Россия переполнена сокровищами
Есть ли в наших музеях шедевры? Если судить по самопрезентациям отечественных музеев, то нет. Или мало где. Странное дело, но наши музеи почти не используют слово «шедевр». До сих пор. Нет-нет, в последнее время уже чаще, но все равно как-то робко, неумело. Даже великие наши универсальные музеи, Эрмитаж и московский ГМИИ, до сих пор не научились им пользоваться. Именно такое впечатление складывается после изучения их сайтов, на которых раздел «Шедевры» очень напоминает захламленный чердак. В музеях же пожиже и подальше от столиц «шедевров» как бы нет и в помине. В этом несложно убедиться после нехитрого и недолгого сетевого серфа. Это странное обстоятельство можно попытаться объяснить нашей старой национальной неспособностью хвастаться, продавать и презентовать себя. Но есть и еще одно объяснение. «Шедевр» – это очень особенное, очень серьезное и очень взрослое слово. Назвать «шедевром», посягнуть на статус «шедевра», посягнуть на «шедевральность» – это очень серьезно. Это ответственно, это амбициозно. И именно на это неспособна наша гуманитарная интеллигенция, и как ее часть – интеллигенция искусствоведческая и музейная. Представители ее у нас чудовищно робки и провинциальны. Особенно в обеих столицах. А еще они трусливы и вопиюще неамбициозны. Они не умеют созидать символическую капитализацию тем сокровищам, которые хранятся в наших музеях. А пиком символической капитализации в искусстве является именование шедевром. И даже нашему, даже отечественному искусству, эту самую символическую капитализацию наговаривают не у нас. Ее «делают» в Лондоне и Чикаго, Париже и Нью-Йорке. Именно так когда-то произошло с агиттекстилем и вообще русским авангардом и многим другим. Наши искусствоведы и музейщики очень многого не умеют. Собственно, они не очень умеют делать значительную часть своей работы. С ними, как с учителями, случается эдакий замкнутый круг. Государство и общество платят им копейки, а взамен ничего толком с них не спрашивают, так как убивают саму возможность содержательной критики, называя их «подвижниками» и прочим подобным, но, на самом деле, относя всю эту непонятную культурку к чему-то маргинальному и неважному. И долгое время этот номер проходил. Собственно, почему бы и нет? Долгое время сильные мира сего зарабатывали деньги и ковали власть, а «широкие слои населения» увлеченно потребляли и путешествовали. Но именно сегодня случилось страшное: они наелись! Несмотря на кризисы и прочее, мы стали сытыми. Коряво, неумело мы перебираемся с основания пирамиды Маслоу все выше и выше, а там … пустыри. А там запустение. И вот уже наши молодые и не очень молодые вполне серьезно говорят и думают, что в «этой» стране ничего особенного и ценного нет, что все ценное, важное и красивое где-то там… Способы потребления, восприятия и приятия этими людьми красивого сформированы уже не нами и не здесь. И надо с ними/нами как-то разговаривать. В том числе, и на том языке, в котором есть слово «шедевр». Так есть в наших музеях, в вещном космосе нашей страны «шедевры», пусть и не названные таким именем? Конечно, есть! Наша страна буквально переполнена сокровищами! Наша страна – настоящая Пещера Алладина. Мне вообще кажется, что оцифровка и опубликование российских музейных коллекций станет едва ли не главным событием всемирной истории визуальных искусств XXI века. Кстати, этот процесс уже идет. И уже в Госкаталоге Государственного музейного фонда России выложено более 12 миллионов музейных экспонатов. И ничего подобного нигде в мире пока нет. Да, согласен! Госкаталог пока не очень удобен, не очень дружелюбен, но с ним уже можно работать. И наши музеи в реале, в офлайне, в своем большинстве не очень-то дружелюбны и открыты. Даже не так. Они на какой-то своей волне. Это своеобразные вещи-в-себе. Все так! Но есть и перемены. Хороших и даже странных музеев становится все больше. Я верю в то, что сейчас происходит становление грядущего великого и красивейшего дворца русского искусства, чего-то почти недосягаемого в своем величии. Я верю, так будет. Но сегодня многие