Этот композитор открыл миру минимализм, провел первые рейвы и изменил электронную музыку
В Россию приезжают Терри и Гьян Райли: первый — величайший американский композитор, по количеству жанровых и практических инноваций в своем резюме способный посоперничать с Джоном Кейджем, второй — его сын, у которого еще все впереди, но который уже зарекомендовал себя как уникальный музыкант со своей особой исполнительской манерой. Корреспондент «Ленты.ру» Олег Соболев рассказывает, почему такой приезд — событие. Терри Райли обычно принято называть минималистом. Во многом такой ярлык приклеелся к этому композитору из-за самого известного его сочинения — In C, произведения 1964 года написания для неопределенного количества исполнителей. In C и правда может считаться первой вехой минимализма — в особенности минимализма американского, с которым часто этот стиль вообще принято целиком и полностью ассоциировать. Состоящая из 53 разных музыкальных фраз, порядок исполнения которых остается полностью на усмотрение отдельных исполнителей, In C записывалось десятки раз, а исполнялось по всему миру на концертах — тысячи, и, какими бы авангардными не были бы отдельные его версии, само произведение всегда звучит как абсолютный памятник повторяющейся музыки, вводящей своим повторением и бесхитростной прямолинейностью в транс. Удивительно, но, в отличие от первых важных американских минималистов — знаменитых Филиппа Гласса и Стива Райха, чуть менее известного Элвина Люсье и недооцененного Тома Джонсона, чей An Hour For Piano 1971 года вполне стоит поставить в один ряд с самыми заметными сочинениями стиля первой его волны, — Райли жил не в Нью-Йорке, а на совсем противоположном берегу США, в Сан-Франциско, и творил крайне обособленно от культурных течений, которыми питались и которые определяли те же Райх или Гласс. Этим отчасти и объясняется тот факт, что In C он создал года на три-четыре раньше другой музыки, сформулировавшей основы минимализма. Отчасти потому, что Райли в первую очередь всегда был именно что не минималистом, а просто композитором, который находится вне времени, культурного момента или конъюнктурного цайтгайста. Об этом можно судить хотя бы по следующим после In C его работам — альбомам с долгими импровизациями на клавишных инструментах, в основном — на электрооргане. Самый знаменитый из них — A Rainbow In Curved Air 1969 года, считающийся абсолютной классикой электронной музыки. Состоящий из двух продолжительных электропоэм A Rainbow In Curved Air своим запредельно футуристическим для своего времени звучанием предзнаменовал эпоху компьютерной музыки — и это при том, что ни одним компьютером Райли при записи не пользовался. Любопытно, что самые влиятельные элементы этого звучания скорее обязаны артисту, который к моменту издания пластинки уже успел умереть: основы своей виртуозной техники игры на электроклавесине, заставлявшей инструмент звучать как источник божественной заплетенной в лабиринты пряди отрывистых коротких нот, Райли позаимствовал у Джона Колтрейна. Стоит только вслушаться — и от соло великого джазмена, уходивших своим заливистым рокотом в стратосферу, до манеры игры Райли на A Rainbow In Curved Air будет рукой подать. На Poppy Nogood and the Phantom Band, занимающей всю сторону оригинальной пластинки пьесы, Райли и вовсе словно отдает дань памяти Колтрейну, причудливо используя в своей музыке саксофон, звук которого пронзает своей невесомой торжественностью. A Rainbow In Curved Air оказался даже на символическом уровне крайне влиятельным для начала семидесятых альбомом — в Англии, например, существовала вполне себе популярная группа Curved Air, музыка которой, впрочем, ничего общего с творением Райли не имела, — да и эстетическое влияние этой пластинки трудно переоценить. Так, Baba O’Riley группы The Who, возможно — лучшая песня в истории рок-музыки, мало того что названа отчасти по имени композитора, так еще и начинается со знаменитого 40-секундного вступления, которое отдаленно походит на те самые заливистые партии электроклавесина. Примерно в это же время Райли, кстати, устраивал всеночные концерты, во время