Гимн ностальгии: история романса «Журавли»
Романс «Журавли», который многие знают под названием «Здесь под небом чужим...», давно стал гимном ностальгии — чувства, которое неспроста называют смертельной болезнью. История этого романса-танго столь же загадочна, как и происхождение самой ностальгии: как известно, она способна овладеть человеком даже во время короткой разлуки с родиной и равнодушна к таким веским аргументам, как успешность. Негласно коронованный молвой гимном эмигрантов, романс вызывал слезы у каждой из накрывавших Россию волн эмиграции, и немудрено: он искренен до запредельности. Тем не менее его авторство, что называется, вызывает вопросы. Несомненно одно: истоки романса нужно искать в творчестве одного из «отцов» Козьмы Пруткова, Алексея Жемчужникова. Слабый здоровьем Алексей Михайлович после ухода с госслужбы подолгу жил за границей. Разлуку с родиной он переживал болезненно, как и расставания с любимой женой — Елизаветой Дьяковой. Вообще нельзя исключить, что непосредственным поводом для написания им в 1871 году «Осенних журавлей» стала не столько ностальгия по родине, хоть и находился в то время Алексей Михайлович на юге Германии, а печаль по ненаглядной Лизоньке. А в 1875 году, также за границей, он пережил ее болезнь и смерть, после чего никогда более не женился. Но прошли годы, в 1908-м Жемчужникова не стало, затем грянула революция, и поток эмигрантов устремился из России — сначала тонкой струйкой, потом мощным потоком. Эмигрантские песни начали рождаться одна за одной... Исследователь истории романса «Журавли» Николай Овсянников указывал, что знаменитая исполнительница произведения Алла Баянова была убеждена, что автором шлягера является сам Александр Вертинский. Никакими конкретными фактами, правда, эта версия не подтверждалась, однако такое вполне могло быть: стихотворение Алексея Жемчужникова было хорошо известно, и Вертинский вполне мог вспомнить о нем в острой ситуации — скажем, в 1922 году, когда он был плохо принят на гастролях в Румынии и даже оказался на какое-то время за решеткой. Вслед за слегка переделанным стихотворением пришла и легкая, ненавязчивая мелодия. Во всяком случае, ритмика стиха — ну совершенно «вертинская»! Оказавшись через какое-то время в Польше, Вертинский познакомился с ярким музыкантом Ежи Петерсбурским и даже сделал его своим гастрольным аккомпаниатором. (Позже они вместе запишут пластинку.) Сочтя, что исполнять перед дружественно настроенными в то время поляками песню со словами «...под небом чужим я, как гость нежеланный...» как-то нехорошо, Вертинский все же показал ее Ежи, и тот пришел в восторг от темы и содержания, а душой профессионала почувствовал — шлягер! Съевший собаку на легких мелодиях, Ежи, когда-то благословленный на сочинительство самим Имре Кальманом, превратил ее в танго. Но Вертинский исполнил его гораздо позже. Так, Николай Овсянников, например, предполагает, что это могло произойти в 1929 году, снова в румынской Бессарабии. Если так, то у песни ныне — юбилей выхода на сцену, 90 лет! Ситуация же с авторством уже тогда оказалась непростой. Петь стихи Жемчужникова в первозданном их виде Вертинский наверняка не хотел, а Ежи вряд ли согласился бы стать автором музыки к стихам с сомнительным авторским правом. Так или иначе, долгие годы романс-танго слушателями воспринимался как произведение Вертинского на слова Жемчужникова, хотя и то и другое было неоднозначным. Шли годы, песня, как это нередко случается, потихоньку менялась: на смену одним словам приходили другие, даже журавли из осенних превратились в весенних. В Румынии романс «тиражировала» Алла Баянова, много лет там работавшая. По некоторым данным, в 1935 году песня впервые прозвучала в граммофонной записи (в исполнении Н. Шевцова). Ну а когда песня добралась до Москвы, ее «перетряхнуло» еще раз. Она стала в 50-е годы подлинным ресторанным шлягером. Ее размножили «подпольщики», как водилось в те годы,«на костях», то есть на рентгеновских снимках. На записи был сымитирован голос Петра Лещенко, причем сымитирован неудачно. Судя по всему, это сделал Николай Марков из ансамбля «Джаз Табачников», талантливый исполнитель, записавший более сорока песен из лещенковского репертуара. Тогда перезапись была «бизнес-темой»: меломаны ценили сделанные «на костях» записи, поскольку среди них встречались и те, что не особенно приветствовались властями... Александр Вертинский, вернувшись после долгих лет жизни за границей на родину, собственное произведение уже не узнавал... Возможно, именно его интеллигентность не позволила ему биться за авторские права, а может, и какие-то иные соображения, но непреложный факт — он больше не возвращался к знаменитому танго. «Журавлей» пели многие. Например, изумительно — Николай Никитский. А в 1970-е романс вынесло на новый пик популярности: появились «осовремененные» варианты песни вроде «Журавлей над Колымой» и «Журавлей Афгана». Новое дыхание вдохнули в старый шлягер «Братья Жемчужные», а после них и другие исполнители шансона. И плачут под нее — до сих пор, грезя — кто о родине и родном доме, кто — о потерянной любви. ...А что же Ежи Петерсбурский? У выпускника Варшавской консерватории судьба сложилась удивительно. Он писал музыку к фильмам, оперетты и танго, в сентябре 1939 года был призван в армию. Вскоре Ежи оказался на территории, вошедшей в состав СССР, получил советское гражданство и стал Юрием Яковлевичем Петерсбурским, а вскоре возглавил Государственный джаз-оркестр Белорусской ССР, в составе которого числились одни поляки. Тогда же он написал вальс «Синий платочек». Самое знаменитое его, правда, более раннее произведение было адаптировано Александром Цфасманом и известно нам как «Утомленное солнце». Когда началась Великая Отечественная, Петерсбурский вступил в формировавшуюся польскую армию Андерса и вместе с ней в 1942-м покинул СССР. После войны он уехал в Аргентину, где работал капельмейстером в театре, в 1967 году вернулся в Польшу, женился и родил сына — Ежи-младшего. Композитор скончался 7 октября 1979 года и похоронен в Варшаве. Читайте также: Бард Вероника Долина: Стихи под гитару как профессия и призвание исчезли с лица земли
