознинский», «нищинский»); – писать «деревяный», «оловяный» и «стекляный»; – писать «брошура», «жури», «парашут» и «заец» (по аналогии с «холодец» или «молодец»). В общем, все, от чего сегодня идет кровь из глаз граммар-наци, вполне могло стать единственной нормой. И это только предложения по орфографии, а ведь есть еще пунктуация. Писатели, педагоги и филологи снова вступили в увлекательную дискуссию. Остроумно отреагировал на вероятность введения фонетического письма филолог В. П. Семенихин, член орфографической комиссии, в заметке «А нашэм письме»: «Вазможноли рускае фанетическае письмо? Это нисуразнейшый иссамых нисуразных вапросаф иба только таким ано и далжно быть. Этат выват так ачевиден што врядли стоит ево абасновывать. Лучшэе ево абаснавание наглядный пакас рускава фанетическава письма што я и придлагаю». Однако что могли консерваторы, которые и сами понимали, что грамматике не помешает упрощение, противопоставить прогрессивным искоренителям царизма? На их стороне были первый секретарь ЦК и будущие строители коммунизма, которые в рыданиях над домашними заданиями теряли весь запал. Заец имел все шансы закрепиться в языке вместе с брошурой и циганами, если бы 14 октября 1964 года, пока Никита Сергеевич отдыхал в Абхазии, пленум ЦК КПСС не освободил его от должности «по состоянию здоровья». Фото: Robert Doisneau, www.sineresiarte.it Уже на следующий день публикации, посвященные реформе орфографии, сменили тональность. Положительных отзывов становилось все меньше, а гневной критики – все больше, и к концу года о реформе просто перестали говорить, а затем отклонили – как непродуманную и чересчур затратную в масштабе советского государства. Однако научная работа продолжилась. В 1988 году отделение литературы и языка Академии наук СССР создало очередную орфографическую комиссию – для подготовки нового свода правил правописания на замену тому, что утвердили в 1956-м. Его выпустили в 2000 году. «Свод правил русского правописания. Орфография. Пунктуация» должен был регламентировать написание новых слов, устранить недоработки своего предшественника, а также содержать научное обоснование для всех правил. Проект предлагал нововведения – например: – убрать «й» перед «е» в словах типа «конвейер»; – писать «брошура» и «парашут» (но оставить «жюри»); – ввести твердый разделительный знак в словах типа «инъяз» и т. д. Новые варианты написания начали обсуждать в прессе, и самые смелые из них снова были встречены без благосклонности. Так что в 2006 году «Правила русской орфографии и пунктуации» под редакцией Владимира Лопатина (он возглавляет орфографическую комиссию с 2000 года) вышли уже без радикальных предложений, а только с пояснениями, которые касаются правописания новых слов. Вопрос реформирования современной орфографии по-прежнему открыт, и вы можете внести свою лепту в его решение.