Рэперы вводят Россию в транс

Как известно, что бы ни производили в России, получается автомат Калашникова. И какую бы музыкальную культуру ни заимствовали мы у Запада – рок или рэп, получается поэзия. Предвидя насмешки вроде «Тимати – великий русский поэт!», заметим, что в уходящем году состоялась первая в стране научная конференция, посвящённая рэпу (место проведения – Москва, РГГУ). О рэпе пишутся бакалаврские дипломы, публикуются статьи в научных журналах. И наш гость – тоже из мира науки. Это Иван АВДЕЕНКО, кандидат филологических наук, доцент Амурского гуманитарно-педагогического государственного университета (Комсомольск-на-Амуре). – РАССКАЗЫВАЮТ такую германскую легенду: бог Один превратился в орла и украл мёд поэзии, а затем, пока нёс его в клюве, частично проглотил, и с тех пор хорошие поэты получают в качестве вдохновения мёд, а плохие – то, во что Один переварил его. О чём бишь я… Американское слово rap, по одной из версий, расшифровывается как rhythm and poetry, то есть «ритм и поэзия». Как считаете, поэзия ли это? – Ритм и поэзия, говорите? Вообще-то поэзия сама по себе предполагает ритм, поскольку является ритмически организованным текстом.Это, собственно, и есть её филологическое определение, и в данном смысле рэп, безусловно, поэзия. Другое привычное определение поэзии означает соответствие текста некоему эстетическому идеалу читателя или слушателя. В этом случае мнения зависят от вкуса, и, раз вы спрашиваете о моём вкусе, мне ближе русский рок: его мировосприятие более гармоничное, созерцательное, философское. Рэп же гораздо агрессивнее. К слову, эта разница хорошо проявляется в том, как рокеры и рэперы относятся к собратьям по перу: если первые в основном отзываются друг о друге уважительно, то для вторых часто характерны «бифы», публичные конфликты (англ. beef – «говядина» в значении «мясо». – Прим. «АН»). Причём это выливается для рэперов в творчество – в написание песен-дисов друг на друга (сокр. от англ. disrespect – «неуважение». – Прим. «АН»), а также в знаменитые рэп-баттлы, когда оппоненты лицом к лицу высказывают друг другу нарекания в стихотворной форме на глазах у публики. Не стесняясь в выражениях. – Идеолог группы «25/17» Андрей Бледный, который стоит одной ногой в рэпе, а другой – в роке (и, кстати, не участвует ни в каких бифах и баттлах), отмечает в русском рэпе конкуренцию, которой, по его наблюдениям, давно недостаёт русскому року. – Как сказать. На конкуренции основан социальный дарвинизм, который у нас сейчас процветает, – соответственно, качество любого продукта, в том числе эстетического, оценивается с точки зрения его конкурентоспособности. В действительности же поэзия – вовсе не то, что подразумевает конкуренцию с другими произведениями. Особенно в русской культуре. – «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...» – это разве не о конкуренции? – Во-первых, это переложение Горация. Во-вторых, высказываться о себе – это одно, и совсем иное – выражать в стихах отношение к другим поэтам. Подобное делалось только в эпиграммах. И было чревато. Помните у Пушкина про Кюхельбекера? «За ужином объелся я, а Яков запер дверь оплошно – так было мне, мои друзья, и кюхельбекерно, и тошно». В результате чуть не лишился жизни либо Пушкин, либо Кюхельбекер, либо они оба. В общем, тогда было сложно с такого рода жанрами. Если говорить об истоках рэп-баттлов, то можно отыскать их в Западной Европе XVII-XVIII веков, где на площадях устраивались состязания поэтов на виду у толпы. В России этого не происходило, поскольку само отношение к художественному творчеству здесь было иным: оно воспринималось не столько как заслуга автора, сколько как озарение свыше. Другой исток – именно для русских рэп-баттлов – можно усмотреть в «стрелках», «разборках» 80-х и 90-х годов, в ходе которых люди тоже состязались в слове. Мне доводилось это наблюдать, и, скажу вам, определённо есть сходство. Но замечу: тематика рэпа – это не тематика «блатняка», хотя порой его заносит и туда. – Рэпер Гнойный, одна из главных звёзд русских баттлов, сказал: «В XIX веке самыми крутыми баттловиками были бы критики – Белинский, Писарев. Они всех раз…вали, как теперь мы всех раз…ваем». – Критика на то и критика. Она затрагивает эстетические (и нередко политические) взгляды и по определению чревата конфликтной ситуацией, ведь на вкус и цвет товарищей нет. Кроме того, как говорится, критик – это неудавшийся писатель. – А рэп-баттловик, по-вашему, – неудавшийся рок-музыкант? – Нет (смеётся). Рок и рэп – это два разных языка. Язык рок-поэзии – это язык религии, манипулирования словом как символом, поиска его глубоких смыслов. А язык рэп-поэзии – это язык шаманизма. Это не то чтобы использование слова, скорее, использование звука, созвучия, которое вводит человека в состояние транса, что тоже открывает глубины мира. – Насчёт использования созвучий – в точку. Если в роке допустимо вовсе обходиться без рифм, то в рэпе рифма является культом. Чем она сложнее, интереснее, тем круче рэпер. Предтечей