«Великий инквизитор» пришел с востока?

В знаменитой главе о Великом инквизиторе из «Братьев Карамазовых» Федор Михайлович Достоевский описывает определенную модель глобального государства «Железной пяты». Суть ее, вкратце, состоит в том, что большинство людей переживает «невыносимость свободы» и алчет «перед кем бы преклониться», причем, «непременно всем вместе». На такой внутренний запрос людей и отвечает Великий инквизитор, когда приходит властвовать. Люди сами, добровольно, и, если угодно, даже демократично, сажают его себе на голову. Основным тезисом, на котором во многом держится царство «Великого инквизитора», является то, что сначала человека нужно накормить, а только потом спрашивать с него добродетели и ни в коем случае не наоборот. Против тех, кто покушается на этот принцип (сначала «хлебы», а потом только добродетель), восстает «дух земли», который (по мысли Великого инквизитора) всегда непременно побеждает. За самим же Великим инквизитором стоит «дух разрушения и небытия», тот самый, который искушал Христа в пустыне. Великий инквизитор сам говорит Христу, что «мы не с тобой, а с ним, вот наша тайна»! Дабы положить конец такому порядку вещей, и царству духа «разрушения и небытия» приходит Христос. Он приходит с «обетом свободы», дабы пробудить людей и сделать их свободными. Разумеется, за это он должен быть наказан Великим инквизитором. Достоевский так противопоставляет царство Великого инквизитора Христу: «Знай, что я не боюсь тебя. Знай, что и я был в пустыне, что и я питался акридами и кореньями, что и я благословлял свободу, которою ты благословил людей, и я готовился стать в число избранников твоих, в число могучих и сильных с жаждой «восполнить число». Но я очнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые исправили подвиг твой. Я ушел от гордых и воротился к смиренным для счастья этих смиренных. То, что я говорю тебе, сбудется, и царство наше созиждется. Повторяю тебе, завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгу тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо если был кто всех более заслужил наш костер, то это ты. Завтра сожгу тебя». Обратим внимание на то, что Великий инквизитор говорит: «я очнулся и не захотел служить безумию». Это очевидная отсылка к знаменитым словам апостола Павла из первого послания к Коринфянам: «а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев — соблазн, а для Еллинов — безумие». То есть, инквизитор, стало быть, выступает от имени чего-то такого, противостоящего Христу, что, скажем так, как минимум комплементарно языческой философии, для которой Христос распятый это «безумие». Кроме того, Христос будет покаран самими же людьми, к которым он пришел. Об этом говорит Великий инквизитор. Он лишь отдаст приказ, а они всё сделают сами и добровольно. Однако, подобный проект государства обсуждался задолго до Федора Михайловича. Сам Достоевский, без сомнения, отталкивался от «Дон Карлоса» Фридриха Шиллера. В этом произведении между инквизитором и королем, у которого сын замыслил мятеж, происходит следующий диалог: «Король: Ты озаришь мой разум новой верой, Прощающей отцу сыноубийство? Инквизитор: Во имя справедливости извечной Сын божий был распят. Король: И эту мысльТы мнишь укоренить во всей Европе? Инквизитор: Во всех краях, где почитают крест. Король: Я преступленьем оскорблю природу, Ужель и этот мощный голос ты Молчать заставишь? Инквизитор: Перед божьей верой Смолкает все. Король: Могу ли в тень сокрыться Тебе вручить секиру правосудья? Инквизитор: Вручи. Король: Но Карл — единственный мой Кому наследье предназначу? Инквизитор: Тленью, Но не свободе! Король: Мы едины в мыслях. Пойдем». Тут инквизитор говорит королю, что тот должен казнить собственного сына. В итоге король соглашается с инквизитором и становится с ним «единым в мыслях». Но обратим внимание на два концептуальных момента. Первый, что «Во имя справедливости извечной Сын божий был распят». А второй касается «тленья, но не свободы». То есть, как и у Достоевского, во имя некоей «справедливости