Полянский, Копачевский и романтики

Романтическая личность Манфреда, величественный пессимизм Байрона были близки Шуману, неутомимому борцу с обывательщиной. Валерий Полянский, дирижерская манера которого отличается крупным мазком и мощной динамикой, выявил, пожалуй, всю философскую трагедию героя, обреченного на пожизненное одиночество. Отчуждение природы и человека, пейзажи мрачных Бернских Альп, последние часы существования Манфреда — все эти образы, романтически преувеличенные и предельно усиленные Шуманом, масштабно прорисовывались дирижером. Фото: sgaf.ru Размышления одинокой личности, патетические и возвышенно-лирические, продолжил Филипп Копачевский в фортепианном концерте. Необыкновенно волево, играя "желваками", пианист заявил о себе, как эмоционально-накаленном герое, в первых аккордах вступления. Первая часть, развернутая и драматургически сложная, своеобразная форма шумановского сонатного аллегро, ощущалась под полным контролем солиста. Он "диктовал" свою темповую волю, был на чеку на всех композиционных стыках, уверенно ввел в завершающую коду, идеально встроив оркестр в фортепианную фактуру. Вторая и третья части были по нерву более спокойными, где проявилась явственнее лирическая сторона пианиста. А в чудной миниатюре Шумана, сыгранной Копачевским на бис, засверкала звуковая культура знаменитой манеры выпускника класса профессора Сергея Леонидовича Доренского. Фото: mosoblfil.ru Четвертая симфония ми-минор, последняя в творчестве Брамса, также развивает художественные устремления Шумана. Главенствуют образы и переживания отдельной личности, душевной драмы, драматических коллизий нравственного совершенствования. Мелодизм материала покоряет слушателя, волнует сердце, услаждает слух и душу. Но если ля-минорный концерт Шумана в финале все же провозглашает мажор, четвертая часть симфонии приводит к окончательной трагедии. Ми-мажор, появляясь на лирическом островке, возвращает напряжение минора в конце. Тональность ми-минор, еще в баховской традиции, несет на себе эмоцию трагичности. Валерий Полянский в своем видении этой симфонии выявляет и подчеркивает общечеловеческую масштабность личностных переживаний, приподнимает мелкое и добавляет сдержанной эпичности лирике, не допуская излишнего пиано. Спокойствие и отсутствие романтической порывистости исполнения дают ощущение внутреннего понимания философской мудрости и необходимости человеческих переживаний.