"Робинзониада" писателя Ильи Кочергина

Село Кривель расположено ближе к югу Рязанской области, в живописном месте, где неоглядные зеленые равнины изредка перемежаются перелесками, протекает "рыбная" речка Пара и всю ночь поют соловьи. Дом писателя стоит на самой крайней улице села, которую местные непочтительно зовут "Кишка", хотя она совсем не грязная и не дурно пахнущая. Официально улица носит благозвучное название Садовая. Садов на ней много, но для Кочергина этот этап деревенской жизни еще впереди. Пока на его участке разбит лишь огород и растет несколько яблонь. Овощи хозяин выращивает для семейных нужд, а не мешками на продажу. Яблони тоже плодоносят в количествах для удовольствия, а не на заготовки. Дом Ильи Кочергина на "Кишке". Фото: Е. Сафронова У Ильи Кочергина много общего с Эрнестом Хемигуэем: борода, трубка в зубах, огромный опыт путешествий по миру и тяга быть подальше от больших городов. С начала 1950-х годов американский классик жил в захолустьях, по меркам своего мира – то на Кубе, а то в штате Айдахо. Илья Кочергин смолоду тоже стремился "прочь из Москвы!" – и в сорок лет нашел собственный штат Айдахо. Интересная, кстати, параллель! Старший брат Ильи уехал из России в США в 1990 году – а теперь живёт как раз в штате Айдахо! Борода, трубка в зубах, дикая природа... Фото Е. Сафроновой. Но главное, что роднит этих суровых мужчин – автобиографические, сугубо реалистические литературные опыты на основе пережитого. Илья Кочергин, как и Хемингуэй, начал писать прозу отнюдь не юнцом зеленым. До 30 лет он работал, накапливал впечатления. Список профессий Кочергина в его автобиографии – был "дворником, библиотекарем, рабочим на стройке, почтальоном, уборщиком в Макдональдсе, рабочим в геологической партии на Камчатке, пожарным сторожем в Баргузинском заповеднике на Байкале, продавцом жвачек в метро, торговым агентом иконной мастерской, помощником бизнесмена-китайца, уличным дистрибьютером, лесником в Алтайском заповеднике на удалённом кордоне", - вызывает изумление, смешанное с уважением: далеко не у каждого писателя такой жизненный багаж! А в 30 лет он поступил в Литинститут имени Горького, окончил его и обрел еще одну профессию – писатель. И вскоре достиг в этой профессии такого успеха, что был приглашен на одну из встреч молодых писателей с президентом России Владимиром Путиным. Известно, что самое знаменитое произведение в библиографии Хемингуэя, принесшее ему Нобелевскую премию по литературе, "Старик и море", появилось после того, как гигантская рыба утащила лодку вместе с писателем на расстояние восьми миль от берега. То, как Эрнест боролся со стихией и с акулами, отразилось в злоключениях старика. В библиографии Ильи Кочергина похожим образом возникли повести "Помощник китайца" (в 1990-х годах он состоял на подхвате у китайского бизнесмена), "Точка сборки" (много путешествовал по тайге и жил на таежных заимках), "Я, внук твой" (типично советская семейная история, когда один дедушка был раскулаченным, а другой – раскулачивающим), цикл алтайских рассказов (в возрасте 20 лет устроился в заповедник на Алтае лесником и проработал четыре года). На Алтае же Илья познакомился со своей женой Любой, уроженкой Новосибирска. Люба – постоянное действующее лицо его прозы; чаще всего фигурирует как "любимая". Критики хвалят Илью Кочергина за откровенный, не "лакированный" реализм и характеризуют его автобиографического персонажа, безыскусно называемого "я", внелитературным героем нового времени, приметой "выздоравливающей" литературы. Повесть "Помощник китайца" оказалась рекордсменом по числу присужденных литературных премий. Любовь и Илья. Фото из личного архива писателя. Кстати, едва не половина всего написанного создано Кочергиным в рубленых стенах деревенского дома. Как говорит Люба, мысль о своем доме возникла потому, что писателю нужен кабинет. Ну, как у хозяина Ясной Поляны. В малогабаритной московской квартире оборудовать отдельную комнату