"Свистопляска нон-стоп": дефолт в августе 1998-го. Отрывок из книги "По большому счету"

На первый взгляд, книга о государственном институте — это что-то чрезвычайно скучное и формальное, артефакт, который дарят сотрудникам на корпоративных вечеринках или партнерам после деловых встреч. Но только если речь не о ведомстве, которое отвечает за деньги в стране, как Центральный банк Российской Федерации (ЦБ РФ), или просто Банк России. Истории про деньги увлекательны сами по себе, а если действие разворачивается в такой стране, как наша, то тем более. Банк России был основан еще в СССР, а потом стал преемником советского Госбанка. Последующие годы стали настоящим триллером. Плановую экономику нужно было переделать в рыночную, государство сидело в долгах, цены росли на глазах. ЦБ РФ был способен повлиять на все эти проблемы, но решения, принятые на Неглинной улице в Москве, могли как помочь, так и навредить. В книге "По большому счету. История Центрального банка России" говорится о событиях с начала 1990-х годов и до наших дней. В приведенном отрывке журналистка Евгения Письменная, которая до этого написала "Систему Кудрина", подробно восстанавливает произошедшее 14 августа 1998 года: знаменитую фразу "Девальвации не будет" президента Бориса Ельцина, сказанную в новгородском аэропорту, и срочное совещание кабинета министров с членами ЦБ РФ, где лихорадочно искали выход из положения. Ельцин уверенно шел по аэродрому. Он приближался к журналистам. Он знал, что нужно им сказать. Пресс-секретарь Сергей Ястржембский предупредил: опять будут спрашивать про экономическую ситуацию, и, естественно, надо их заверить, что все в порядке. С утра один журналист уже подбежал и на ходу спросил, будет ли девальвация. Ельцин ответил: "Не будет". И пошел дальше. Ответ оказался настолько важен, что его надо было повторить на камеры, чтобы успокоить людей по телевидению. Сотрудники администрации президента построили журналистов на так называемый подход. Это когда устанавливают камеры и собирают журналистов, а ньюсмейкер подходит к ним и дает короткое интервью или делает заявление. Организовали все прямо на летном поле Великого Новгорода, где Ельцин был с рабочей поездкой. Перед репортерами поставили красную железную перегородку, чтобы можно было резко прекратить беседу, а журналисты не побежали следом за президентом. Те плотно сгрудились за железякой, а пара операторов взгромоздились на прихваченные с собой алюминиевые лесенки и повисли со своими камерами над всеми остальными верхним этажом. Ельцин еще не остановился, а журналист из первого ряда, Вячеслав Терехов из информационного агентства "Интерфакс", плотно зажатый своими коллегами, выкрикнул: — Борис Николаевич, по поводу девальвации. Сейчас все говорят, будет девальвация или нет. Это был тот же журналист, что подбегал утром у Новгородского кремля. Ельцин улыбнулся ему и одернул лацканы пиджака. Терехов продолжил: — Одна фраза. От вас зависит. Ельцин стал по стойке смирно и медленно, по слогам протянул: — Не бу-у-у-дет! Терехов, помня просьбу своих коллег из "Интерфакса" задать вопрос как можно четче, чтобы получить ясный ответ, переспросил: — Не будет девальвации? Президент повторил: — Нет. Терехов выдохнул: — Ну всё! Твердо и четко? Ельцин заверил: — Твердо и четко. Журналисты стали повторять: "Твердо и четко. Девальвации не будет". Это они диктовали по телефону коллегам, чтобы те срочно передавали на информационные ленты. Ельцин, уловив важность момента, стал объяснять, помогая взмахом руки: — И это я не просто придумываю, или фантазия, или хотелось бы. Нет. Это все просчитано. Каждые сутки проводится работа и контроль ситуации в этой сфере. Ельцин собрал пальцы в горстку, как бы демонстрируя аккуратность, и с напором