"Я вызову любое из столетий…". О поэте Арсении Тарковском.

Действительно, настроение поэзии Тарковского, звучащая в ней музыка, отсылает нас к какому-то туманному и полумагическому голосу Серебряного века русской поэзии. И все-таки Арсений Александрович (1907 – 1989) в начале своей творческой деятельности не подражал прошлому, он мыслил так, как бы мыслил человек начала XX века. Голос Арсения Тарковского зазвучал резко в 1960-е, после долгих лет сочинения "в стол" и длительного периода переводов туркменской литературы, врезался в память и стал "страшной исповедью целого поколения", как выразился о нем поэт Константин Кедров. Но даже и в период замалчивания стихи Тарковского читали и любили, пусть поначалу и в узком кругу друзей и родственников. Арсений Тарковский. Выделяя важные особенности поэзии Арсения Тарковского, хочется отметить, что она не только вбирает в себя атмосферу прошлого, но и устремлена в будущее. Сам поэт соблюдает традиции Серебряного века, а именно акмеистов и символистов, и включает в свои произведения символику современной поэзии. Говоря о творчестве Арсения Тарковского, нельзя не упоминать Серебряный век. Не только потому, что поэт был знаком с авторами того периода, тесно общался с ними и от них набирался опыта. Но и потому, что вся его поэзия так или иначе наполнена музыкой того времени. Тарковский был своеобразным проводником между той, уже прошедшей литературной эпохой, и этой, еще шаткой и неустойчивой, наполненной запретами и упреками для художника слова. Ведь поэт не должен быть деталью в государственной машине, он должен творить и жить своим творчеством, его миссией должно быть "радостное богообщение", как говорил великий поэт Осип Мандельштам. Именно это определение в полной мере применимо к Тарковскому. Продолжая хранить традиции символистов и акмеистов, он постепенно пытался создать новую советскую поэзию, долгое время оставаясь малоизвестным переводчиком поэзии восточных авторов. Рассмотрение поэзии Тарковского в контексте традиций Серебряного века не только обозначит его место в литературном процессе XX века, но и поможет выявить особенности лирики этого автора. Сравнивая поэзию Тарковского с поэзией представителей Серебряного века, важно выделить схожие на уровне поэтики образные характеристики, общие явления и аспекты поэзии. Обратим внимание на такой аспект, как культуроцентричность, который характеризуется в поэзии и авторов Серебряного века, и в произведениях Тарковского отсылками к памятникам мировой культуры, использованием цитат и реминисценций. Также образ человека в поэзии Тарковского, в первую очередь, рассматривается как образ носителя души, а не социального существа. Образ души является одним из ключевых, он имеет огромное значение и в поэзии символистов, и в продолжающей их традицию поэзии А. Тарковского. Образ души неразделим с такими понятиями, как "жизнь" и "смерть", и это тоже характерно для стихотворений Тарковского. Одной из особенностей поэзии Тарковского можно назвать неомифологию. В первую очередь, этот термин значит использование образов классического мифа или же мифа архаического в литературных произведениях XX века, прежде всего в поэзии. Интересно заметить, что вместе с традицией использования древних мифологических образов в XX веке возникает мифологизация обыденности, то есть придание мифологического смысла обыденным вещам, действиям и т.д. Она присутствует в лирике начала XX века, а также является одной из особенностей любовной лирики Тарковского. Поэт Семен Липкин в своих воспоминаниях об Арсении Тарковском писал: "Тарковского считали поэтом, который далек от магистральной линии развития советской поэзии, далек не только от Маяковского, но даже и от Пастернака, он весь в каком-то мире Серебряного века". По мнению Липкина, именно поэтому Тарковского почти не печатали (первая поэтическая книга Арсения Александровича вышла, когда ему было 55 лет). Советский литературовед и критик Евгения Книпович замечала: "…стихи Тарковского относятся к тому черному пантеону русской поэзии, к которому принадлежат стихи Гумилева, Ахматовой и эмигранта Ходасевича". Да и сама Анна Ахматова говорила: "…Из современных поэтов один Тарковский до конца свой, самостоятельный". Оправданы ли эти высказывания? Да. С детства Тарковский воспитывался в литературной атмосфере, посещал с отцом поэтические вечера Бальмонта, Сологуба, Северянина. В юности Арсений Александрович считал себя футуристом, о своих ранних творениях он в собственных автобиографических