для творческой работы не удавалось. Но почему Илья выбрал для строительства дома именно Кривель, приставала я? Ведь концентрация романтики в Черноземье совсем не та, что на Алтае, да и от цивилизации для такого Робинзона, как Илья Кочергин, близковато?.. Все оказалось просто: в этой же деревне уже поселились дядя и тетя Кочергина, "вечные дачники, огородники и садоводы, к пенсии перебравшиеся в деревню насовсем", как определил их писатель. Кстати, семейная пара обладала редкой профессией художников-медальеров. Так что основу традиции "деятели искусства переселяются в деревню" заложило старшее поколение, Илья ее только продолжил. В то же время он не хотел полностью терять связь с цивилизацией. Потому и корову не завел, хотя опыт ухода за скотиной "привез" с Алтая – от домашней живности далеко не уедешь. "Теперь пытаюсь усидеть на двух стульях — жить и там, и здесь. В деревне и одновременно в Москве, сидеть на земле и при этом чувствовать себя горожанином", - пишет Илья о себе. Если есть желание посетить в столице какую-нибудь выставку, литературную тусовку, или приходит время вести семинар, дорога занимает всего несколько часов. Последний сторожевой дуб. Фото: Е. Сафронова Пришествие художников в Кривель ознаменовалось пользой для села: дядя построил небольшую деревянную церковь взамен разрушенной в 1950-е годы, в честь того же небесного покровителя – Дмитрия Солунского. Этот святой был на Руси почитаем наравне с другими воинами – Георгием Победоносцем, например. Именем его часто называют храмы на "военных" территориях. Кривель – как раз такое место. Здесь в XVI - XVII веках проходила засечная черта, отделявшая Русь от дикого поля. От нее, по преданию, остался последний на Рязанщине сторожевой дуб, на котором денно и нощно дежурили дозорные, вглядываясь в горизонт – не завьется ли там пыль, не пора ли бить в набат и скликать народ на оборону. Дуб – одно из любимых мест Ильи Кочергина. К нему он с готовностью провожает всех своих литературных гостей. Под дубом сфотографированы друзья с Литинститута, известные писатели Роман Сенчин и Илья Кочергин. Теперь и ваша покорная слуга удостоилась чести прикоснуться к 500-летнему дубу. В позапрошлом веке в дупле этого дуба обитал отшельник Филипп, молился камню, на котором вырезал крестик. Теперь дерево в округе имеет славу чудотворного, зовется "Филиппов дубок" и все увешано подношениями. Кто-то даже пальто принес – в полной уверенности, что монах все еще здесь и мерзнет зимой. Роман Сенчин и Илья Кочергин у "Филиппова дубка". Фото из личного архива писателя. Дядя Ильи умер прошлой осенью, под построенной им церковью его и похоронили. Тетя жива, дай ей Бог здоровья. Церковь принимает верующих. А Илья Кочергин и его семья уже освоились в Кривеле так, что чувствуют себя местными. Люба смеется, рассказывая, что у сына Васи нашелся один настоящий друг, внук местного фермера. На каникулы в окрестные села съезжаются дети дачников, но ребята с ними не особо общаются – они ведь здешние, а те – приезжие. У взрослых сложились теплые отношения с соседями. – С людьми сошлись, - констатирует Илья. – Ни разу у нас не воровали ничего. Я поначалу в палатке жил, хранил там инструменты, документы. Никто ничего не взял. Один раз, наоборот, соседи наш дом спасли! Весной пустили сильный пал, когда нас дома не было. Мы же с краю живем, на дом огонь пошел, соседи выбежали, огонь не пустили, спасли дом. Местные бабки вообще особая история – всех "усыновляют". А когда я пить бросил, через два года мой сосед посмотрел на меня и тоже "завязал". Илья и его друг, сосед Владимир. Фото: Е. Сафронова Купить участок в Кривеле Илье удалось далеко не сразу. Сперва ему в местной администрации сказали, что свободной земли в селе не осталось: оно стало популярно с тех пор, как рядом возвели скит во имя Сергия Радонежского. Строить скит начали в 1999 году. Сегодня это крупный действующий мужской монастырь, духовный и в какой-то мере экономический