Сергей Иванов: заключив пакт с Гитлером, Сталин выиграл время для победы

МОСКВА, 8 июл — РИА Новости. Недоумение советской элиты, шок для Японии и неутихающие споры о правильности этого решения — 23 августа 1939-го Москва подписала с Берлином нашумевший договор о ненападении и секретный протокол к нему. Сегодня многие западные историки и СМИ представляют это соглашение едва ли не как свидетельство преступного союза Сталина и Гитлера, поделивших между собой Восточную Европу. Но был ли у советского руководства выбор? На этот и другие вопросы в эксклюзивном интервью РИА Новости ответил председатель попечительского совета Российского военно-исторического общества Сергей Иванов. — Когда, почему и по чьей инициативе стали меняться отношения между СССР и Германией? — В 1930-е годы СССР занимал четкую антифашистскую, а значит — антигерманскую позицию. Отношения с Германией стали постепенно меняться только после Мюнхенского сговора, причем инициативу проявил Берлин — сначала в форме зондажа позиции СССР. Однако советские руководители, ориентированные на создание коалиции с Англией и Францией, проявляли настороженность и не спешили идти навстречу немецким предложениям. По признанию серьезных — даже западных — историков, до середины августа 1939 года, вплоть до провала трехсторонних переговоров, Сталин был нацелен на создание антигитлеровской коалиции в составе СССР, Франции и Великобритании. В Советском Союзе прекрасно понимали, что внешнеполитическая концепция Третьего рейха напрямую связана, слита с нацистскими бреднями по поводу "жизненного пространства" не где-нибудь в Африке, а на Востоке: как говорил Гитлер, на славянских землях. Поэтому нашим главным врагом оставался Берлин. Но что Сталину было делать в условиях неудачи переговоров с англичанами и французами и накануне вторжения немцев в Польшу? В сложившейся ситуации, когда продолжался вооруженный конфликт на Халхин-Голе, ему в первую очередь надо было думать о национально-государственной безопасности страны. Требовалось оттянуть начало войны с Германией. И почему СССР должен был первым вступить в войну с гитлеровской Германией, вопреки ясно декларированному мнению правительства Польши, и навязывать полякам свою защиту, посылать на смерть своих солдат ради спасения Польши, когда Великобритания и Франция воевать с ней не хотели? — Почему все-таки провалились англо-франко-советские переговоры в Москве летом 1939 года? Нередко приходилось слышать, что советское руководство намеренно сорвало подписание соглашения с Англией и Францией и лишь имитировало переговорный процесс, чтобы побудить Гитлера к договору с СССР. — Подобные обвинения звучали и звучат достаточно часто. Но стоит более детально ознакомиться с ходом англо-франко-советских переговоров, как становится ясна ошибочность подобных утверждений. Посмотрим внимательно: 18 марта британское правительство запросило Советский Союз и ряд других стран об их позиции в случае нападения Германии на Румынию. В ответ Москва предложила созвать международную конференцию с участием восточноевропейских стран, не считая возможным обсуждать с Великобританией судьбу Румынии или Польши без представителей этих, наиболее заинтересованных, государств. Тогда Лондон предложил подписать совместную декларацию — но Польша отказалась! А как подписывать декларацию в защиту Польши без самой Польши? В тот период никто не гарантировал, что Польша не уступит гитлеровскому нажиму и не примет требования Германии без войны. В результате такого развития событий Польша превратилась бы в вассала, младшего партнера Германии по агрессивной коалиции. Тогда вероятность объединенного нападения на СССР немецкой и польской армий, объединения военных потенциалов двух государств на общей враждебности к СССР становилась слишком высокой. Напомню, что в январе 1939 года во время переговоров Риббентропа с Беком устами министра иностранных дел Германии Польше предлагалось, в сущности, именно это. Советская разведка, как мы сегодня знаем, информировала Кремль о содержании этих переговоров. Тем не менее Москва предложила 17 апреля Лондону и Парижу заключить трехсторонний договор о взаимопомощи. Но камнем преткновения при переговорах по этому вопросу