заметках вспоминал так: "Тогда я был подражателем Сологуба, Северянина, Хлебникова, Крученых и, верно, еще кого-нибудь сразу. Писал я стихи такие чудовищные, что и теперь не могу вспомнить их без чувства мучительного стыда". В 1926 году Тарковский встретился в Ленинграде с Федором Сологубом, некогда бывшим его кумиром. Последний прочел его стихи и сказал, что они ужасны, но надежды терять не надо. Далеко от положительного было мнение и другого большого поэта XIX- XX века – Осипа Мандельштама. О Тарковском Мандельштам язвительно пошутил: "Разделим землю на две части, в одной половине будете вы, в другой останусь я". Анна Ахматова высоко ценила стихи Тарковского, несмотря на отрицательные отзывы других поэтов, приятна ей была и дружба с Тарковским, которая продлилась вплоть до её смерти. После ухода Ахматовой, многие считали Арсения Александровича её учеником. О Тарковском говорили, что он один из тех, кто "опоздал родиться", начало его творчества пришлось на время формирования соцреализма, а Серебряный век был уже "загнан в катакомбы литературного подполья". На желание и даже требование современников занять своё место в поэтическом ряду, Тарковский всегда отвечал: "Гений – это Пушкин". Феномен поэзии Арсения Тарковского весьма неоднозначен. Говоря о Тарковском-поэте, Тарковском-переводчике, нельзя не отметить его уникальный вкус и слух, "безупречно поставленный голос", как сформулировал литературовед и переводчик Евгений Витковский. Тарковский отвергал современное ему столетие, но знал, что время не выбирают. И это не помешало ему создать свое время, время своей поэзии. Для Тарковского было важно, чтобы "слово светилось, благодаря близости другого или отдалению от другого", - сказала в одном из исследований поэтесса Светлана Кекова. Яркий представитель так называемой православной поэзии, Светлана Кекова посвятила статью метаморфозам христианского кода в поэзии Николая Заболоцкого и Арсения Тарковского – авторов, формально считающихся представителями советской поэзии, но фактически весьма от нее далеких. Тарковский в своих стихотворениях очень кинематографичен, в его такстах, словно мелькающие кадры кинохроники, сменяют друг друга цвета, образы, эмоции. Для него важна каждая деталь, мерцающая в каждой строке еле заметным светом. Основой художественного метода Арсения Тарковского, определяющей способ трансформации действительности в реальность текста, является принцип преображения. "Сквозь вещи и явления обыденного мира в поэзии А.Тарковского просвечивает иное, священное измерение бытия, а человек в его поэзии находится в постоянном поиске этой реальности", - утверждает Кекова. Говоря проще, Тарковский в своих стихотворениях преображает бытовое и обыденное в нечто полумагическое, полумистическое, живущее по своим законам, отличным от течения времени и не поддающимся его влиянию. Кадры со съемок автобиографичного фильма Андрея Арсеньевича Тарковского "Зеркало», 1974 год. В ролях - Олег Янковский и Маргарита Терехова. Ярким примером этого творческого метода является одно из самых ныне широко известных стихотворений Тарковского – "Первые свидания", написанное в 1962 году. Свиданий наших каждое мгновенье Мы праздновали, как богоявленье, Одни на целом свете. Ты была Смелей и легче птичьего крыла, По лестнице, как головокруженье, Через ступень сбегала и вела Сквозь влажную сирень в свои владенья С той стороны зеркального стекла. Когда настала ночь, была мне милость Дарована, алтарные врата Отворены, и в темноте светилась И медленно клонилась нагота, И, просыпаясь: "Будь благословенна!" - Я говорил и знал, что дерзновенно Мое благословенье: ты спала, И тронуть веки синевой вселенной К тебе сирень тянулась со стола, И синевою тронутые веки Спокойны были, и рука тепла. А в хрустале пульсировали реки, Дымились горы, брезжили моря, И ты держала сферу на ладони Хрустальную, и ты спала на троне, И - боже правый! - ты была моя. Ты пробудилась и преобразила Вседневный человеческий словарь, И речь по горло полнозвучной силой Наполнилась, и слово ты раскрыло Свой новый смысл и означало царь. На свете все преобразилось, даже Простые вещи - таз, кувшин,- когда Стояла между нами, как на страже, Слоистая и твердая вода. Нас повело неведомо куда. Пред нами расступались, как миражи, Построенные чудом города, Сама ложилась мята нам под ноги, И птицам с нами было по дороге, И рыбы подымались по реке, И небо развернулось пред глазами... Когда судьба по следу шла за нами, Как сумасшедший с бритвою в руке.