центр округи, имеющий собственную пекарню и производство икон. Поближе к святости стала возводить или покупать дома местная элита. Но Илье сельчане показали никому не нужный участок на краю села, на Кишке, на выселках, по местным понятиям. Выселки "Робинзона" не испугали. Землю Илья приобрел так баснословно дешево, что никто не верит. Может, Дмитрий Солунский помог?.. Покупка сруба в другом селе, километров за сорок, транспортировка его до Кривеля и наведение крыши обошлось гораздо дороже земли. Все эти девять лет были заняты обустройством в деревенском доме, который отапливается дровами – Илья обожает сидеть у печки, говорит, что это одно из главных удовольствий в деревенском доме. Кстати, этим летом очаг будет перекладывать крупный специалист по печам, шорт-листер литературной премии "Ясная Поляна" 2018 года Александр Бушковский. Приток "богемы" в Кривель, в гости к Кочергину, с годами ширится, хотя из городских удобств тут только свет и интернет. "Крутишься, крутишься, а времени не хватает. Поэтому вместо лопаты на огороде – культиватор, вместо ванны – бетономешалка, вместо ручного рубанка – электрический, вместо телевизора – спутниковый интернет", - признается писатель. Даже воду Кочергины носят из родника поблизости. Но радушие хозяев и красота природы создают куда больший комфорт для гостей. Строительство бани. Фото из личного архива писателя. Писательский кабинет и в кривельском доме пока еще, скорее, номинальный – это письменный стол, окруженный книжными полками. Но, видимо, бревенчатые стены дома дышат творческой энергией. Кочергины отметили это по подростку Василию, которого в связи с переездом в деревню на два года забрали из школы на семейное обучение. В школе их стращали, сами родители побаивались – но у Васи так повысилась успеваемость, что они успокоились. Особенно хорошие показатели по предмету "труд". После того, как Вася с папой вместе построили на участке баню, он полюбил работать с деревом. За собственноручно изготовленную обрешетку на крышу бани Вася получил "пятерку" и восхищение учителя. Работал Вася не только ради отметки, но и ради собственного удобства: комната на втором ярусе под крышей бани – его жилище. Вася в "своей комнате". Фото: Е. Сафронова – Баню мы собирали вместе с сыном, - гордо говорит Илья. – Васе тогда было 11 лет. Люба ушла, сказала, что не может этого видеть. Я сына веревкой обвязал под мышками, ему нравилось. Я собрал подъемный кран из двух берез, и с его помощью мы с Васей втаскивали бревно на бревно. Видимо, не за горами следующая повесть Ильи Кочергина, а может быть, целый роман – на сапожковском материале. Нет, не так! На основе важного для него события, о которой писатель высказался в одной из своих автобиографий так: "…построил в 320 км от Москвы дом в деревне. Это очень здорово — понять, что у тебя наконец есть самый настоящий дом, куда хочется возвращаться". О радости обретения собственного дома Илья написал очерк, названный без изысков "Мой дом" (опубликован в сетевом литературном журнале "Традиция & авангард"). Наверное, это предтеча будущей книги. Очерк длинный и обстоятельный (точно сам автор), по объему как повесть. Единственным "украшательством" этого текста является эпиграф из Поля Элюара: "Когда верхушки нашего неба сомкнутся, у моего дома будет крыша". Все прочее в нем – свойственная автору жизненная правда. Например, подробнейший рассказ, как именно работал "подъемный кран" из двух березовых стволов. И о том, как любимая по субботам посещает сапожковский рынок и уже усвоила, у каких продавцов какие продукты следует брать. Она точно знает, что местная еда здоровее и вкуснее той, что продают в супермаркетах. Рынок в Шилове, более крупном и обеспеченном райцентре километрах в сорока отсюда, Любе не нравится: "…всё какое-то не своё, чужое. А сапожковский рынок – своё? "Своё", – отвечает". Вопрос: как тебе тут после Алтая? - задавали Илье так часто, что он обдумал ответ и тоже вписал