«На нас вешают ярлык террористов, а мы больше всех пострадали от них»: как на Урале живут мусульмане

Протест против застройки сквера у Театра драмы, где хотят возвести храм, стал поводом для нового недовольства в Екатеринбурге. Мусульмане считают несправедливым, что в городе всего одна капитальная мечеть, а землю, где уже начали строить новую соборную мечеть, отдали под ледовую арену. Сегодня в Екатеринбурге живут около 400 тысяч мусульман. И конфликт на Драме подогрел их возмущение. «Ведь по Конституции все конфессии одинаково равны», — говорит Наиль Шаймарданов, заместитель председателя централизованной религиозной организации «Духовное управление мусульман Свердловской области» (Уральский Мухтасибат). Он пятнадцать лет работал в Заксобрании Свердловской области, поэтому рассуждал не только о необходимости новой мечети, но и о технологии нынешнего протеста. — Вопрос, который, наверное, уже скоро войдет в анекдоты: вы за храм или за сквер? Ну, или можно по-другому его задать: за сквер с храмом или без? — За храм. Но и за сквер. Мы со всеми обсуждали в мусульманском сообществе: храм нужен, никто не возражает против храма. Но, если у людей возникли вопросы, садитесь и договаривайтесь. Я отца Максима (Миняйло, настоятель Храма на Крови, выходил к защитникам сквера в дни протестов, чтоб донести до них позицию церкви. — Прим. ред.) знаю лет двадцать. Я его по-человечески абсолютно понимаю. Когда тебя водят и водят восемь лет от одного места к другому... Я искренне ему сочувствую. У него на руках разрешительные документы — казалось бы, все по закону, препятствий быть не должно, — а он каждый вечер стоял, разговаривал с толпой. В том, что случилось, не виноваты ни православные, ни какие-то другие конфессии, это недоработки органов власти. В начале 90-х я работал в Свердловской областной думе, занимался вопросами национальных обществ, диаспор. Тогда были очень тяжелые времена: то убили казаха, то таджика, афганцы были в противостоянии с кавказскими диаспорами. Но мы общими усилиями это преодолели. В 2005 году Госдума приезжала к нам обобщить наш опыт — как власти работают с межнациональными отношениями. А в 2019 году Госдума приезжает разбираться с нашими проблемами. Администрация губернатора, городские власти пропустили конфликт. Мы увидели, что у протеста нет вертикали, как у власти, где есть жесткая структура, подчинение. Тут все по горизонтали: девушку сняли с дерева, она позвонила друзьям, горизонталь сработала. Горизонтальные технологии — это когда общество само начинает организовываться. А тут — вертикаль столкнулась с горизонталью. Горизонталь сильнее всегда. Если образно: поставьте столб на землю — что на чем держится? Столб — вертикаль, всегда опирается на горизонталь. А никак не наоборот. Нужно было работать с людьми по новым технологиям. — Как работать? Вы мусульманин. Честно: хотели бы, чтобы в сквере мечеть поставили? Как бы вы себя повели с протестующими? — Я ни в коем случае не хотел бы там строить мечеть! Вот православных гоняли от места к месту восемь лет. Нас, мусульман, гоняют пятнадцать лет, предлагая то одно, то другое место для строительства соборной мечети. Предлагали несколько мест. Одно из них было на Уралмаше. Место хорошее: красивая березовая рощица, рядом дома, жители этих домов, мамы с колясками по тропинкам гуляют. Я спрашиваю: куда вы нас привезли, тут же люди гуляют. Нам говорят: это неучтенка, деревья сами выросли, а люди тропинки протоптали, гуляют. Мы были против, потому что возникла бы конфликтная ситуация, у людей единственный уголок зелени нельзя отбирать. — А остальные места? — Предлагали четыре гектара возле Шарташа. Мы приезжаем радостные. А там берег — болото, поросшее камышами. Тем не менее позвонили инвесторам, нам говорят: вы представляете, сколько денег надо туда влить, чтобы облагородить всю территорию. Мы это не потянем. Еще предлагали мусорную свалку за Эльмашем. С обеих сторон железная дорога. И в этом зажатом треугольнике предполагалось строить. А как туда зайти людям, когда вокруг железнодорожные пути? На Сортировке два участка: с одной стороны газопровод, с другой — лес, вековые сосны стоят. Если мы начнем рубить, как люди воспримут: пришли мусульмане и уничтожают лес! Вы зачем нас так подставляете?! В центре города еще предлагали возле банка «Нейва», на Чапаева: рощица, зелень, люди отдыхают на берегу Исети. Но там по месту ну никак не получалось втиснуть, построить: банк впритык, дорога, река, забор. — Сколько в Екатеринбурге мусульман? — По разным оценкам, потому что точных данных нет, — около 400 тысяч. — 400 тысяч мусульман — это почти треть горожан. Сколько всего мечетей на этих людей? — Две. Одна капитальная, на