Комедия «За двумя зайцами» как энциклопедия современной украинской политики

И над теми, кто бездельничал и хвастался, кто выставлял себя образованным, а на деле двух слов связать не мог, весело смеялись и авторы малороссийского водевиля «За двумя зайцами» (1883), и его читатели, включая автора русского адаптированного текста, великого Александра Островского, а позже — зрители одноименного художественного фильма. И — заметьте! — никто на едкую, но честную сатиру драматурга и романиста Михаила Петровича Старицкого (1840-1904) не был в обиде! Никто никому «кримінальною відповідальністю» не угрожал! И это притом что большей «зрады» и придумать невозможно. В фильме режиссера Виктора Иванова «За двумя зайцами» (1961) актеры создали поистине бессмертные и глубоко народные образы. Это, пожалуй, самые запоминающиеся роли Николая Яковченко, Нонны Копержийкой, Маргариты Криницыной и, конечно, Олега Борисова. Была и более поздняя попытка экранизации с участием Аллы Пугачевой (2003), но это выходит за рамки нашего повествования. Однако тот текст, который мы знаем сегодня по фильму, прошел непростой путь. Начнём с того, что сам сюжет изначально Старицкому не принадлежал. 4 ноября 1883 года в Киеве на афишах можно было увидеть: «Панська губа, та зубів нема». И только в скобках добавляли: «За двумя зайцами». Авторов пьесы было указано двое — Михаил Старицкий и Иван Нечуй-Левицкий. Посвященные знали, что на сцене будет переработка написанной еще в 1875 году «мещанской комедии» Нечуя-Левицкого «На Кожумяках», за которой закрепилась репутация произведения, малопригодного для сцены. В марте 1883 г. Старицкий обратился с письмом к Нечую-Левицкому, в котором, ссылаясь на поручение Драматического комитета, предложил ознакомиться с планом новой версии комедии и дать разрешение на постановку. Возражать против желания Старицкого «подрихтовать для сцены» залежавшуюся пьесу Нечую-Левицкому не было никакого смысла… Старицкий сохранил практически весь ансамбль персонажей комедии, а также суть интриги. После попадания пьесы в руки опытного театрального деятеля сюжет стал значительно динамичнее. Сократились монологи персонажей, исчез привычный для малороссийского сценического действа налет мелодраматизма. Изменились имена большинства персонажей: Рябки стали Сирками, Ефросина — Проней, а Гострохвостый — Голохвостым (Галахвастовым). У Нечуя-Левицкого в некоторых сценах «не цилюрник, а парликмахтер» с киевского Подола напоминал сентиментального сельского парня. У Старицкого же Голохвостый — чистой воды прохвост и пустомеля. Образ этот оказался настолько точным и вневременным, что его монологи угадываются в политических заявлениях века нынешнего. Вот, например, сравните. Голохвостий: «О, Проня Прокоповна маєт скус! Єжелі когда человек подиметься разумом вгору вище од лаврської колокольні да глянет оттудова на людей, то вони йому здаються-кажуться такі маненькі, как пацюки, пардон, криси!» Виктор Ющенко: «Мы — нация которая ходит по этой земле с часов Триполья. Нашими национальными ценностями дышит вся Европа. Это здесь еще 500 лет назад было избирательное право, тут избирали украинских гетманов, когда в Европе передавали власть от отца к сыну. Это здесь родилась первая в мире конституция, к слову, на 90 лет раньше чем польская и на 70 лет раньше чем американская» При переработке в киносценарий пьеса прошла еще одну трансформацию. Из текста Старицкого и перевода Островского был скомпонован такой смачный суржик, что смех зрителя не прекращается ни на минуту. А еще вспомним, что в ту пору твердыней политкорректности были не США с их табличками «Только для белых», а СССР. Понятно, что ростовщик, давший деньги Галахвастову, на экране стал немцем из Йоськи-жида. Такие слова Свирида Петровича вылетели за невозможностью: «Дурні хахли! Ідіть здорові! Што значить проста мужва? Ніякого понятія нєту, ніякой делікатной хвантазії… так і пре! Тут особенно Йоська єсть; дак уїдливе, кляте, што ніяким хвисоном його не обійдеш. (..) Ну, што он? Какоє понятіє імієт? Сказано, жид!» Как и положено деятелю, завоевывающему киевское светское общество, Галахвастов выбирает себе пару, причем не одну. «Зайцы», за которыми погнался Свирид Петрович, — Проня Сирко (Серкова) и Галя Лымарь — двоюродные сестры, прямо как Россия и Польша. Галя показывается схематично, как и положено представительнице идеализированного народа. Проня Прокоповна выпрыгивает из панталон, чтобы, как бы теперь сказали, соответствовать евростандартам. А для этого она получает некачественное образование за большие