его в очерк: "Ручей Кривелёк, в отличие от алтайского Чулышмана, весело шумит только весной, к концу лета он еле течёт и покрыт лёгкой ряской. Ни морского горизонта, ни карельских скал, ни алтайских скал. Бедный пейзаж, практически ровный горизонт, осокоря, ольхи и берёзки, кое-где на заброшенных участках полей поднимаются сосенки и дикие яблони. В посадках по полям – дубы с гниловатой древесиной, берёзы и узловатые вязы. Ни запаха горной полыни, ни аромата багульника. …ни молоком, ни скотиной, ни сеном уже не пахнет, пропали нотки кожи и дёгтя, самосада и хлеба. …Но делать нечего, надо вживаться в ландшафт, делать его своим, родным, загадочным и богатым, живым и интересным. Искать привлекательные вершки и древние корешки. …тут всё с усилием приходится делать – вживаться, влюбляться, вчувствоваться. Искать что-то в этих местах, на что, избалованный прекрасными местами, смогу откликнуться". Берег речки Пары - излюбленное место прогулок писателя. Фото: Е. Сафронова. Влюбиться в местность помогли Илье ежедневные прогулки (зимой – на лыжах) и богатые здешние предания. Это и Филиппов дубок, и разоренная усадьба Остерманов (Андрей Иванович, представитель этого немецкого дворянского рода, был сподвижником Петра I) в нескольких километрах от сторожевого дуба. В Троицком храме при усадьбе захоронено пять Остерманов, кроме самого царедворца, так как Елизавета Петровна его сослала в Сибирь, где он и скончался. И археологическая насыщенность здешних мест: в 1926 году где-то здесь обнаружили почти полный скелет гигантского оленя. Его отправили в Палеонтологический музей в Москве. Через десять лет нашли еще пять скелетов этих зверей, но они в музеи уже не попали. Также по округе щедро находили клады: были и допетровские деньги, и даже дославянские "закладки" арабских дирхемов. В краеведческих статьях Илья вычитал, что в 1829 году в эти места падал метеорит, но визуальных свидетельств от него не осталось. При этом Илья с семейством не ограничиваются осмотром только лишь окрестностей. Судя по очерку, они успели побывать во всех районах Рязанской области, где есть что-то любопытное. Увидели минарет в Дивове, архитектурную причуду одного помещика; минареты старинной, а также новой действующей мечетей в Касимове, татарском городе на русской земле; родину писателя Бориса Можаева в Пителинском районе; усадьбу барона фон дер Лауница в соседнем Сасовском районе, тоже разрушенную… И, конечно же, Илья подружился со своим литературным предшественником: "При въезде в Сасово у заправки на обочине шоссе сидит на земле огромный гипсовый Хэмингуэй. При желании его даже можно узнать. Местные зовут его охотником, хотя он давно уже утратил своё ружьё. Этот единственный в России памятник великому американцу изваял кубинец – курсант Сасовского вертолётного училища, увлёкшийся занятиями в местном художественном кружке. Хэмингуэй… провёл несколько лет в канаве, пока его не вернул на свет какой-то предприниматель. Теперь любимая фотографируется у него на коленях". Хемингуэй с Любой. Фото из личного архива писателя. Кроме Хемингуэя, с писателями в Рязани Илья Кочергин практически не общается. Не нарочно, так сложилось. Он с первых дней не скрывал от окружающих свой род занятий, дарил соседям книги. О явлении столичного прозаика узнали в сапожковской "районке", а оттуда – выше. Несколькими годами ранее к Кочергиным пожаловала делегация на трех машинах. В числе гостей был глава одного из рязанских издательств. Илье предложили написать очерк о том, как развивается и хорошеет Рязанская область. Илья немного удивился: об экономическом росте здешних мест он имел представление на примере своих соседей по Кривелю. По старым сохранившимся кирпичным домам видно, что раньше село было богатым, по крайней мере, состоятельным. Жилые дома из красного кирпича, у них особая примета - белые каменные же наличники на окнах с закругленными верхами. По-моему, эти постройки еще дореволюционные. Сегодня в селе