Игорь Губерман. Смех над отчаяньем

«Вы Губерман или просто гуляете?» – как-то спросили его в Одессе. Впрочем, эту легенду поэт Игорь Губерман вполне мог и сочинить: это было бы в его стиле. Но совсем недавно подлинного гуляющего Губермана впервые можно было встретить в Ульяновске. «Люблю города, где остались старые особняки. Всегда смотрю прежде всего на то, до чего чудом не дотянулась советская власть», – сказал он журналистам накануне своего ульяновского концерта, который состоялся 25 ноября. До него самого советская власть дотянулась в 1979 году, сфабриковав обвинение в скупке краденых икон. Ему отомстили за то, что он оказался давать показания против редактора журнала «Евреи в СССР». Дали пять лет. «Я благодарен властям, которые меня посадили: было интересно», – с вызовом говорит он сегодня. В 1988 году Губерман с женой уехали в Израиль, опять же не без толчка со стороны властей. Но с тех пор пуповину со страной Губерман, по его словам, не перерезал. «Интересуюсь российским делами и каждое утро отравляю себе рабочий день тем, что смотрю некоторые сайты, – говорит он. – Раз в полгода приезжаю в Россию, объезжаю с концертами десяток городов. Остаюсь россиянином, при этом я – израильтянин». Инженер-электрик по образованию, Губерман в своих первых книгах выступал как популяризатор науки. Прославился же своими «гариками» – сатирическими и лирико-философскими четверостишиями, которых за всю жизнь он написал 12-13 тысяч («я – графоман»). Но начинал поэт, как многие, с лирики: «В молодости я написал километры любовных стихов одного содержания: я упрекал женщин в неотзывчивости, но потом они стали более отзывчивыми, и я утопил эти стихи в помойном ведре». О там, как он пришел к свой афористичной форме стиха, автор говорит с юмором: «Я понял, что длинный стих не прочитаешь в компании друзей, кто-нибудь перебьет и начнет говорить тост, а четверостишие – можно!» Губерман – человек-жанр, поэтому есть большой соблазн сравнить его «гарики» с рубаи Омара Хайяма. «Был такой драматург Алексей Файко, я с ним дружил и как-то прочитал ему пять-шесть своих стишков, он сказал: «Да ты же Абрам Хайям!» – рассказывает Губерман. – А в Википедии потом наврали, что у меня был такой псевдоним». Хотя Губерман по форме близок Хайяму, разница между ними есть. Хайям прошел через века, поскольку символичен и универсален. Губерман при мощной афористичности более приближен к реалиям, то же советской жизни. Он конкретен, брутален и несдержан, не стесняясь, использует неподцензурную лексику, а всех, кто его за это упрекает, называет ханжами. Хайям утешает, Губерман, напротив, лишает иллюзий, подталкивает к краю бездны, но на самом краю подхватывает под локоток и предлагает вместе посмеяться над шуткой, которую придумал не он, а сама жизнь. Каждый гарик Губермана – это маленький поэтический катарсис, «смех над отчаяньем». При этом автор безжалостно иронизирует прежде всего над собой: «Боюсь, что молодежь привлекает на мои концерты не стихи, а свободомыслящий заезжий фраер, который не чуждается ненормативной лексики. Я как попугай: меня импресарио накроет косынкой и везет в другой город. Привезет, откроет, я отбарабаню своей текст, меня еще и покормят». В своих ответах на вопросы журналистов Губерман так же лаконичен, как в своих стихах. Самый длинный ответ был про поэта Давида Самойлова, который, после отсидки Губермана, не только пригласил его в Пярну и выбил ему прописку, но и добился снятия судимости. «Я ему очень благодарен, – говорит Губерман. – Он был сложным человеком, резким в суждениях. Мы как-то весь вечер с ним спорили, после чего он не выдержал и сказал: «Убирайся в свой Израиль!» Он был ужасный государственник, как, кстати, многие большие поэты. Когда уезжал его друг Толя Якобсон, удивительный и неоцененный талант, Давид Самойлович его ужасно поносил. Когда меня посадили, он тоже сказал: если живешь в стране, надо соблюдать ее законы. Умен был необыкновенно. Если бы не атмосфера вокруг, он бы написал лучше того, что написал». Начав читать гарики Губермана, трудно остановиться, как трудно оторваться от хорошо прожаренных семечек. Так же быстро, по ощущению, прошел и его концерт. 83-летний поэт читал стихи про выпивку и про политиков, про евреев и про Россию, про женщин и про семью, сдабривая все это анекдотами и фактами своей нестандартной биографии. В каждом его шутливом четверостишии всегда есть серьезное зерно, универсальный посыл. Сравнится ли он в этом с Хайямом? Об этом можно будет судить через несколько сотен лет. И уже не нам.