продолжил: — Каждые сутки. И тут бесконтрольно, конечно, работа не пойдет. Ельцин не мог понять, почему журналисты так интересуются деноминацией, которая уже свыше полугода спокойно шла по стране. Все было под контролем вроде, а тут такой интерес. Слова "деноминация" и "девальвация" склеились в голове Ельцина. Он уже очень хорошо все понимал про деноминацию, ведь о ней было немало разговоров с Центральным банком и правительством, но не осознавал толком, что такое девальвация. Сам он не знал такого слова, а никто из окружения ему этого не объяснил. Кремль плохо понимал, что конкретно происходит в экономике, и надеялся, что как-то все разрулится. Раньше же разруливалось. Ельцин свое знаменитое "не будет" сказал в пятницу 14 августа. А днем ранее доходность одномесячных ГКО подскочила на 160%, и рейтинг на российской бирже РТС сразу после открытия биржи упал на 6,5% по сравнению с предыдущим днем, и торги были остановлены на тридцать пять минут. Рейтинговое агентство Moody’s понизило рейтинг российского суверенного внешнего долга с B2 до CCA1. Обычно рейтинг такого уровня имеют бедные африканские государства. ЦБ признал, что на рынке межбанковских кредитов острый недостаток ликвидности. ГКО выбрасывали все, кто мог. Первая половина 1998 года — история безрезультатных попыток и пустых обещаний. Бесконечные заседания в Думе и превратившийся в вечность торг с депутатами, которые не хотели принимать антикризисную программу. МВФ, который было пообещал дать транш в размере двадцати пяти миллиардов долларов, но в наказание за непринятие антикризисной программы дал первый транш не 5,6 миллиарда, а лишь восемьсот миллионов долларов. Свистопляска нон-стоп. Задолженность государства по ГКО и облигациям федерального займа на начало августа 1998 года составляла триста шестьдесят три миллиарда рублей. Почти столько же доходов в том году должен был получить бюджет. Когда Ельцин на новгородском летном поле всем обещал, что девальвации не будет, в кабинете молодого премьера Кириенко экстренно собрались члены правительства и Центрального банка, чтобы обсудить, как эту девальвацию провести. Короткая сводка информационного агентства "Интерфакс" "Ельцин: девальвации не будет", смятая, лежала на столе у Кириенко. Ее уже прочли все. Некоторые по несколько раз. Сидели в тишине. Чувство безысходности не покидало собравшихся. Вся агония последних месяцев оказалась бесполезной суетой. — Зачем он это сказал? — тихо бросил Алексашенко заместителю министра Вьюгину. Тот пожал плечами и дипломатично ответил: — Просто сказал. Алексашенко злился. — В таких случаях лучше ничего не говорить. И после паузы с возмущением повторил слова Ельцина: — "Твердо и четко"! Сказал и отвернулся. В этот день крупный банк "Империал" не смог расплатиться с западными кредиторами. Это означало, что многие российские банки вот-вот столкнутся с требованиями зарубежных заимодателей о досрочном возврате взятой в долг иностранной валюты. Многие уже лежали, крупный банк "СбС-Агро" взял кредит у Центробанка под залог 75% пакета его акций. В обменных пунктах стояли длинные очереди. Люди меняли рубли на валюту. Курс рубля уже не слушался ЦБ, а жил своей жизнью. Официальный пока составлял 6,3 рубля за доллар, а в обменниках — уже все семь. Центробанк было в пятницу собирался немного опустить курс рубля, но решил ничего не трогать из-за ельцинского "не будет". Центральный банк подвела самоуверенность команды. До последнего момента она хоть и знала, что это невозможно, но почему-то надеялась, что сможет выкрутиться из сложной ситуации без дефолта и девальвации. Во всяком случае, когда экономист Андрей Илларионов на закрытом семинаре в июне 1998 года сделал доклад, что девальвация и дефолт неизбежны, ему никто из правительства