оставалась позиция и польского правительства, и правительств прибалтийских государств. У СССР не было с Германией общей границы. Как СССР мог вступить в войну с Гитлером, если и Польша, и прибалтийские государства устами своих дипломатов неоднократно заявляли в этот период, что "не позволят ступить на свою территорию ни одному солдату Советской России", если они наотрез отказывались вести разговор о каких-либо гарантиях своей независимости и территориальной целостности со стороны СССР. Неконструктивная позиция этих государств, иррациональный антисоветизм польской элиты — вот что делало бессмысленным разговоры или даже подписание какой-то военной конвенции, предполагавшей создание новой Антанты по образцу Первой мировой войны в лице СССР, Франции и Англии. Тем не менее в Кремле до конца пытались что-то сделать — мы знаем, что британская и французская миссия все-таки доехали до Москвы в августе 1939 года. И только когда в ходе московских переговоров выяснилось, что ничего, кроме "декларации о намерениях" подписать не удастся, что согласия Польши принять советскую помощь не добиться, — только тогда в Кремле сделали выбор в пользу контактов с Берлином. — Шла ли в окружении Сталина дискуссия о стратегии СССР в отношениях с Германией? Был ли в советском руководстве консенсус по поводу необходимости подписания договора о ненападении? — В то время такие вопросы решал узкий круг руководителей страны. Кроме Сталина, в него входили Вячеслав Молотов, Андрей Жданов, Георгий Маленков и некоторые другие. Из военных надо назвать, прежде всего, наркома обороны СССР Климента Ворошилова. Анализ политического курса западных демократий и хода трехсторонних переговоров не оставил места для сомнений: англичане и идущие за ними французы стремились канализировать германскую агрессию на Восток. Поэтому по вопросу о подписании договора о ненападении с Германией между высшими советскими руководителями был консенсус. Когда в ходе трехсторонних переговоров стало окончательно понятно, что военной конвенции с Англией и Францией заключить не удастся, СССР 19 августа подписал с Германией кредитное соглашение, а 23 августа — договор о ненападении и секретный дополнительный протокол к нему. — На ваш взгляд, смогла бы Польша дождаться помощи Франции и Англии, если бы Красная армия 17 сентября не перешла ее восточную границу? — Польша была обречена высокомерием своего собственного руководства, отвергавшего инициативы СССР по созданию системы коллективной безопасности в Европе, и нежеланием французов ее "спасать". К 17 сентября основные силы польской армии были разгромлены или агонизировали в окружениях; Варшава — центр военного и политического управления страной — отрезана немецкими войсками, правительство выехало в эмиграцию и уже готовилось к переходу границы; большая часть немногочисленного польского флота еще до начала боевых действий ушла на соединение с английским, отказавшись даже от попыток защиты собственного побережья. О чем говорить, если уже 9 сентября польское руководство начало переговоры с Францией о предоставлении убежища для правительства? Значит, уже в эти дни они все поняли — и решили бежать. Кстати, из Варшавы президент Польши уехал в день начала войны — 1 сентября, 4 сентября началась эвакуация правительственных учреждений, 5 сентября выехало правительство, а в ночь на 7 сентября — главнокомандующий польской армией Эдвард Рыдз-Смиглы. Если бы Англия и Франция действительно хотели помочь Польше, они без труда смяли бы слабый немецкий заслон на немецко-французской границе, где их превосходство было подавляющим, но они этого так и не сделали. Неслучайно эту часть войны на Западе называют "странной" или "сидячей": 21 ноября французское правительство создало в армии "службу развлечений", в парламенте обсуждался вопрос о выдаче солдатам дополнительных спиртных напитков, отменили налоги на игральные карты для "действующей" армии, закупили десять тысяч игровых мячей… — Возможно, если бы не было польского похода, РККА было бы легче обороняться от немцев на уже подготовленной "линии Сталина"? — Ни одна из линий обороны, созданных накануне Второй мировой войны в европейских странах, не оправдала себя: все, которые подверглись