Актер Данила Дунаев: Театр — это секта
Актер Данила Дунаев снимается во втором сезоне сериала «ИП Пирогова» и говорит, что амплуа отца семейства— это хорошо, хотя в жизни женат уже третий раз... У Данилы Дунаева отлично получаются и брутальные парни, и мужья-недотепы. Но этот артист не боится экспериментов, у него множество интересов. Мы воспользовались тем, что сейчас на канале «Супер» показывают уже полюбившийся зрителям сериал «ИП Пирогова», и поговорили с Данилой о его карьере. — Данила, можно назвать «ИП Пирогова» ситкомом? Или это другой жанр? — Жанров-то там на самом деле море — это и ситком, и комедия положений, и драмеди. Режиссер Антон Маслов очень много всего смешивает. Иногда приходится существовать в абсолютно комичном режиме, а порой это серьезное драматическое произведение. — Роль мужа главной героини как будто для вас написана. — Меня окончательно утвердили, когда появился режиссер Антон Маслов, очень профессиональный, обстоятельный парень. Меня, конечно, это воодушевило. Ну, и результат был налицо — первый сезон получился очень хорошим. Сейчас снимаем второй сезон. Он написан еще интереснее, еще смешнее. — Как работалось с Александром Панкратовым-Черным? — Замечательно! Искрометный артист и человек. Интереснейшая личность. Очень бодрый и деловой. Это счастье — вместе с ним входить в кадр. — С вами еще и Елена Валюшкина входит в кадр… Чувствуется, что это другая актерская школа? — Чувствуется разница в какой-то генетике. Они более выносливые, а молодежь более капризная, быстрее устает. И конечно, у этих людей учишься. Казалось бы, я в кино больше 15 лет, а все равно встречаешь такого человека — и понимаешь, что вот так ты не можешь и вот этого ты не знал. Поэтому работа с такими профессионалами — это опыт огромный, удивление и восхищение. — Вы настолько адекватно смотритесь в роли главы семейства... Это становится вашим амплуа? — Когда у тебя есть амплуа, это классно. Это означает, что ты своей профессиональной деятельностью его заслужил. В «ИП Пирогова» я ничего особенного не играю. Я и в жизни достаточно конкретный человек — люблю, когда все по делу. Даже когда мой персонаж Дима серьезно накосячил, он в этом сознается и пытается все исправить. И это делает его не отрицательным героем, а наоборот, даже достойным человеком. В принципе, у нас такая история, что там святых вообще нет. — У вас очень приличный рост — почти два метра. А наши актрисы в основном, наоборот, очень миниатюрные. Такая разница в росте не мешает играть? — Ну, смеемся, конечно. Можно же подставить актрисе эплбоксик, коробочку такую для рельсов, для камеры. Каблуки повыше надеть. Или мне где-нибудь присесть. Вот мы снимались со Светой Ивановой в других проектах, и у нас очень большая разница в росте. Ну ничего, придумали. В этом есть такая трогательная история: огромный человек может быть слабым и маленьким мальчиком, а маленькая такая пигалица, простите, может быть на самом деле с очень сильным, мощным характером. Сначала ты видишь — в комнату входит здоровенный человек, а потом выясняется — не такой уж он и здоровенный, не такой уж он и сильный, не такой уж он и умный. И забываешь про рост. Все привыкают. Это такая психофизика. — Вы же серьезно занимались баскетболом и фехтованием в школе ЦСКА. Почему оставили спортивную карьеру? — Мой папа Леонид Дунаев — двукратный чемпион мира по фехтованию, чемпион СССР. Он сказал мне, когда я был в девятом классе: «Сынок, если ты хочешь жизнь в 30 лет полностью начинать заново, то иди в спорт. Но знай, когда-то твой организм перестанет что-то мочь, и тебе придется перестраивать свою жизнь. Ты можешь не стать тренером, ты можешь хорошо выступать, а можешь — не очень... Подумай». Как раз нужно было решать: либо идти в колледж при ЦСКА и играть в баскетбол, либо окончить 10–11-й классы и поступить в институт. А это была середина 90-х, и в спорте не было столько возможностей, сколько сейчас. — И вы пошли в авиационный вуз... — Там было море творческой самодеятельности. И я стал постепенно участвовать в КВН и в самодеятельных театрах. Я превратился в популярную личность, потому что мы выступали на сцене ДК МАИ, а это почти полторы тысячи зрителей. У нас были полноценные театральные постановки. Я даже стал задумываться о поступлении в театральный вуз. То есть в некотором роде это отец меня направил на то, чем я сейчас занимаюсь... — Удивительно, но многие спортсмены не желают своим детям спортивной карьеры… — Это же огромный труд! И удача… Конечно, я своим детям тоже не желаю сложных периодов актерской и режиссерской профессии. Просто идти в профессию, потому что папа актер и потому что папу показывают по телевизору, я им не предлагаю. Наоборот. Говорю: «Это ничего не значит. Может быть, есть что-то еще более интересное…» Но если они примут такое решение, то, конечно, без проблем. — Пригодилось первое образование — «социальный менеджмент» в вашей профессиональной деятельности? — Да! И этим я обязан маме, именно она