Кошмар на улице Бориса Ельцина: из какого сора растет гражданское общество

Российская демократия вернулась туда, откуда начиналась — в город Бориса Ельцина. «На глазах» у музея демократии — Ельцин-центра — авторитарное государство продемонстрировало классическую модель поведения, по которой оно действовало, действует и будет действовать впредь: никогда ни при каких обстоятельствах не уступать протестам, в случае необходимости — подавлять и арестовывать. А гражданское общество — не институционализированное, в отсутствие лидеров — продемонстрировало, что оно существует и у него есть голос. Екатеринбург стал еще одной географической точкой значимого и заметного гражданского демократического протеста, наряду с Москвой, Санкт-Петербургом, Ингушетией, Шиесом и примкнувшими к ним Архангельском и Сыктывкаром. Снос домов, строительство других домов и храмов посреди пространства, которое жители, становящиеся вдруг гражданами, считают своим, «межевание» границ субъектов Федерации, проблема утилизации мусора, — вот из какого сора растет гражданское общество, не ведая стыда. Глухота власти проистекает не из безалаберности. Как показывает екатеринбургский кейс, это принципиальная позиция. Уступать протестам — проявление слабости. А как говорил еще в 1934 году товарищ Сталин, «слабых бьют». Инструмент властей — имитации. Имитируется многоступенчатый процесс принятия решения, например, по строительству храма святой Екатерины, который непременно нужно воткнуть в центре города как символ русской идентичности и «симфонии» власти и РПЦ. Имитируются общественные слушания. Общественность в нужных форматах и количествах всегда появлялась и появляется, где надо в трудную для родины минуту — в зале ли суда, где следует подвергнуть остракизму диссидентствующего подсудимого, в городском ли сквере, где нужно показать мышечный корсет прекрасных форм «проплаченному Навальным» гражданину. Имитируется и диалог с гражданами: губернатор Евгений Куйвашев встретился ведь с трудящимися, посадил две стороны за стол переговоров, рассудил их — и занял позицию сторонников строительства, потому что все нужные процедуры соблюдены, а остальное — это демагогия. Кремль в лице своего споуксмена подтвердил, что такая механика будет действовать и впоследствии. Расчитывать на то, что кто-то из протестующих будет услышан, невозможно. Для того, чтобы сохранить мир и спокойствие в том или ином городе или регионе, достаточно было не то чтобы идти навстречу граждански озабоченным горожанам, а просто не создавать поводов для вполне предсказуемых конфликтов. Не «межевать» ни с того ни с сего границы, не устраивать экологически нечистую свистопляску с мусором, не сращиваться с девелоперами и не способствовать сомнительным строительным притязаниям православной церкви. Но, во-первых, как же можно ничего этого не делать: деньги должны осваиваться, а города — становиться все более прекрасными, трудящиеся — все более духовными, обладающими четкой идентичностью. На левой груди профиль Сталина, на правой — георгиевская ленточка, из всех жестов поощряется только крестное знамение. Во-вторых, остановить процесс строительства, «межевания», сноса, перевозки мусора, установки храма, посадки активиста невозможно. Он идет только в одном направлении, сколько бы активные граждане ни сопротивлялись. Дело честных российских граждан эпохи развитого госкапитализма и авторитаризма — сидеть по домам, смотреть телевизор, слушать свою любимую песню «Валенки» про величие страны и вождя и происки супостатов, а выходить только по большой нужде, то есть для голосования за единый блок власти и народа. За это им покажут еще больше политических шоу. А откроют холодильник — увидят телевизор. Такой вот общественный договор, который трещит по швам в последние месяцы — после того, как государство наполовину утратило свою божественную сущность. Десакрализация началась с момента проведения пенсионной реформы. Победа власти на президентских выборах, а точнее, успешное окончание продаж в ходе маркетинговой кампании бренда «Путин» 2018 года, оказалась имитацией, где львиная доля населения механически выступила в роли статистов. На выходе получили электоральную фикцию — высокие цифры поддержки не показывали вообще ничего, и особенно за их забором не было видно настроений граждан. Не как нерасчленимого «ура-можем-повторить», а как суммы меньшинств с очень разным спросом на разного рода перемены. Национальный консенсус вокруг Крыма в частности и консервативного дискурса в целом все еще существует, но больше не мобилизует путинское большинство на подвиги еще более значимого одобрения власти и лидера. Произошла частичная демобилизация общественного консенсуса, полураспад путинского большинства, на его место пришли фрустрация, дезориентация в социальном пространстве, раздражение и даже злость. В этой злости, потерявшей страх, поначалу не было политики. Было только сопротивление вторжению внешней тупой силы в частное и публичное пространства. Однако политика появляется по мере разрастания технического конфликта в гражданский, а гражданского в политический — в масштабе разворачивающейся прямо на глазах гражданской войны общества с государством и примкнувшей к нему «общественностью» и аутсорсерами насилия, «казаками» и качками. Вместо временного забора вокруг места строительства храма власти Екатеринбурга строят теперь забор капитальный. Это внятный символ разделенной страны. Настолько внятный, что он вызывающим образом противостоит другому символу — символу демократии, Ельцин-центру. В его экспозиции есть комнатка, где с экрана известные в стране люди зачитывают статьи Конституции. Ельцин-центр нарочито наглядно диссонирует с кошмаром на улице Бориса Ельцина — задержаниями и арестами. Из чьей «шинели» мы вышли и куда в результате пришли.