Юрий Крылов: У меня нет иллюзий, что в этом мире стихи могут приносить деньги

О сути поэзии, вдохновении и работе над стихами наш корреспондент беседовала с постоянным автором «Вечерки», редактором и переводчиком, поэтом и издателем Юрием Крыловым. — Юрий, Бродский называл поэзию видовой целью, высшей формой речи. Что для вас это «баловство стишками»? — Поэзия для Бродского и поэзия в моем представлении — это разные вещи. Ее, поэзии, по идее, быть не могло на Земле вообще… Поэзия борется со смертью, с грехом уныния. Она предмет самоидентификации, этакая палка-копалка, позволяющая тебе узнать о себе то, что ты не знал о себе раньше. Любое публичное демонстрирование поэтических текстов — своего рода эксгумация, так как в момент написания текста ты уже получаешь от него все, что только можно: и все, текст прожит, все... — Поэты — люди уязвимые. Потому вы прячетесь под маской редактора? — Поэзия не кормит, и в этом смысле поэт уязвим. Все где-то как-то работают — у меня нет иллюзий, что в этом мире стихи могут приносить деньги. А редакторское ремесло позволяет жить. Есть редакторы-концепторы, есть редакторы-менеджеры, это две важные составляющие издательского процесса. Я отношу себя к первым... Поэт и редактор пересекаются во мне лишь на узком перешейке «своего». У меня вообще четкое разделение: в издательстве я редактор, дома за столом — литератор. И литература для меня — в том числе некое репутационное занятие, ведь редактор, который не может генерировать нечто свое, оригинальное, это не редактор на самом деле. Надо обязательно предъявлять миру что-то свое! — Кто из современных 30–40-летних поэтов вам интересен? — У меня давно не было удивления, но как-то пригласили на фестиваль в Пермь в качестве «варяжского гостя». Там и узнал интересного поэта Павла Селукова, правда, его короткая проза лучше его стихов. Там была Даша Крапивина с любопытными дамскими стихами… Из уже проявивших себя авторов могу назвать Ингу Кузнецову, Дмитрия Кузьмина, Юлия Гуголева. — Выступая перед молодыми авторами, говорите о том, как нужно работать над текстом, чему их учите? — Один свой текст можно написать раз пятнадцать… Авторам же даю очевидные советы — вот, когда вы написали стихотворение, возьмите последнюю строку и начните с нее… Работа над текстом — это труд, а не только мифическое вдохновение. Эта метода дисциплинирует поэтическую мысль. А мысль расхристана: сейчас идет тотальная верлибристика — на мой взгляд, чуждая русской поэтике. По статистике, у нас 2–3 процента людей читают поэзию. И это нормально, ибо поэзия перестала быть предметом идолопоклонничества, прошла поэтическая истерия 1960-х… Зачем обожествлять творца? Ты просто транслируешь нечто в ноосферу — то, что существует и без тебя: все зависит от ловкости ловца… — Вы как-то заметили мимоходом, что у вас достойных «всего-то 50 стихотворений и 150 переводов». Удивило, что переводов больше. — Я сейчас перевожу поэму о Гильгамеше и делаю к ней большой комментарий. Считаю, что некоторые классические тексты раз в 50 лет стоит переводить заново, ведь переводы XVIII и XXI веков разнятся радикально! А такая традиция ротации переводов продлевает жизнь оригинальному тексту. Огромное количество понятийных вещей нуждается в дополнительном толмачестве: почему Гильгамеш — предок героев, кто такие шумеры и так далее. Без современного справочного аппарата даже хороший перевод не работает в полную меру: люди XXI века ничего не знают о бытовании шумеров. Должен быть и новый перевод, и новый комментарий. И я свои 15 копеек в эту копилку бросил. Вообще же я переводами занимаюсь утилитарно — есть, например, заказ из оксфордского издательства: англичане хотят перевести своих поэтов на русский, вот я это делаю. Такие же истории любит Токийский университет. С их подачи я перевел интересного японского поэта Акимицу Танака. Или я еще выпускаю, например, новеллы Фицджеральда, там энное количество стишков, и я сам их перевожу: получается быстрее и качественнее. Недавно даже получил Премию имени Хемингуэя, учрежденную канадским журналом «Новый Свет», за перевод: забавно, где-то там, в Торонто… — Что будете переводить через пятьдесят лет? — Через пятьдесят лет меня будут переводить! (Смеется.) — Интеллектуальная проза, как называют теперь качественную литературу, постепенно схлопывается в угоду литературе остросюжетной или сентиментальной… — Интеллектуальная проза — это глобальный фейк, который придумали не слишком образованные люди! Кто это? Кафка? Гессе? Или Лена Элтанг? Интеллектуальная проза — это когда автор демонстрирует задавленному читателю свой непомерный интеллект? Проза может быть либо хорошая, либо плохая. — Что для вас естественный отбор в искусстве? Кто у нас получает премии? Это же какаято литпроцессия — одни и те же имена… — Все наши премии как институции, как двигатели литературы себя исчерпали и дискредитировали. Я на пять лет вперед знаю, какую премию кто получит. Нет интриги! Премию дают по совокупности заслуг, а не для стимулирования литературного процесса. Это как на пенсию выйти: вот отработал — вот получи свою «литпроцессию». Мне в силу профессии в этих тараканьих бегах тоже приходилось участвовать, кого-то номинировать, но это все ротация того, что уже несколько раз перетрясли в премиальной корзинке! В 2018 году «Русского Букера» (одна из старейших и престижных литературных премий — «ВМ») вообще не было — попечитель устал всем этим заниматься. Раньше была премия «Дебют», и я понимаю ее функциональность — получил молодой писатель свой лауреатский миллион и сиди пиши роман хоть целый год, тебе есть на что жить! РИФМЫ ТАНЕЦ ДЕРВИШЕЙ Вот я стою по горло полный водкой. Встал на носки, качнулся и затих. Я — женские тела плывут как лодки. Я — сам слегка заглядываю в них. Я — переживший многия уроны, Зачем лукавить, так оно и есть. Я — голуби летят над нашей зоной. Я — дервиши, танцующие месть. Смотрю на все изрядно изумленно: К чему в твоей руке моя рука. Мы — голуби, летим над нашей зоной Несносные, как песня моряка. Я — все равно какому Богу веришь. ...Я не банзай, я даже не акме. Я — все равно что… христианский дервиш, Я босиком танцую по зиме. От глаз к плечам я не вожу рукою. Мой аналой, как будто бы везде. Я не в тебе. Я точно не с тобою, Я — дервиш, я танцую на воде.