извечной» была свершена кара над Христом. Как и у Достоевского, за этой «справедливостью извечной» стоит «тленье». Идентичность обсуждаемых Достоевским и Шиллером проектов — налицо. А кто до них обсуждал нечто подобное? Ведь проект «Великий инквизитор», он же проект «счастливое дитя», имеет древнейшие корни. Попробуем их нащупать. Основным, системообразующим, концептуальным мотивом для этого проекта является то, что можно назвать «кара над Христом». Христос по отношению к такому проекту является подлинным революционером и именно в качестве смутьяна он Великим инквизитором и карается, причем в этом непременно соучаствует и народ, порабощенный прежде всего собственной же страстью по несвободе. Где мы видим еще этот мотив? В «Божественной комедии» Данте его возлюбленная и проводник по раю Беатриче излагает концепцию, согласно которой Рим сначала покарал Христа руками иудеев, ибо тогда Израиль был под юрисдикцией Рима, а потом за то, что иудеи так поступили с Христом, их покарал уже сам Рим. Сделали это якобы отец и сын Веспасианы, когда они срыли Иерусалимский храм в 70 году н. э. То, что сами Веспасианы подавляли восстание и, как о Христе, так и, тем более, о мести за него, не могли и думать, Данте и тех, кто создал этот миф до него, не волновало. Как не волновала и роль во всем этом Понтия Пилата — прокуратора Иудеи. Прокуратор — наместник Рима, а Рим никогда не ошибается, — такова имперская логика Данте и его соратников. Вот, что говорится в «Божественной комедии»: «Как я сужу, — а мне понять нетрудно, — Ты тем смущен, что праведная месть Быть может отомщенной правосудно». Тут Беатриче, видя смущение Данте, объясняет ему, что «праведная месть» иудеев, когда они покарали Христа в лице синедриона, была «отомщенной правосудно» Веспасианами. Напомнив о прегрешении Адама и Евы, которое испортило непорочную природу, Беатриче далее говорит о слиянии этой природы с Христом следующее: «На то, что я скажу, глаза открой! Была природа эта, с ним слитая, Как в миг созданья, чистой и благой; Но все же — тою, что обитель Рая Утратила, в преступной слепоте Путь истины и жизни презирая. Поэтому и кара на кресте, Свершаясь над природой восприятой, Была превыше всех по правоте; Но также и неправеднейшей платой, Когда мы взглянем, с чьим лицом слилась Природа эта и кто был распятый. Так эта смерть, в последствиях делясь, И бога, и евреев утолила: Раскрылось небо, и земля встряслась. И я тебе отныне разъяснила, Как справедливость праведным судом За праведное мщенье отомстила». То есть в лице Христа иудеи покарали грешную «восприятую природу». А Христос, стало быть, пришел для того, что бы, прошу прощения перед христианами, сыграть спектакль на тему этой кары природы. Его же собственная, божеская природа, в такой модели, разумеется, никакого отношения к этой «грешной» природе не имеет. То, что это, равно как и сам Данте, не имеет никакого отношения к Христианству, что бы там не утверждал Ватикан, по крайней мере мне лично понятно. Более того, так как Данте, как увы и магистральные направления богословия, «восприяли» античную философию, то такое понимание распятия просто не могло не существовать. Ведь античная философия, которая считала Христа «безумием», потому-то его таковым и считала, что он воплотился в теле — раз, и принес себя в жертву какому-то там человечеству, а не космическим природным циклам, то есть миру, как таковому — два. Для того, чтобы соединить распятие Христа с такой языческой, пантеистической философией и понадобилась такая модель, которую излагает Данте. Кроме того, приход Христа именно в теле по настоящему мешает созданию глобальной универсальной империи, в которой люди наконец-то найдут «пред кем преклониться» и «непременно всем вместе». Ведь, как минимум, Христос фундаментально отличается от аватар индийской культуры, через которые его так же неслучайным образом пытаются трактовать, дабы все объединить… Но даже если мы отстранимся от этого сложного богословского вопроса, то очевидным образом ясны две вещи. Первое, Данте пишет именно о «каре» над