деньги, прямо как нынешние эксперты из МАУПов и «могилянок» на украинских телеканалах. Проня вспоминается и тогда, когда мы видим вручение верительных грамот украинской амбасадорки (послицы) пани Галибаренко британской королеве. Только ныне вместо безграмотного русского языка возникает «пиджин инглиш» (суржик английских колоний). «Хвасон» изменился, а люди, увы… Старается демонстрировать свою респектабельность и отец Прони. Он тоже, как и его несостоявшийся зять, хочет быть не Сироко, а Серковым. «Прокіп Свиридович: До якого Сірка? В мене був собака Сірко, та я його давно прогнав з двору, що так погано дражнили. Секлита: Хіба ж вас не Сірком дражнили та й тепера дражнять усі на Подолі? Прокіп Свиридович: Не Сірко, а Сєрков!» А теперь Виктор Ющенко: «Моим предком был Нечипор Калнышевский, двоюродный брат Петра Калнышевского (последний кошевой Запорожской Сечи. — Авт.). В Санкт-Петербургском архиве сохранилась переписка Петра Калнышевского с Нечипором Калнышевским-Ющенком. В письме Петр просит брата привезти в Хоруживку, а это моё село, пять возов рыбы». И уровень дебатов между украинскими политическими силами тоже зачастую напоминает общение родителей двух избранниц главного героя. А уж насколько недалеко ушли хозяева от своей обслуги, видно из замечания служанки Химки и сами видите кого. Химка: «Там тітка Секлита іде по вулиці та кричить, та лається так…. просила, щоб я переказала вам, що ви, мов, падлюка!» Ющенко: «Извините, но если ты не падлюка, так вроде бы у тебя и шансов нету быть депутатом» Любая многовекторность рано или поздно приводит к тому, что выбравшего этот путь заставляют определиться. Притом сами «векторы», как и тётка Секлета, мать Гали, в средствах не стесняются. И выходит, как видите, очередное «Остаточне прощавай». И всегда деятельность Галахвастова и его позднейших эпигонов заканчивается банкротством. Голохвостий: «Чого витріщились? Ну, банкрот, так і банкрот! А ви думали, как би я був багатий, то пошов би до вашого смітника?! Ха-ха-ха! Свинота необразована! Авжеж, мені ваших денег тольки й нада било! Так і понімайте! А вони заклали сібє в голову, що я на јхніх дочок задививсь. Антересно дуже! Не найшов би где? Поліз би на смітник! Да я, как первий кавалер, і у Липках би знайшов настоящих баришень з отакими куделями, а не сватався б на вашій дурній поторочі, поганій Проні!» Виктор Ющенко: «Моя позиция состоит в том, что не нужно смотреть на рейтинг. Простите, но не нужно «сюсюкаться» с обществом, а доносить честную позицию. И поэтому, когда мне мои помощники говорят, что нужно отказаться от чувствительных тем, я отвечаю, что пока я Ющенко — а Ющенко я буду до последнего своего дня, — я от этих вещей не откажусь. Независимо от того, какой у меня рейтинг, я ни перед кем не стану на колени, не буду сидеть на паперти и не буду просить голосов». Петр Порошенко: «Никогда не сдавайтесь! Никогда-никогда-никогда! Не сдавайтесь в большом и малом, в значительном и мелком. Никогда не сдавайтесь, если это не противоречит чести и здравому смыслу!.. Никогда не сдавайся! — слышу я и сейчас, когда вижу эти результаты экзит-полов, и они очевидны». Современные украинские исследователи пытаются найти в пьесе и иные смыслы. «Таким образом, «За двумя зайцами» можно трактовать не только на бытовом уровне, но и на уровне аур: Голохвостый хотел, с одной стороны, стать Галахвастовым, а с другой — еще стремился к аутентичному украинскому киевскому мещанству — это и были главные зайцы, за которыми он гонялся, пострадав при этом морально. Но реально и он, и Проня Прокоповна уже выходили из украинской ауры, разрушая свое украинское естество. Именно поэтому пьеса и приобрела свою непреходящую ценность как значительное мыслительное обобщение и остается популярной и поныне». (Шевчук В. На березі часу. Мій Київ. Входини. — К., 2002) К таким выводам украинских экспертов может подталкивать не столько текст пьесы о погоне за зайцами, сколько прочее творчества Старицкого, у которого можно найти и апологетический роман «Молодость Мазепы», написанный пятнадцатью годами позднее. «…отец Ивана, Степан Мазепа, все не хотел к Москве прилучаться, с Выговским был заодно… Наш был и телом, и душой, от казаков не отступал, нет!… Мазепы не были перевертнями, зрадныками, и не будут…» — писал он, прекрасно зная многочисленные предательства своего героя. Возможно, и эти наследники Сирко, Галахвастова и Прони так и не увидели себя — агрессивную полуинтеллигенцию, превращающуюся при соответствующих условиях из веселого торжествующего жлоба в форменного людоеда.