можно считать Маяковского, который рифмовал «лишь один я» и «лошадиные», «гиря ведь» и «выреветь». А теперь, например, рэпер Оксимирон выдаёт пятисложные рифмы: «Толпа многоголова, как гидра и цербер, но она не делает погоды, как Гидрометцентр». – Причём в идеале рэперы стараются зарифмовать как можно больше строчек на одно и то же созвучие. Чем больше звуковых повторов, тем сильнее шаманский эффект. Эти повторы выполняют ту же функцию, что для шамана заклинание, равно как рэперский музыкальный бит выполняет ритмическую функцию шаманского бубна, а рэперская жестикуляция – функцию шаманского танца. Другое важное качество рэпа заключается в том, что смысловая цельность рэп-композиции – скорее редкость, чем норма. Она как пёстрое одеяло. Или как вращающаяся ручка радиоприёмника, выдающего то одно, то другое. Поток сознания, смысловой хаос. И в этом – образ нашей эпохи. Обилие источников информации и их конкурирование между собой приводят к тому, что информационное пространство перегружено, и никакой нормальный человек не может выделить в нём какие-то устойчивые линии. Адекватное художественное отражение хаоса – хаос. Рэп адекватен современному миру, и в этом сила рэпа. – Мэтры рока Константин Кинчев и Юрий Шевчук высказывались о рэперах как о преемниках, а Дмитрий Ревякин и вовсе резюмировал: рэп – новый рок. Выходит, рэп занял место рока? – Таков закономерный этап развития поэзии. Она использует возможности, которые даёт время. У поэтов-шестидесятников появилась возможность собирать немалую аудиторию помимо бумажных книг, затем появились туристические самодеятельные объединения, породившие авторскую песню, затем возникли новые возможности звукозаписи, и её использовали рокеры. А теперь можно записывать музыкально-поэтические произведения без всяких условий – включил компьютер и прочитал свой рэп в микрофон. Кстати, это отчасти возвращает поэзию в её древний, дописьменный период. Рэп отлично ложится на русские фольклорные традиции, в том числе на частушки с их крепким словцом. – Например, у Басты: «Застрахуй братуху, застрахуй-...-...!» – чем не частушка? – Да, зачастую рэп не претендует на элитарность. Это действительно голос улиц. И если рок-поэзию в своё время назначили быть голосом улиц, использовали её в этом качестве, то рэперы действительно пишут на том языке, на котором сегодня разговаривает значительная часть россиян. Раз уж действительность такова, что без мата о ней не скажешь, то в этом виновата действительность, а не рэперы. Напомню: литературный язык с его нормами и язык художественной литературы, в том числе современной, – это разные вещи. Впрочем, слава богу, что литературный язык всегда с нами. Он уравновешивает любые экстремальные языковые явления, сможет уравновесить и ситуацию с обилием чрезмерно экспрессивных средств в литературе. – Про рок-поэзию недопонял. Кто её использовал? – Либеральные силы, разрушившие СССР. Рокеры говорили о какой-то другой жизни, звали в мир, где вещи наполнены высокими смыслами, где дом – это не постройка, а окно – не дырка в стене. Слабость символической поэзии в том, что её можно интерпретировать как угодно – и притянуть к любой идеологии. Желание рокеров жить иначе, более одухотворённо было использовано против государства. Это моё мнение. – Нынешние протесты поддерживают многие видные рэперы: Оксимирон, Нойз, группа «Каста», Фейс. Будете проводить параллели? – Не буду, потому что разобраться в современной информационной какофонии мне не представляется возможным. Скажу одно: я обжёгся в юности, поэтому теперь осторожен. И вообще люди моего поколения обычно заняты семьёй и прочей, скажем так, традиционной деятельностью. А молодёжь – это молодёжь, и рэп – это язык молодёжи. В рэпе больше, чем где-либо, социальных, проблемных тем. Наркомания, беспорядочный секс, агрессия, патологическое стремление к зарабатыванию денег, пропагандистское давление из каждого утюга – всё это отражено в рэпе. И конечно, ему присуща страсть к переменам. Кровь бурлит, гормоны хлещут через край, хочется менять мир – такова молодость. «Ты готов был отдать душу за рок-н-ролл, извлечённый из снимка чужой диафрагмы. А теперь – телевизор, газета, футбол, и довольна тобой твоя старая мама», – когда-то обращался молодой Цой к людям постарше. – Не грустно вам, что на смену культуре вашего поколения пришла новая? – Разумеется, я ностальгирую по тем временам, когда отовсюду звучал Цой, и мне было бы приятнее, если бы сегодня была популярна аналогичная музыка. Но, адекватно оценивая жизнь, нужно понимать: времена меняются, и общество вместе с ними. В 1981 году Гребенщиков спел: «Где та молодая шпана, что сотрёт нас с лица земли? Её нет, нет, нет...» Вот она и пришла, эта «шпана». Впрочем, стереть она нас не сотрёт – мы с ней придём к взаимопониманию. Рэп всё больше становится национальным, русифицируется, как когда-то русифицировался рок. В итоге мы заговорим если не на одном художественном языке, то на похожих языках. Сойдёмся в смыслах, которые будут русскими, нашими, родными.