и Центробанка не поверил — ни Анатолий Чубайс, ни Сергей Алексашенко. Точнее, поверил один человек — Петр Авен, бывший член команды Гайдара, а теперь президент крупного частного "Альфа-банка". Илларионов сделал свой вывод только по одному графику, который демонстрировал, как сильно с весны 1998 года расходится динамика международных резервов с динамикой денежной базы. Анатолий Чубайс, который верил только в лучшее, опровергал эту макротеорию своей уверенностью: на Западе возьмем кучу валюты, резервы вырастут, и опять все будет хорошо. Авен, послушав Илларионова, решил готовиться к худшему: дал рекомендацию партнерам по банку выходить из доллара и ГКО. Чубайс решил готовиться к лучшему и, поддерживаемый крупными бизнесменами и властью, получил статус спецпредставителя России в МВФ и Всемирном банке и отправился в Вашингтон просить валюту в долг. Первого транша МВФ в размере восьмисот миллионов долларов государству хватило на пару недель, а "Альфа-банк" — единственный в России — методично и упорно избавлялся от долларов и ГКО. Один только он сбросил ГКО на сто миллионов долларов. Еще на сто миллионов Дубинин приказал банку оставить, обосновывая это тем, что тот — первичный дилер. Так и сказал: "Выйдете из ГКО — лишу статуса первичного дилерства". Знали бы банкиры, чем это все кончится, сбросили бы и оставшуюся половину. Когда Ельцин заявлял журналистам, что девальвации не будет, она уже стала реальностью. Правительство и Центробанк собрались на совещание, чтобы понять, как вырулить из этой ситуации и возможно ли это. Главный вывод того совещания был нехитрым: Россия в тупике. Никто понятия не имел, что делать. Министр финансов сказал то, чего все давно боялись и не хотели слышать: если Минфин будет продолжать выкупать погашаемые выпуски ценных бумаг, на это будут уходить все доходы бюджета. Кириенко даже переспросил: — Что значит все? Задорнов спокойно повторил: — Все доходы бюджета — значит абсолютно все доходы бюджета. И после паузы продолжил: — Финансировать плановые расходы бюджета одновременно с выкупом ГКО невозможно. Кириенко пытался ухватить ниточку надежды. — А кредиты? Хотя бы bridge financing? Задорнов монотонно продолжал: — Нам отказано в получении краткосрочных кредитов под обеспечение будущих приватизационных аукционов. Кириенко не унимался. — Почему? — По мнению кредиторов, для стабилизации ситуации в России нужны более существенные меры. Задорнов замолчал, но все продолжали смотреть на него, как будто надеясь, что он вытащит из кармана волшебную палочку. Вместо этого он продолжал бросать слова-булыжники: — Исполнение бюджета и обслуживание государственного долга без получения дополнительного финансирования невозможно. — Сколько нужно денег? — Сорок — пятьдесят миллиардов рублей. В среду, 19 августа, правительству будет нечем погасить облигации. До сих пор не погашена июльская задолженность. Настала гнетущая тишина. Кириенко сказал очень тихо, но почему-то всем показалось, что он кричит: — Есть предложения? Их не было. Кириенко вздохнул и сказал: — Значит, так. Собираемся завтра на совещание. Просьба всех проработать предложения. К завтрашнему дню вызовем всех, кто нужен, из отпусков. И да… — Кириенко взял в руку смятый листок с ельцинскими словами "не будет". — Просьба воздержаться от публичных высказываний. Последнее предупреждение было лишним. Никому и так не хотелось высказываться. Всем было ясно, что тот, кто первым скажет публично что-то подобное, сразу слетит со своего поста. Кириенко решил позвать на помощь тяжелую артиллерию — Чубайса и Гайдара. Оба прошли турбулентное время первых лет становления России, и их хладнокровие и опыт должны были помочь. Чиновники расходились молча. Всем было ясно, что девальвация началась. Твердо и четко.