Христом. Вторая, заключается в том, что говорить такое Данте мог только от лица языческой античной мудрости, которая сочеталась у него с сильнейшим восточным влиянием. Это влияние на Данте — общепризнанно. Восток, соединенный с античной языческой философией образуют систему «Великого инквизитора», от лица которой Христос должен быть «покаран». Достоевский, Шиллер, Данте… А что говорит о каре над Христом собственно восточная мысль? Сарвепалли Радхакришнан (1888 — 1975) — индийский философ, политический и общественный деятель, дипломат. В 1949 году был направлен послом в СССР. С 1952 года вице-президент Индии. Президент Индии с 1962 по 1967 год. В 1923 — 1927 годы он написал в Лондоне книгу, которая стала классической — «Индийская философия». Позже он станет преподавать и читать лекции в Гарварде, Оксфорде и других престижнейших вузах. Кроме того, у себя на родине в Мадрасе он закончил Христианский колледж. То есть его компетентность не только в родной культуре, но и в западной, осторожность в высказываниях и авторитет не вызывают никаких сомнений. Вот что он написал в «Индийской философии»: «В индийской мысли существует гармония между богом и человеком, тогда как для Запада более характерно их противопоставление. Это подтверждается также и мифологией народов. Миф о Прометее, изображающий человека, который стремится помочь людям, защищая их от Зевса, желавшего истребить человечество, заменить людей новыми и лучшими особями, предание о подвигах Геракла, пытавшегося избавить мир от зла, представление о Христе как о сыне человеческом показывают, что на Западе человек находится в центре внимания. Правда, Христа называют также сыном Божиим, перворожденным, которого нужно было принести в жертву для того, чтобы смягчить справедливый гнев божий. Наша точка зрения заключается в том, что главная тенденция западной культуры заключается в противопоставлении человека и бога, причем человек противоборствует могуществу бога, в интересах человечества похищает у него огонь. В Индии человек — творение бога. Весь мир обязан своим существованием тому, что бог приносит себя в жертву. О таком вечном жертвоприношении, которое поддерживает существование человека и целого мира, повествует Пуруша-сукта. В нем весь мир изображается как одно единое бытие несравненной громадности и необъятности, одушевленное одним духом и заключающее внутри своей субстанции все формы жизни». То есть Радхакришнан утверждает, что собственно Запад делает таковым «главная тенденция западной культуры», которая «заключается в противопоставлении человека и бога». Это противоречит «богу», которому поклоняются в Индии. Эта тенденция противопоставления находит свое наиболее яркое выражение в культах Христа, Прометея, а также в мифах о Геракле. Такова точка зрения Радхакришнана. Если у вас есть Христос и Прометей — то вы Запад. Если вы отказываетесь от этих культов, от тех глубинных культурных трендов, которые они олицетворяют (а тут речь, конечно же, идет о гуманизме), то вас попросту нет, а есть только «мы», — как бы говорит Радхакришнан. Дабы смягчить это противопоставление Христа и Прометея индийскому богу, Радхакришнан сравнивает распятие Христа с жертвоприношением Пуруши, которое есть не что иное, как наиболее детально разработанный культ богов плодородия, которые своей «жертвой» запускали очередной космический природный цикл. Это как бы почти одно и то же, пытается свести концы с концами Радхакришнан. Но его компетенция не позволяет ему сделать это до конца, и в итоге он вынужден заявить ровно то же, что говорят все «инквизиторы» и у Достоевского, и у Шиллера, и что сказано Беатриче у Данте: «Правда, Христа называют также сыном Божиим, перворожденным, которого нужно было принести в жертву для того, чтобы смягчить справедливый гнев божий». От лица некоего индийского бога «карается» Христос, без которого Запад перестает быть самим собой, — говорит по большому счету Радхакришнан. Что ж, я бы доверился в этом вопросе столь маститому индийскому ученому. Как говорится в подобных случаях: «ты сказал»…