Химмаше, четыре временных (из одной из них мы публиковали большой репортаж). — В праздники как помещаются? — Не помещаются, конечно. На улице молятся. Сейчас ситуация со сквером подогрела наших верующих, начинают возмущаться: по Конституции у нас у всех конфессий равные права. А что на самом деле? Пятнадцать лет назад создали и утвердили проект, начали строить. А сейчас место отдано под строительство ледовой арены. — Говорите, люди возмущаются? В чем это выражается? — В разговорах пока, гудят, обсуждают. У нас в исламе вообще не принято, чтобы женщины говорили вперед мужчин. Но тут, в этой ситуации, женщины в упрек говорят нам: если вы не можете защитить соборную мечеть, то мы, старухи, выйдем на ее защиту. Вы, говорят, нас отговариваете от митинга — отойдите в сторону, мы сами выйдем. Когда такое было в исламском мире! — Расскажите о проекте соборной мечети, который планировалось реализовать. — Проект родился еще пятнадцать лет назад, при Росселе. Была идея построить площадь Мира и Согласия. Идея была взята с Поклонной горы в Москве. Там рядом стоят храм, мечеть, синагога в память о воевавших, погибших людях разных вер, национальностей. Символ нашей общей Победы. Наш проект был такой же, объединяющий. Россель тогда сказал: храм есть, синагога, кстати, крупнейшая в Европе, построена, нужна мечеть. Проект был согласован со всеми инстанциями. Вбито сотни свай, истрачено больше 30 миллионов рублей. — Чьи это деньги? — Это деньги жертвователей. Среди них российский предприниматель Алишер Усманов, президент Татарстана Рустам Минниханов. И мы, конечно, понимаем — Усманов не обеднеет. Но ведь еще жертвовали тысячи простых людей. Их жалко. Недавно пришла одна старушка, она когда-то перевела свои накопления: 45 тысяч рублей, принесла нам квитанцию о переводе. Спрашивает: я перевела деньги на соборную мечеть, где она? Мы извиняемся, так получилось. А я не могу объяснить ей, потому что сам не понимаю, как так получилось, что земля, которая была во временном пользовании другого юрлица, да еще с объектом незавершенного строительства, вдруг оказалась в собственности другого! А нам сейчас говорят (застройщики ледовой арены и власти. — Прим. ред.), что мы сами согласились перенести мечеть. Дело в том, что у нас стоит временная мечеть на Чапаева, мы должны ее убрать. Временная будет построена на Сортировке, нам помогают ее строить. Но подождите, временная — это временная, соборная — это соборная. И я продолжаю доказывать, что участок под ледовую арену с вкраплением места под строительство соборной мечети выделен незаконно. Прокуратура, Следственный комитет должны были этим заняться. Омбудсмен Татьяна Георгиевна Мерзлякова ездила в Казань консультироваться по поводу места расположения мечети, сделали вывод, что соборная мечеть должна быть в центре города. Так же, как храм. Если не получается с этим местом, мы не будем настаивать, поищите другой участок. Не скверы, конечно. — Кто ваши прихожане? — Этнических, коренных — татар, башкир — около ста тысяч. Остальные — азербайджанцы, киргизы, таджиков очень много. Азербайджанцы все с гражданством. Остальные в основном мигранты. — Вам сейчас наверняка возразят: зачем нам в городе мечети для мигрантов? — Да, так говорят. Эти «понаехавшие», как их называют, в большинстве уже стали гражданами России или имеют двойное гражданство. Эти «понаехавшие» работают здесь годами, десятилетиями. Возят нас, строят, делают улицы чистыми. Мы были когда-то в одной стране. — Вам снова могут возразить: а сейчас поднимают ВВП своих стран, высылая переводы семьям, оставляя деньги в своей стране... — Мы с Рахмоновым (Эмомали Рахмон, президент Таджикистана. — Прим. ред.) встречались в 2011 году с Росселем, видно было, что он очень обеспокоен, что его граждане массово уезжают. Сейчас в стратегии развития России до 30-го года — привлечь еще от семи до десяти миллионов мигрантов. Я этого не понимаю! Вы собираетесь привлечь еще дополнительную рабочую силу, людей. Но если вы привлекаете людей другой культуры, религии, то поставьте над ними людей, которые будут их опекать. Духовно. — А сейчас кто опекает? — У нас в Свердловской области шесть мухтасибатов, духовных управлений. Это — можно сравнить — как шесть епархий. Если в Русской православной церкви единое, четкое управление, то тут несколько мухтасибатов просто создали себя сами, закон позволяет это. Это плохо, потому что, когда нужно решить проблемы мигрантов и мусульман, властям очень трудно договориться. А с кем сесть за стол переговоров? Со всеми шестью? Пытаются вытащить тех, кто ближе, или тот мухтасибат, который власти сами создали искусственно, это тоже есть. Пока не получается создать единое, действовать