осталось где-то 75 постоянных жителей. В основном это пенсионеры. Работу найти трудно. Город массово оттягивает на себя активную молодёжь. Сельчане в большинстве отказываются от крупных домашних хозяйств: картошку еще сажают, кур держат, но скотины уже практически не осталось (то-то в Кривеле так легко дышится, без навозного духа!). Школы сокращают – в Кривеле проживает только два школьника, несколько лет назад закрылась школа и в соседних Михеях. Ближайшие учебные заведения теперь только в райцентре Сапожок, в пятнадцати километрах, куда школьный автобус возит детей. "Подъемный кран". Фото из личного архива писателя. Все эти резоны Илья стал излагать собеседникам. Ему протянули материалы, которые надо было вплести в очерк – о героях труда, передовиках производства, рекордах… В общем, требуемый материал писатель сделал, но он не устроил "заказчиков" – мало, говорят, о том, что нам надо. А Кочергин не мог много написать о том, чего себе не представляет. На этом общение с местной богемой и культурными властями заглохло. Может, и к лучшему, а то вышло бы с ним, как с Александром Солженицыным, которого сначала с помпой приняли в Рязанское отделение Союза писателей СССР, а потом с не меньшим шумом исключили… С солженицынских пор "пришлых" писателей в рязанских краях не то что недолюбливают, но относятся настороженно. Но Илья Кочергин из тех редких людей, которые умеют разграничивать нужное и ненужное для себя. Нужное открытие он сделал здесь, в Кривеле: "Взгляд на вещи меняется, стоит только сменить точку сборки, фокус восприятия". Разумеется, я не могла не спросить про точку сборки – как она изменилась с переездом в сапожковскую деревню. – У меня это, скорее, произошло раньше и не здесь, а когда я уехал из Москвы, на Алтай, - рассуждает Илья. – Сюда я приехал уже подготовленным, уже изменившимся. Я знал многих людей, которые любили, допустим, путешествовать на Алтай или часто бывали там по работе. Но эти люди считали, что настоящая жизнь – она в Москве, а в других местах все придуманное, нереальное. Экзотика. А я подумал: а почему? Я понял, как важно спрашивать себя, чего ты хочешь, что тебе интересно. Спросил себя и понял: мне интересно жить в деревне. Большинство представлений горожан о деревенской жизни – предрассудки, продиктованные стереотипами. Например, все считают, что в деревне зимой холодно. Да здесь теплее, чем в Москве, при минус 25, потому что в деревне сухой воздух!.. Здесь качество жизни лучше – свежие продукты, меньше уровень шума, воздух чистый. В двадцать лет ты этого не ощущаешь, а под пятьдесят качество жизни ты понимаешь и разницу чувствуешь. Есть и другие стереотипы: много людей, общие представления, которым ты должен соответствовать, а здесь, в деревне, больше свободы. Вокруг дома Илья расставил видеоловушки и следит за жизнью диких зверей, которых тут водится на удивление много видов: есть выдры, ондатры, куницы. Стоп-кадр из записи с лисятами. "Свободный" сорокадевятилетний писатель сейчас ведет совместный проект с одним из алтайских заповедников, где живет горный баран Арго. О животном Илья написал книгу, ее издали на Алтае, распространили по школам и детским библиотекам. Книга была составлена в режиме онлайн. Теперь дети пишут барану письма и рассказывают о себе, о своих делах, а Илья сочиняет им ответы. Забавно, на первый взгляд, но не с таких ли вещей для ребят начинается родина?.. И в завершение еще раз вспомним нобелевского лауреата Хемингуэя. "Илья Кочергин - писатель, который всерьез говорит о возможности получения им Нобелевской премии, и я отчего-то воспринимаю это всерьез. Потому что Илья умеет ко всему относиться с юмором, а здесь не хочет, и это его право", - написал однажды о коллеге Захар Прилепин. Чем черт не шутит!.. После встречи в Кривеле мне тоже показалось, что вслед за знаменитым американцем Илья Кочергин может прийти к высшей литературной награде мира. В общем, я ему этого искренне пожелала на прощание.