нашла для меня это направление. А теперь я преподаю. Это же фактически социальная психология. У меня есть мастер-курс, но это не напрямую актерская школа. Это больше похоже на арт-терапию. — А как пришла идея заниматься с детьми? И как чувствуете себе в роли детского педагога? — Чувствую себя прекрасно, потому что на самом деле детский курс отличается от взрослого только одним — ребенок, когда приходит на занятие, как будто «приезжает в танке или в бронетранспортере», как и все — он идет где-то в своих мыслях, в телефоне... Но ребенок, в отличие от взрослого, «танк паркует» на улице, заходит в студию, и все — он, как солдат искусства, начинает исполнять все, что ему говоришь. Конечно, бывает, развеселятся так, что уже сам себя не слышишь. Но в основном они, конечно, более открытые и честные. И такие глаза удивительные, иногда просто слезы наворачиваются. А когда взрослый приходит на занятие — это тот же ребенок, только «танк он не паркует» на улице, он приезжает на этом танке прямо в аудиторию. И вот сидят передо мной 12–16 «танкистов». И моя задача — их оттуда вытащить. Если задача с ребенком — ему объяснить, в какой момент «в танк» можно залезть, а в какой — это совершенно не нужно, то взрослым уже нужно объяснить, почему «танк» не нужен и можно общаться открыто. В принципе, задача одна и та же. Просто дети, конечно, более открыты. — Если вернуться немножко назад, почему выбрали Щуку? Столько театральных вузов в Москве... Это не я ее выбрал, это она меня выбрала. Какая-то у нас случилась творческая ссора в МАИ, и я пошел погулять по Москве. Зашел в арбатский переулок, смотрю, стоит старое здание — Щукинское театральное училище. А я жил на станции метро «Щукинская». И удивился: Щукинское училище находится не на «Щукинской», оказывается. (Улыбается.) В общем, я поступил. И началась «резьба по дубу»… — Сопротивлялись? Все-таки 21 год… — Очень, конечно, было больно и интересно. Но сцена требует исповедальности. Приходилось доставать из себя все, что я, как человек, который изучал психологию, должен был бы доставать из других. А это профессиональная история у психологов — сапожники без сапог. Приходилось доставать, все на стол выкладывать и про себя рассказывать. Было очень тяжело. И сейчас, когда преподаю, самый главный момент моего курса — я аккуратно, ненавязчиво позволяю людям если не исповедаться, то просто вслух произнести то, что ими никогда не было произнесено ранее. И это решает огромное количество личных вопросов людей. — Вы попали в кино еще во время учебы. Спокойно отпускали студента на съемки? — Конечно, были какие-то переговоры, и все делалось в такие даты, когда у меня была возможность. Но вообще из института отпускают сниматься со скрипом. Ну, вот меня отпустили. Тем более что это же Светлана Сергеевна Дружинина и Анатолий Михайлович Мукасей! Это мои крестные родители в кино. И Юрий Вениаминович меня отпустил. Я получал параллельно два образования — одно театральное, а другое киношное. Все-таки это разные миры. Если в театре тебе нужно доставать все наизнанку, весь потенциал, то кино — наоборот. Камера — это микроскоп. И там нужно очень искренне, но мало, потихонечку. Поэтому я получал в тот период всестороннее образование. Мне повезло очень. — А почему в Театре Маяковского всего лишь один год служили? Неинтересно стало? — Сезон 2011–2012 года служил в театре Et Cetera, у меня была мечта сыграть главную роль... Но театр — не мое. Вот не мое, потому что театр — это такая секта. И в хорошем, и в плохом смысле. Меня больше устраивает кино. Кино — это коллективное творчество, где мы собираемся на время, а потом расходимся. Хорошо, когда есть новые люди. Я все-таки индивидуалист. — У вас были пробы пера как у режиссера? — У меня есть две короткометражки («Кролик» и «Чудная баба», их можно найти на YouTube), они получили международные призы. Но даже когда я сам снимаю кино, все равно мне не очень нравится, потому что нужно размениваться, нужно постоянно всем объяснять, что ты не идиот, что ты эту мысль пронесешь, что ты знаешь, что делаешь. В этом смысле работа режиссера и продюсера очень тяжела. Я, конечно, преклоняюсь вообще перед всеми режиссерами, продюсерами, сценаристами. В августе будет мой концерт-спектакль «Поэтеатр», он мне позволяет напрямую зрителю все рассказать, там мои стихи и музыка… Я не использую съемочную площадку, кучу людей для этого. Я рассказываю все сам. Вот это мне нравится. И в этом смысле я абсолютный индивидуалист, если хотите — эгоист. Но мне проще напрямую встретиться со зрителем и все рассказать. — Если выдается свободное время, куда вам надо уехать, чтобы почувствовать себя счастливым? — Мы с женой на велосипедах катаемся и гуляем по району. Но очень любим Тенерифе и Италию. Давняя мечта — слетать в Новую Зеландию. В России любим Питер и очень хотим побывать на Алтае: там, говорят, невероятная природа... Читайте также: Актер Александр Устюгов: Говорят, что ты гений, а потом выбрасывают на улицу