вместе. — В разгар конфликта «храм — сквер» вы заявляете, что городу нужна мечеть, требуя справедливости. Если к РПЦ у некоторых претензии, мол, происходит сращение с властными структурами, то к мусульманам просто относятся настороженно. А тут еще мечеть требуют. — Понятно, с чем это связано. Хорошо, поговорим о безопасности. Когда нет мечети в Екатеринбурге, люди молятся, собираются неизвестно где, кто-то может у себя на квартирах, там же проводят праздники. И мы даже не знаем, кто там имамы, кого они избрали, кто руководит ими, что внушают этим людям! Оттесняя мусульманское руководство от тех, кто сюда прибыл, от мигрантов, наша власть вспахивает почву под запрещенные радикальные организации, тот же ИГИЛ (запрещенная в РФ организация. — Прим. ред.). Не специально, конечно. Если мы пропустим проблему, то мало не покажется — ни православным, ни мусульманам. А ведь именно мусульмане больше всех пострадали от действий радикалов (имеется ввиду последствий атак на жителей мусульманских государств. — Прим. ред.). Я, кстати, поддерживаю власть, поддерживал Евгения Куйвашева в 2017 году. Но вот именно этот участок работы — межконфессиональные, межнациональные отношения — он провален. Когда мигранты не имеют духовного пастыря, эти духовные пастыри приходят из Сирии, Ирака. В мечеть они не придут. Несколько лет назад силовики устраивали облавы в мечети на проспекте Космонавтов, которую сейчас снесли. Люди лежали вниз лицом. Я спрашивал тогда: вы кого здесь ловите? Зачем? Установите камеры в мечети, как в любом общественном месте. Шаг за шагом мусульман сейчас делают врагами страны, создают образ. Даже со мной были случаи, когда разговаривали как с человеком второго сорта! Например, мне после совещания в администрации губернатора высокопоставленный чиновник, который меня знает двадцать лет, в лицо сказал: это вам не Мекка! Я представляю — смог бы он патриарху сказать подобное: тут тебе не Иерусалим? Или раввину… А нам считают нормой сказать такое. — Люди наверняка будут еще опасаться большого количества верующих, шумных мусульманских праздников. И еще по поводу прилюдного забоя баранов обязательно будут опасения. — Никто баранов резать не будет! Есть распоряжение Духовного управления мусульман о запрете. А еще есть санитарные нормы, которые не позволяют такого. XXI век! Никто этим не занимается. Все это делается централизованно, заранее, в специальных местах. Привозят уже готовое мясо. Что касается праздников, у нас их всего два в году: Ураза-байрам и Курбан-байрам. Оба проходят до восхода солнца. Кому помешает, если люди до восхода почитают намаз, тем более в мечети. Пришли, помолились и ушли. Нам говорили: они у вас на улице читают. Так давайте сделаем так, чтобы они читали не на улице, а в мечети! Подумайте об этом. Для крестного хода мы ведь перекрываем улицы, это нормально. Мусульмане не возмущаются, все хорошо относятся к этому. Вера — это хорошо, и мусульманская, и христианская — любая, и не надо лезть к религиозным вещам с научной точки зрения, это ничего не даст. Я сам человек науки, кандидат экономических наук. Писал диссертацию на тему «Формирование цены рабочей силы в условиях трансформационной экономики». — Защитников сквера беспокоило, что они потеряют общественное пространство после строительства храма. Здесь нельзя будет гулять, загорать, кататься на роликах. Но отец Максим уверял, что вне храма — общественная территория и никто препятствовать не будет. Ислам в этом отношении, наверное, консервативнее, загорать у мечети не позволят. — Да почему? Что касается того, что происходит вне территории мечети, — это не наша юрисдикция. Когда нам дали место под временную мечеть на Сортировке, мы готовы были взять под свою опеку парк, обустроить детские и спортивные площадки, зону отдыха. Мне кажется, сейчас обратная проблема: нападают (словесно) на девушек в мусульманской одежде, но монахини, например, одеваются в более закрытую одежду. Никто их не упрекает. Когда на всех подряд мусульман навешивают идеологию ИГИЛ (запрещенная в России организация. — Прим. ред.), я с этим категорически не согласен. Когда мы идем вместе на «Бессмертный полк» с портретами наших фронтовиков, никто не тычет: мусульмане пришли. На Широкореченском кладбище, где похоронены ветераны, лежат и православные, и мусульмане, и атеисты. Так почему мы сейчас из строительства соборной мечети сделали проблему?! Мой отец воевал, дед был награжден Георгиевским крестом в Первую мировую войну — солдатским, не офицерским. Почему нас начали делить? Мы все граждане — и мусульмане, и христиане, и атеисты. Надо быть вместе, тогда никакой ИГИЛ (запрещенная в России организация. — Прим. ред.) не пройдет.