Le Monde diplomatique (Франция): российские оппозиционеры по-прежнему коррумпированы...

Десятки тысяч россиян вышли этим летом с протестом на улицы. Полицейские задержали рекордное число демонстрантов, а еще больше людей получили травмы. Народное недовольство спровоцировал отказ московских властей допустить оппозиционных кандидатов на муниципальные выборы 8 сентября. Кроме того, протесты отразили многофакторное недовольство существующей системой и стали продолжением движения зимы 2011-2012 годов, когда толпа не побоялась холодов, чтобы выступить против нарушений партии власти «Единая Россия» на выборах и запланированного возвращения Владимира Путина на пост президента. С тех пор, несмотря на жесткие репрессии, демонстранты стали неотъемлемой частью российского пейзажа, обостряя напряженность как во власти, так и среди населения. Хотя российская оппозиция включает в себя широкий спектр политических и идеологических течений (либералы, социалисты, монархисты, анархисты…), все признают необходимость вести борьбу с коррупцией. Алексею Навальному, который непрестанно поднимает эту тематику с 2000-х годов, удалось сделать ее частью обсуждения. С помощью целого ряда платформ (блог в LiveJournal, страница в Твиттере и информационные кампании Фонда борьбы с коррупцией) он разоблачает самые разные нарушения, от кумовства и личного обогащения чиновников до масштабных хищений на госпредприятиях. Он также раскрыл компрометирующую информацию о кремлевских деятелях, начиная с премьера Дмитрия Медведева. Выпущенный ФБК в 2017 году документальный фильм «Он вам не Димон» продемонстрировал личное состояние бывшего президента, в частности яхты и большой список недвижимости в России и Италии, в том числе виноградники и замок в Тоскане. Борьба с коррупцией, безусловно, позволила эффективно сплотить оппозицию и даже заставила власть публично поднять эту тему. В этом году во время традиционного общения с (тщательно отобранными) телезрителями Путина спросили, чувствует ли он «личную ответственность за это безобразие». «Конечно», — ответил он. Но затем добавил: «На самом деле число коррупционных преступлений снижается. И снижается, я думаю, в значительной степени благодаря тому, что мы действуем последовательно и бескомпромиссно, и так будем делать дальше». Действительно, в стране было задержано несколько высокопоставленных лиц, в том числе бывший министр экономического развития Алексей Улюкаев, которому в декабре 2017 года дали восемь лет тюрьмы за взяточничество. Как бы то ни было, результаты таких усилий вызывают сомнения в их искренности. Например, бывший министр обороны Анатолий Сердюков был снят с должности в 2012 году после коррупционного скандала, обвинен в халатности в 2013 году и амнистирован год спустя. Сейчас он занимает высокую (и наверняка высокооплачиваемую) должность в Ростехе. Таким образом, коррупционные дела, скорее, не являются дисциплинарным механизмом, а отражают внутренние конфликты российской элиты и используются в качестве оружия против соперников. Официальные кампании по борьбе с коррупцией являются всего лишь пиаром. Оппозиция же на самом деле горит желанием вести эту борьбу. Она не считает эти элементы неотъемлемой частью системы и уверена, что та сможет работать более справедливым и рациональным образом, если избавится от этой напасти. В результате она принимает характеристику за аномалию: разгул незаконного обогащения, против чего справедливо протестует Навальный и другие, представляет собой не результат жадности путинского окружения, а часть самой системы. Оно — не внешнее или случайное явление современного российского капитализмf, а его неотъемлемая часть. Чтобы лучше понять эти тонкости, стоит обратиться к корням постсоветской элиты. Западные СМИ описывают ее представителей, как ловких политиков, которые сколотили состояние в хаосе открытия страны для рыночной экономики в 1990-х годах. Законность некоторых практик действительно вызывает сомнения, но разве сам закон не был туманным в это смутное время? Борис Березовский был прекрасным примером этой сформировавшейся в 1990-е годы олигархии. Бывший продавец компьютеров стал владельцем или акционером банков, нефтяной компании, большой газеты и крупнейшего телеканала страны. Он даже занимал высокие должности при президенте Ельцине. Членов этой олигархии нередко сравнивали с «баронами-разбойниками» в США конца XIX века: их обогащение неблаговидными средствами быстро принесло им респектабельность. Тем не менее все это ничего не говорит о процессе, который позволил этим олигархам сколотить такие состояния. Новую российскую элиту сформировала не безжалостная конкуренция, а политическая воля государства. Торопившийся расформировать советскую плановую экономику Ельцин приступил к массовой приватизации государственных активов в 1992 году. Процесс принимал разные формы, вроде продажи активов с «аукциона», в рамках которого простые граждане получали доли предприятий и могли обмениваться ими. Осуществлялась приватизация и путем указов, которыми Ельцин передавал целые предприятия людям по своему выбору. Приватизации позволили сформировать новый класс олигархов, которые заполучили большие доли производственной инфраструктуры бывшего СССР за смешные деньги. Их объединяла не развитая деловая хватка, а умение применять связи с государственным аппаратом. Они пользовались своими каналами, чтобы получить, например, экспортную лицензию, или обещали поддержать Ельцина на выборах 1996 года в обмен на нефтекомпанию, как было с залоговыми аукционами в 1995 году. «Чтобы стать миллионером в нашей стране вам не обязательно иметь голову на плечах или быть специалистом в какой-то сфере, — говорит банкир Петр Авен. — Зачастую достаточно кого-то, кто бы активно поддерживал вас в правительстве, парламенте, местных властях и органах безопасности. В один прекрасный день, вашему маленькому банку могут разрешить вести дела с государственными фондами. Или же вам щедро выдадут квоты на экспорт нефти, леса и газа. Другими словами, вас вознесут в ранг миллионера». По приходу к власти в 2000 году Путин публично пообещал ликвидировать олигархический класс, дав понять, что ветер изменился, и что богатейшие люди перестали быть неприкасаемыми. Реальность выглядит совершенно иначе. Президент не только не разобрался с олигархами, но и способствовал их расцвету. В ежегодном рейтинге журнала «Форбс» в 2000 году в России не было ни одного миллиардера, тогда как к концу второго срока Путина в 2008 году их было уже 82. Одиннадцать лет спустя их число возросло до 98, несмотря на тяжелое положение дел в экономике и взаимные санкции России и Запада после аннексии Крыма в 2014 году. После прихода Путина к власти изменения коснулись не самой возможности огромного личного обогащения, а личностей тех, кому оно было доступно, и их связей с государством. Большинство олигархов ельцинской эпохи не были частью государственного аппарата и пользовались его проблемами. Олигархи путинской эпохи, скорее, те, кто вхожи во властные круги и сумели воспользоваться государственной властью, чтобы заполучить активы. Существуют здесь и отраслевые отличия. В 1990-х годах, когда цены на сырье были относительно небольшими, главные богачи страны занимались банками, финансами, телевидением и пиаром. В начале 2000-х годов взлет котировок нефти, газа и металлов сыграл на руку тем, у кого были активны в этих секторах. Среди этих магнатов оказались близкие к Кремлю главы госпредприятий, которые извлекли выгоду из этого государственного капиталистического кумовства. Как бы то ни было, это понятие не отражает схожесть методов и приоритетов государственных и частных предприятий. В обоих случаях речь идет об оптимизации акционерной стоимости и окладов руководства, а не направлении прибыли на национальные стратегические задачи (это не говоря уже распределении богатств). Поэтому, несмотря на формальные отличия, получается один результат. Размытая граница между государством и бизнесом возникла не при Путине и не означает, что государство вмешивается в экономику с целью взять ее под контроль, или что особо влиятельные личности являются мошенниками. Корни коррупции в стране уходят в сложившееся при Ельцине переплетение политики и экономики, а также в само формирование постсоветской экономики. Например, если бизнесмен хочет заполучить предприятие конкурента, он может заплатить высокопоставленным чиновникам, чтобы те устраивали налоговые проверки и трудовые инспекции, пока владелец не согласится на предложенную цену. За последние десять лет чиновники все чаще сами занимаются подобной практикой и используют свои полномочия, чтобы заполучить желанные активы, подтверждая тем самым поговорку: «Для своих — все, для чужих — закон». В стратегическом плане оппозиция, очевидно, заинтересована в том, чтобы сделать акцент на коррупции, учитывая масштаб явления. Тем не менее, как и во всем мире, у политической программы, которая опирается главным образом на борьбу с коррупцией, есть риски и ограничения. Навальный часто осуждает растрату государственных средств в связи с коррупцией, что совершенно бесспорно. Как бы то ни было, эта логика может предполагать и более широкую позицию против государственного вмешательства и за рыночную экономику. Это может послужить для оправдания неолиберальных решений, которые могут оказаться еще жестче тех, с которыми уже столкнулась страна. Кроме того, политика борьбы с коррупцией не ставит под сомнение структуры, которые позволили той утвердиться. Речь идет не о злокачественной опухоли на теле российского капитализма, а о его системной черте. Другими словами, нельзя справиться с хищениями в переплетении бизнеса и политики без глубоких преобразований в существующей экономической и политической модели.