нападению, были в итоге прорваны либо сдались. В этой мобильной войне расстояния решали больше, чем рубежи. А если бы Германия готовила нападение на западной границе СССР образца 16 сентября 1939 года, шансы удержать Ленинград были бы призрачны, Минск и Киев пали бы еще раньше. Но самое главное — возможностей произвести эвакуацию оборонных предприятий было бы еще меньше, и даже продержись мы в этом случае в 1941 году, в 1942-м воевать нам было бы практически нечем. Не будь пакта, в 1941 году немецким войскам не пришлось бы с боями проходить сотни километров в Западной Белоруссии и на Украине. Они начали бы наступление с гораздо более выгодных позиций и дошли бы до Москвы и Ленинграда еще раньше, чем это произошло в реальности. Устояла бы Москва в этом случае? Разменивая летом 41-го территорию на время, советское командование смогло отмобилизовать и вооружить многие десятки дивизий, которые в итоге и смогли стабилизировать фронт, а затем и отбросить немцев от Москвы. — Какое влияние на советское общество оказал разворот в отношениях с Германией? В какой мере отказ от резкой критики нацистов дезориентировал общество и властную элиту в начале 1940-х? — Коммунисты разных стран выражали недоумение по поводу прекращения критики нацистской Германии после заключения с ней договора о ненападении. Но публично против никто не выступил. Внутри страны люди также задавались этим вопросом. Хотя подавляющее большинство населения понимало, что договор с Германией был вынужденным шагом. Поскольку Германия оставалась нацистским государством с человеконенавистнической идеологией и агрессивными планами, не приходилось сомневаться в том, что договор с ней — временный маневр. Лучше всех это понимали военные. — Как отреагировала Япония на советско-германский договор? — Для японцев это стало шоком. Германия, не поинтересовавшись мнением своего союзника, подписала договор о ненападении с СССР в тот момент, когда японцы воевали с советскими и монгольскими войсками на Халхин-Голе. В результате правительство Японии ушло в отставку из-за договора, заключенного ее союзником! Я считаю, что поражение на Халхин-Голе и советско-германский договор повернули вектор японской агрессии в южном направлении. Поступок Гитлера, внезапно пошедшего на заключение договора с СССР, обернулся понижением доверия Токио к фюреру Третьего рейха. — Как известно, секретные протоколы к советско-германскому договору о ненападении были осуждены постановлением Съезда народных депутатов СССР от 24 декабря 1989 года. Не стоит ли в свете новых условий рассмотреть вопрос об отмене этого решения? — Россия как государство — правопреемник СССР, безусловно, имеет возможность сделать это. Другое дело, что все негативные последствия от принятия этого постановления мы уже понесли, поскольку оно служило делу нашего дипломатического, идеологического и фактического разоружения перед Западом в перестроечную эпоху и в 90-е. Сейчас не должно быть никакой спешки в этом вопросе. Историки, юристы могут заниматься исследованием ситуации и выносить свой вердикт столько времени, сколько на это потребуется, а уже на его основе наше общество либо самостоятельно, либо посредством законного представительства решит, как стоит относиться к секретным протоколам и стоит ли отменять постановление Съезда народных депутатов по данному вопросу. — Сейчас на Западе часто снимаются фильмы, прямо или косвенно выставляющие Россию и СССР в негативном свете, последние примеры — "Курск" и "Чернобыль". Можно предположить, что и история подписания договора о ненападении может стать объектом такого спекулятивного сценария. Не стоит ли нам ответить и снять фильм, скажем, о "Мюнхенском сговоре" 1938 года? — Названные вами примеры иллюстрируют не только тезис об антироссийском векторе этой кинопродукции, но и о ее коммерческой успешности. Зачастую спрос на такие фильмы у западной аудитории позволяет окупить затраты на их производство за счет широкого проката. Если удастся создать хороший сценарий по Мюнхену-1938 либо по какому-то другому факту и коммерчески успешно реализовать его, почему бы и нет. Но создавать дорогостоящий кинопродукт, просто чтобы уколоть кого-то на Западе, — это цель, не оправдывающая средств.