Кибитки, похороны и гарем. Зачем Пушкин поехал на Кавказ в мае 1829 года?
Александр Пушкин поехал на Кавказ в самом разгаре очередной русско-турецкой войны – в мае 1829 года. В своих путевых заметках «Путешествие в Арзрум» он пишет, что не искал там ни подвигов, ни вдохновения. «АиФ-СК» изучил записки поэта, составил карту его перемещений в регионе и вместе с экспертом попытался разобраться, зачем он отправился в опасное странствие и что интересного увидел в дороге. На свой страх и риск До этого Александр Пушкин на Кавказе уже бывал. В 1820 году его отправили в южную ссылку, и ему довелось посетить Горячие Воды – так называли Пятигорск в то время. Из южной ссылки поэта отправили в северную – в Михайловское. Вернуться из изгнания он смог лишь в 1826 году, когда взошедший на престол Николай I пригласил Александра Пушкина на личную аудиенцию и стал его личным цензором. «За последующие три года поэт создал много лирических произведений, где отчётливо намечается переход от былой романтической экспрессии к философской лирике. Вполне складываются и его политические и исторические взгляды: он государственник, и всё, что происходит в стране, для него важно», – говорит доктор филологических наук, профессор СКФУ Людмила Бронская. К 1829 году Александр Пушкин почти завершил работу над романом в стихах «Евгений Онегин» и задумался над финалом. Один из вариантов – встреча героя с декабристами, которых сослали воевать на Кавказ. Как и его лирический герой, Александр Пушкин любил путешествовать. Когда Николай I не позволил ему отправиться в Европу, тот выписал себе подорожную до Кавказских Минеральных Вод в канцелярии петербургского военного губернатора. Оттуда он отправился дальше – на свой страх и риск. В Грузию с оказией Путешествие поэта началось 14 мая 1829 года. В Новочеркасске поэт встретил графа Владимира Мусина-Пушкина, члена Северного общества декабристов, и тот стал его попутчиком почти до самого Тифлиса, современного Тбилиси. Друзья увидели калмыцкие кибитки, в одной из которых поэт продегустировал чай с солью и бараньим жиром. «Не думаю, чтобы другая народная кухня могла произвести что-нибудь гаже. Я попросил чем-нибудь это заесть. Мне дали кусочек сушеной кобылятины; я был и тому рад». В Ставрополе поэт полюбовался снежными вершинами Кавказа, а затем из Георгиевска заехал в Пятигорск, отметив изменения на курорте. «Признаюсь: Кавказские воды представляют ныне более удобностей; но мне было жаль их прежнего дикого состояния; мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогороженных пропастей, над которыми, бывало, я карабкался». До Владикавказа путнику пришлось добираться через Екатериноград – сейчас это станица в Прохладненском районе КБР. Оттуда он ехал «с оказией» по Военной Грузинской дороге: дождался почты и конвоя из казаков, пехоты и пушки. Караван состоял из 500 человек. Двигались медленно, было жарко, припасов не хватало. Поэта раздражал скрип телег и однообразные пейзажи, так что до самого Владикавказа он критиковал в путевых заметках разорение горных аулов, вытеснение местных жителей с пастбищ и надеялся, что просвещение и прогрессивные новшества станут основой межнациональной дружбы. В окрестностях Владикавказа Пушкину довелось увидеть осетинские похороны. «Около сакли толпился народ. На дворе стояла арба, запряженная двумя волами. Родственники и друзья умершего съезжались со всех сторон и с громким плачем шли в саклю, ударяя себя кулаками в лоб. Женщины стояли смирно. Мертвеца вынесли на бурке, подобно отдыхающему воину в его боевом плаще, положили его на арбу. Один из гостей взял ружьё покойника, сдул с полки порох и положил его подле тела. Волы тронулись. Гости поехали следом. Тело должно было быть похоронено в горах, верстах в тридцати от аула. К сожалению, никто не мог объяснить мне сих обрядов». Поэт залюбовался Тереком так, что едва не отстал от конвоя. Заночевал он в Ларсе, где пил вино с французским путешественником. Тот посоветовал отправляться дальше верхом, оставив экипажи: дорога в те времена была ещё менее проходимой, чем сейчас. Поэт не прислушался к рекомендации, о чём позже пожалел. Александру Пушкину запомнилась встреча с персидским принцем Фазил-Ханом: «Я, с помощью переводчика, начал было высокопарное восточное приветствие; но как же мне стало совестно, когда Фазил-Хан отвечал на мою неуместную затейливость простою, умной учтивостию порядочного человека! Со стыдом принужден я был оставить важно-шутливый тон и съехать на обыкновенные европейские фразы. Вот урок нашей русской насмешливости. Вперёд не стану судить о человеке по его бараньей папахе и по крашеным ногтям». До Тифлиса добираться пришлось уже верхом, а часть пути и вовсе пробираться пешком. Попутчик рассказывал Александру Пушкину об обвалах, которые случаются в горах. «Мгновенный переход от грозного Кавказа к миловидной Грузии восхитителен. Воздух юга вдруг начинает повевать на путешественника. С высоты Гут-горы открывается Кайшаурская долина с её обитаемыми скалами, с её