Верны ли спецслужбы заветам Ельцина

30 августа 1991 года в СССР было объявлено о деполитизации КГБ, а также армии и органов правопорядка. Это стало результатом провала августовского путча, явившись давно предлагаемой демократами – и неизбежной в тех условиях – мерой. Оправдала ли она себя? Требование деполитизации, а вернее департизации государственных и силовых структур было одним из самых распространенных в годы «перестройки». Речь шла, прежде всего, о высвобождении государственных институтов и должностных лиц из-под власти и монопольного влияния КПСС. Многие принципы департизации, установленные в те годы, сохранились до сих пор. Нынешнее государство – куда менее в этом смысле «политизированное». При этом, если говорить о силовых структурах, том же Комитете госбезопасности, то после смерти Сталина именно постановка под жесткий партийный контроль чекистов виделась важнейшей мерой недопущения новых массовых репрессий, прежде всего, по отношению к правящей номенклатуре. Это был акт самозащиты партократии. Пожалуй, именно КГБ подвергся наибольшему вмешательству в свою деятельность со стороны КПСС. Даже в официальном девизе значилось: «Верность партии — Верность Родине», где именно партия была на первом месте. Все сотрудники КГБ были обязаны быть либо членами комсомола, либо (после 28 лет, предельный возраст для рядовых комсомольцев) коммунистами. Контроль со стороны КПСС за деятельностью КГБ был постоянным, мелочным и максимальным. Председатель входил в состав Политбюро ЦК КПСС. В то же время под «кураторством» партии КГБ превратился в том числе в орган политического сыска и репрессий против инакомыслящих. Именно поэтому требование деполитизации (департизации) стало в годы перестройки одним из основных. В том числе были соответствующие предложения и внутри КГБ. Так, первый зам. начальника УКГБ СССР по городу Ленинграду и Ленинградской области Олег Калугин написал и передал через ближайшего сподвижника Горбачева Александра Яковлева генсеку письмо с обоснованием необходимости реформы органов КГБ, включая их департизацию, ликвидацию системы политического сыска, строгую отчетность КГБ перед парламентом и гласное освещение многих аспектов его деятельности. На публичном уровне впервые о необходимости этого шага заговорили активисты Межрегиональной депутатской группы (МДГ) — оппозиционной фракции, сложившейся на I Съезде народных депутатов СССР. Также они выступали за отмену ст. 6 Конституции СССР (закреплявшей руководящую роль КПСС). Встал вопрос и о департизации государственных учреждений и силовых структур. Однако тогдашний союзный парламент не стал орудием департизации во всесоюзном масштабе. Зато на уровне России (РСФСР) идею подхватил Борис Ельцин. Он сделал этот лозунг частью своей политической стратегии. И избрался в качестве президента России беспартийным. Союзные структуры пошли лишь на некоторые частичные уступки требованиям департизации. Что, разумеется, затормозило реформы, которые могли сделать советское государство более эффективным перед лицом вставших передним вызовов. Так, удалось принять закон о том, чтобы военнослужащие и сотрудники правоохранительных органов в своей служебной деятельности руководствоваться требованиями законов и не были связаны с партийными решениями. 3 сентября 1990 г. Генеральный секретарь КПСС Михаил Горбачев, уже в ранге первого и последнего президента Союза издал указ, предусматривавший реформирование политических органов в армии, войсках КГБ, «имея в виду преобразование их в соответствующие военно-политические органы проведения государственной политики в области обороны и безопасности СССР…». Парткомы были выведены из состава политорганов, как бы обретая самостоятельность. Но оставаясь при этом внутри силовых структур. Горбачев, как всегда, шел путем половинчатых мер. Из воинских уставов в апреле 1991 года было устранено положение, обязывавшее командиров «проводить в жизнь политику КПСС и разрешать вопросы, связанные с воинской службой, совместно с партийными органами». А вот Ельцин в РСФСР издал 20 июня 1991 года указ «О прекращении деятельности организационных структур политических партий и массовых общественных движений в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР». А реальная департизация силовых структур произошла уже после провала путча. Кстати, тогда более 70% офицеров одобрили этот шаг. Уже позже (в 1992—1993 гг). российский парламент принял ряд законов, призванных оградить армию «от политики». В частности, было запрещено создавать общественные объединения в Вооруженных Силах, запрещена политическая агитация на территории воинских частей, военным разрешалось состоять исключительно в неполитических общественных объединениях. Аналогичные преобразования прошли и в переименованной из КГБ ФСБ. Новой организации было запрещено заниматься политическим сыском. Однако со временем появилась соответствующая структура, занимающая «охраной конституционного строя». Что вполне присуще подавляющему большинству спецслужб мира. Несмотря на то, что многие радикально настроенные оппозиционеры не преминут покритиковать спецслужбы за их отношение к активистам, на самом деле, нынешняя практика не идет ни в какое сравнение с тем, что творилось по этой части в СССР в год сталинизма и даже в более «вегетарианские» годы брежневского «застоя», а что касается подконтрольности деятельности спецслужб парламенту и общественности, то общественность всегда будет требовать большего, а спецслужбы, в силу своей природы, всегда будут стараться «закрыться». Вопрос тут главный – в дееспособности парламента и способности общества претворить в жизнь свои желания легальным путем. Но это уже другая проблема. В том числе проблема зрелости самого гражданского общества, заслуживающего тот парламент, который есть. Во всяком случае, в нынешней ФСБ нет партячеек ни «Единой России», ни ЛДПР, ни «эсеров», ни коммунистов. Уже хорошо. Иначе был бы полный кошмар. В этом смысле все в августе 1991 года было сделано правильно. Хотя, возможно, что-то и не доделано.