из нас, те, кто пытлив и любопытен, смогут совершать невероятные открытия. И не только личные. Сегодня возможно удивительное музейное сафари, великая охота на не очень раскрученные шедевры. Я понимаю, что большинство отечественных государственных музеев обладает замечательной способностью не показывать широкой публике именно то, что ей интересно. Самое интересное и актуальное чаще всего обитает в запасниках. Но это положение дел постепенно меняется. Даже в региональных музеях появляется открытое хранение фондов. Многое действительно меняется. И нужно почаще выбираться из дома и заглядывать в музеи – нужно обязательно проверять, может, там что-то изменилось? И вдруг обнаружится, что музеи-заповедники «Павловск», «Архангельское», «Царское село», «Петергоф» – это, кроме всего прочего, и прекрасные собрания искусства высокого европейского уровня, в которых можно обнаружить полотна Г. Рени и А. Бронзино, Б. Строцци и Дж. Б. Тьеполо, Дж. Романо и Ф. Буше, коллекции античной скульптуры и севрского фарфора и прочее, и прочее, и прочее. А еще вдруг окажется, что Нижегородский музей изобразительных искусств может выставить список имен, который выдаст далеко не всякий столичный музей Европы и Северной Америки. Кандинский, Ренуар, Малевич, Кранахи, Родченко, Эль Греко, Тинторетто и многие другие. Это в Нижнем Новгороде! А если не испугаетесь и доберетесь до Нижнего Тагила, то увидите там самого настоящего, подписного Рафаэля! В Нижнем Тагиле. Рафаэля. Нижнетагильский музей изобразительных искусств очень робок и ставит на этикетке к Демидовской мадонне знак вопроса, но это точно Рафаэль. Там длинная и сложная история, но прошу мне поверить. Атрибуция произведений старой европейской живописи – это сложнейший процесс формирования конвенций. Наш заведомо слабый в символическом поле музей доблестно борется за свою картину с западными жирными котами, и добьется своего рано или поздно, потому что на его стороне правда. А, совершая ритуальную пробежку по Екатеринбургскому музею изобразительных искусств, вы вдруг споткнетесь о волшебную и подлинную картину ренессансного венецианца Марка Базаити, или подписного, самого настоящего Якоба Йорданса. Или вы очень удивитесь, обнаружив в скучной Тамбовской картинной галерее невероятного качества картину северного романиста-маньериста, создателя самого жанра группового портрета Яна ван Скорела. А в Калуге живет не отреставрированный, но все же пейзаж крупнейшего малоголландского пейзажиста Хоббемы. А еще туда каким-то чудом попала редчайшая графика Яна Стена и Корреджо. А в Тюмени живет блестящий портрет самого пижонского и любимого в англо-саксонском мире ученика Рембрандта – Николаса Маса. А в Омске – самая большая в нашей стране коллекция одного из самых дорогих, многомиллионных художников – Алексея Явленского. А в малюсеньком музее города Чердыни вы наткнетесь на эталонного сверхкачества сасанидское (доисламское иранское) серебро. Хабаровск же удивит вас отменнейшего качества картиной Гарофало, прозванного феррарским Рафаэлем. Коллекции русского авангарда просто мирового уровня живут в маленьких Слободском (Кировская область) и Переславле Залесском, Вольске (Саратовская область) и Ростове Великом и прочих, прочих, прочих городках. А музей в Тобольске может себе позволить не выставлять картину Любови Поповой, подтверждая странную актуальность русского авангарда в русской провинции. И это без учета просто невероятных собраний русского авангарда в Краснодаре и Красноярске, Туле и Иванове, Кирове и Саратове, Астрахани и Екатеринбурге, Самаре и Омске, и прочих, прочих, прочих. Заметьте, я выдаю эдакую эклектику в поле конвертируемого, часто западного или восточного, искусства с легким вкраплением русского авангарда. А сколько же в наших музеях шедевров отечественного искусства! Признанных или ожидающих своего признания. От уникальнейшей для всего мирового арт-нуво вазы с водолазом, исполненной в технике многослойного стекла в духе Галле и живущей в Гусе Хрустальном Владимирской области, до…даже не знаю, что выбрать. Но это уже другая и очень длинная история.