которых по восемь-десять часов импровизировал на клавишных и которые теперь принято считать прообразами рейвов, хотя такое сравнение по правде можно использовать с большой натяжкой; уж слишком далека та культура, внутри которой существовали эти выступления Райли, от той, на основе которой классические рейвы стали феноменом планетарного масштаба. Вообще говоря, сами по себе все подобные рассказы о влиятельности Райли — скорее удобные маркеры для читателя, предназначенные к использованию в тексте энциклопедической направленности. Для пристального рассмотрения судьбы Райли и его места в современной музыке скорее важен факт, что практику импровизации на клавишных инструментах он не бросал вплоть до уже очень солидного возраста. Собственно, в первый свой приезд в Россию в 2000 году композитор как раз выступал с сольными фортепианными концертами. Показательно, что в качестве одной из площадок для тех вечеров стал один из залов Московской консерватории: по своей эстетике, пусть и будучи предельно оригинальной, техника игры Райли все-таки наследует традиции виртуозов классического пианизма. Это, кстати, основательней прочего слышно на двух ключевых альбомах его импровизаций, последовавших за A Rainbow In Curved Air: Persian Surgery Dervishes 1972 года и Shri Camel 1980-го. Надо сказать, что в своей пианистической практике Райли не чурался коллабораций: так, например, аж этим летом вышла запись его совместного концерта 2001 года с итальянской певицей Амелией Куни, где композитор аккомпанирует ей на фортепиано. Впрочем, ровно так же, как Райли нельзя по-хорошему определять как минималиста, так его и нельзя описать виртуозом игры на клавишных инструментах или пионером электронной музыки. Он гораздо больше и первого, и второго, и третьего определений. На практике Райли — это хамелеон, выработавший за годы жизни недосягаемые навыки маскировки. В 2015 году струнный квартет Kronos Quartet посвятил свой фестиваль Kronos Festival, ежегодно проходящий в Сан-Франциско, празднованию восьмидесятилетия композитора — и за три вечера программы все стороны творчества Райли на полную раскрылись усилиями самого квартета и приглашенных музыкантов. Исполнялась как и концертная версия A Rainbow In Curved Air, так, и, скажем, переложенное Райли для «Кроноса» сочинение нубийского мастера игры на уде Хамзы Эль Дина. В финале одного из концертов фестиваля выступил сам Райли — причем в очень необычных с точки зрения его общепринятого образа ролях: например, он был вокалистом в нескольких песнях собственного сочинения, текст которых композитор написал сам. Убедиться в этой многоликости Райли как исполнителя и творца легко, впрочем, даже не посещая никаких отдельных фестивалей: достаточно начать исследовать безмерный каталог записей музыки Райли. Среди них могут встретиться радикальные для шестидесятых годов ремиксы — а именно такое слово лучше всего подходит для характеристики You’re No Good, состоящего из манипуляций с одноименным арэнби-хитом вибрафониста Харви Аверне сочинения, или Music For the Gift, сюиты из переделанных при помощи звукозаписывающей аппаратуры музыки Чета Бейкера. Или лишенные всякой нарочитой виртуозности и следующие скорее канонам классических музыкальных форм произведения для фортепиано, записанные пианисткой Сарой Кейхил. А, например, среди вышедших в последние годы альбомов Райли выделяется выпущенный лейблом Naxos диск с двумя оркестровыми произведениями композитора, The Palmian Chord Ryddle и At the Royal Majestic. Эта музыка находит способ прорваться сквозь неидеальный звук, к сожалению, свойственный для релизов Naxos, прямиком к сердцу даже неподготовленного слушателя: как автора для традиционного большого оркестра Райли отличает беспримерная фантазия в композиционной форме и любовь к резким и поразительным в своем эстетическом разнообразии контрастам звучания солирующих инструментов и оркестрового аккомпанемента. Вообще, именно как традиционный композитор — то есть пишущий партитуры для ансамблей с исторически устоявшимся составом инструментов, — Райли, кажется, ужасно недооценен. Во многом это объясняется его плодовитостью: он написал куда больше музыки, чем пока успели записать. В середине восьмидесятых годов крупнейший американский оперный композитор Роберт Эшли снял серию документальных фильмов про своих современников — и в той, что посвящена Райли, есть много что объясняющий момент. Эшли и Райли большую часть картины беседуют посреди пейзажа, в котором моментально узнается плодородная земля долин к северу от Сан-Франциско, в высокой траве у затерянного где-то ручья. В какой-то момент Эшли заводит разговор о сочинительских привычках и практики композиции как таковой — и Райли объясняет, что часто работает над идеей и концепцией произведений несколько месяцев подряд, но исключительно — в своей собственной голове. На практике такой процесс помогал сократить время написания самих композиций до крошечного, иногда — буквально до одного дня. Это помогало Райли держать темпы продуктивности: только для одного Kronos Quartet он, например, написал порядка двух десятков произведений, больше чем для струнного квартета как ансамбля написали Бетховен и Барток вместе взятые. Впрочем, записана опять же лишь небольшая их часть — хотя трехчасовой квартет Salome Dances For Peace выделяется на общим фоне своей продолжительностью и стилистическим диапазоном. Это, кстати, в каком-то смысле очень показательное сочинение: за свой хронометраж оно раскрывает все сильные стороны Райли как композитора куда более эстетически традиционной академической музыки, чем та, с которой его принято ассоциировать. Однако исполнения партитур Райли в России настолько редки, что, когда выдающийся московский ансамбль современной музыки Kymatic несколько лет назад исполнил In C (еще раз — безусловно самую популярную и знаменитую из бесчисленного множества произведений композитора вещь), то это стало большим событием в столичной культурной жизни. Поэтому нет ничего удивительного, что сейчас Райли, приезжая в нынешний раз в Москву в знакомой ему роли импровизатора, которая, тем не менее не раскрывает полностью многообразие его практик и талантов, вызывает своим запланированным выступлением умеренный ажиотаж. Приезжает он, правда, не один — а в компании своего сына, гитариста Гьяна. Младший Райли закончил Консерваторию Сан-Франциско по классу классической гитары, и его собственная музыка обязана прежде всего традициям исполнения ортодоксального репертуара для этого популярного инструмента. Как и подобает потомку великого экспериментатора, Гьян Райли, впрочем, в своих сочинениях не стесняется традиции преломлять и с традициями играть свободно и с фантазией. Так, его вышедший в прошлом году альбом Sprig — пока что вершина его сольной карьеры, — сначала, с первого прослушивания, кажется набором безупречно сыгранных произведений для акустической гитары, обитающих по своей сути в одном пространстве примерно с тем, что записывал Андрес Сеговия или прочие музыканты схожего ранга и мастерства. При повторных исследованиях же Sprig раскрывается куда богаче: в нем обнаруживаются и отголоски джазовой музыки разных эпох, и транслирующий американскую пастораль голос гитарного примитивизма школы Джона Фейхи, и обращения к этническим традициям. Что важней всего — так это факт, что сольное творчество Гьяна Райли совершенно не похоже ни на что из каталога музыки его отца. Это превращает дуэты обоих Райли, которые они уже несколько лет играют на разных площадках мира и с которыми приезжают в Россию, в диалог двух музыкантов, которые хоть и состоят в родстве, но при этом обладают уникальным подходом к музицированию. Совместные их выступления — это, таким образом, в достаточной мере демонстрация не только интеллекта и исполнительско-импровизационных способностей Терри Райли, великого композитора с именем, но и Гьяна Райли, пока что куда менее известного его сына. Впрочем, младший Райли тоже уже метит в вечность — и наверняка доберется до нее, как уже давно сделал его отец. Династия продолжается и наверняка еще сулит следящим за миром академической музыки людям немало важных открытий, какими стали в свое время A Rainbow In Curved Air или In C. Терри Райли и Гьян Райли выступят в Москве в КЦ ЗИЛ 8 декабря