садами, с её светлой Арагвой, извивающейся, как серебряная лента, и всё это в уменьшенном виде, на дне трёхверстной пропасти, по которой идёт опасная дорога». Военный лагерь и гарем По ту сторону Кавказского хребта приключения поэта продолжались. В Тифлисе он посетил знаменитые в то время бани и решился просить у графа Ивана Паскевича позволения приехать в армию. Ждать пришлось около двух недель. В это время Александр Пушкин посещал приёмы, общался с местной знатью, наслаждался грузинскими песнями, любовался архитектурой. Получив записку от приятеля, служившего в армии Паскевича, Пушкин поспешил догнать войско верхом. Он менял лошадей на казачьих постах, ночевал там же. По пути ему встретилась арба, которую тащили два вола. Её сопровождали несколько грузин. Оказалось, что процессия везёт тело дипломата и поэта Александра Грибоедова из Тегерана в Тифлис. «Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова! Я расстался с ним в прошлом году в Петербурге пред отъездом его в Персию. Он был печален и имел странные предчувствия... Он погиб под кинжалами персиян, жертвой невежества и вероломства. Обезображенный труп его, бывший три дня игралищем тегеранской черни, узнан был только по руке, некогда простреленной пистолетною пулею». В горных селениях бушевала чума, но это не остановило путешественника. Поэт увидел гору Арарат, ступил на некогда турецкий берег, который на тот момент уже был отвоёван, и, наконец, догнал армию Паскевича. Он встретил там старых приятелей Николая Раевского, Владимира Вольховского и Михаила Пущина, познакомился с командиром армии, а на рассвете вновь отправился в путь вместе с войском. Александру Пушкину понравилось жить в военном лагере. Довелось ему поучаствовать в стычках с турками и погоне за одним из главнокомандующих неприятельской армии, понаблюдать за тем, как граф Паскевич допрашивал пленников. Войска приближались к Арзруму (современному Эрзуруму) и взяли город 27 июня 1829 года, «в годовщину полтавского сражения», как писал поэт. Один из главных турецких городов не впечатлил поэта. Товаров, по словам Пушкина, там продавалось мало, архитектура была убогой, а бани ни в какое сравнение не шли с тифлисскими. Самое яркое описанное им приключение – это посещение гарема захваченного в плен главнокомандующего турецкой армии. «Мы приблизились к маленькому каменному строению. Старик стал между нами и дверью, осторожно её отпер, не выпуская из рук задвижки, и мы увидели женщину, с головы до желтых туфель покрытую белой чадрою. Наш переводчик повторил ей вопрос: мы услышали шамкание семидесятилетней старухи; г. А. прервал её: «Это мать паши, — сказал он, — а я прислан к женам, приведите одну из них»; все изумились догадке гяуров: старуха ушла и через минуту возвратилась с женщиной, покрытой так же, как и она, — из-под покрывала раздался молодой приятный голосок. Она благодарила графа за его внимание к бедным вдовам и хвалила обхождение русских. Г-н А. имел искусство вступить с нею в дальнейший разговор. Я между тем, глядя около себя, увидел вдруг над самой дверью круглое окошко и в этом круглом окошке пять или шесть круглых голов с черными любопытными глазами. Я хотел было сообщить о своем открытии г. А., но головки закивали, замигали, и несколько пальчиков стали мне грозить, давая знать, чтоб я молчал. Я повиновался и не поделился моею находкою. Все они были приятны лицом, но не было ни одной красавицы; та, которая разговаривала у двери с г. А., была, вероятно, повелительницею харема, сокровищницею сердец, розою любви — по крайней мере я так воображал». Путь Тазита В июле Александр Пушкин решил, что пора возвращаться домой. Его пугала чума, которая, по слухам, началась в Арзруме. Обратно поэт ехал тем же путём, и во Владикавказе встретился с друзьями, ехавшими с войны лечиться на водах. «В Кисловодске сохранился двухэтажный дом с длинными деревянными галереями (по улице Коминтерна, 5), где, по свидетельству Михаила Пущина, останавливался Пушкин. Дом этот принадлежал историку и помещику А. Ф. Реброву, впоследствии он подвергся значительным переделкам», – рассказала профессор Людмила Бронская. Путешествие 1829 года вдохновило поэта изучать кавказскую тематику. Она нашла отражение в «Истории Пугачёва», черновиках поэмы о любви черкеса и казачки и романа о приключениях декабриста Александра Якубовича на Кавказе. Интересна также незавершённая поэма «Тазит», сюжет пришёл на ум поэту во время посещения развалин средневекового города Дедякова – Татар-туба и осетинского аула под Владикавказом. «Таких персонажей, как Тазит и его воспитатель, ещё не знала русская литература о Кавказе. Они олицетворяют новых людей, носителей цивилизованной морали и передовой культуры. Большинство из них не изменило своей вере – исламу. Это вызвало протест в обществе: появление таких людей было ещё не близко в горской среде. Но они уже существовали, и каждый из них, то ли блестящий лейб-гвардеец, или академик живописи, повторили, в основном, путь Тазита», – пояснила Бронская.
