Рок и рококо: от "Орфея" до "Курицы"
"Орфей" Парижскую редакцию оперы Глюка "Орфей и Эвридика" играл оркестр "Musica Viva" вместе с маэстро Александром Рудиным, и это часть музыкальных торжеств к сорокалетию коллектива. Обратившись к мифу о сладкоголосом античном певце, Глюк написал эффектную и красивую партитуру про "тайны чувства и странствия души": все знают арию "потерял я Эвридику", пляску фурий (перенесенную в оперу из балета "Дон Жуан", где эта музыка была связана с Командором) и чудесную "хрустальную" мелодию для флейты. "Орфей" — относительно камерная опера, в ней всего три действующих лица, но есть хор и балет. Возможно, поэтому Рудин решил не просто показать концертное исполнение оперы, но превратить ее почти в спектакль. Сцена зала Московской филармонии преобразилась: ее стены затянули черной тканью (в античном мифе, по мотивам которого написан "Орфей", речь идет о смерти). Действие происходило не только на подмостках, но и на боковых портиках. Видеопроекции на заднике изображали нечто абстрактное, динамичное и соответствующее смене эмоциональных настроений. Поскольку парижская редакция 1774 года (переработка более раннего венского "Орфея", написанного на 12 лет раньше) включает балетные сцены, оркестр пригласил хореографа Марианну Рыжкину и возглавляемую ею балетную труппу музыкального театра в Сыктывкаре. Гости из Коми слепили и злобных фурий, и горюющих вместе с Орфеем поселян. Чтобы оставить место для танцев, оркестр поместили в глубине сцены, причем музыканты были разделены на две группы. Посередине оставили проход для певцов и танцовщиков. Камерный хор Музыкального училища при Российской Академии музыки имени Гнесиных (художественный руководитель Петр Савинков) не только выразительно и слаженно пел, но и, изображая пастухов и пастушек, почти танцевал: уж очень многообразные пластические задачи поставил вокалистам хореограф. Такие, что хор фактически стал вторым балетом. Фото: Ольга Кузнецова Орфея, спускающегося за умершей женой в ад, пел тенор Сэмюэл Боден, Эвридику, в финале чудесно ожившую после испытаний - сопрано Кэтрин Хоттигер, российская певица Диляра Идрисова (тоже сопрано) стала вестником богов Амуром. Именно она показалась лучше всех, что, с одной стороны, радует (старинные оперы этой прекрасной солистке еще как удаются), но, с другой стороны, огорчает: ведь опера про Орфея без хорошего Орфея – нонсенс. Видимо, гость был простужен, иначе непонятно, как с таким голосом можно сделать карьеру на фестивалях в Зальцбурге и Глайдборне. Хоттигер была мила, корректна, но не особо колоритна. В итоге главных героев затмил оркестр Рудина, из недр которого доносились благородные и функционально четкие классицистские страсти — при всей имеющейся в партитуре барочной риторике. Оркестр вникал во все оттенки траура, горя, героической решимости и мрака преисподней — приходя к торжеству и ликованию в финале, когда боги оживляют Эвридику, как награду за самопожертвование Орфея. И это тот случай, когда хэппи-энд психологически насущно необходим, хоть он и идет вразрез с античной традицией. "Дон Жуан" и Рамо Марк Минковский, которого не случайно считают выдающимся современным дирижером, в Москве тоже поработал, несколько лет назад: опера "Пелеас и Мелизанда" в Музыкальном театре запомнилась высоким классом звучания оркестра. В обширном репертуаре маэстро музыка нескольких веков и всех направлений, от Перселла до Джона Адамса. Но созданный Минковским "аутентичный" оркестр "Музыканты Лувра" привлекает особое внимание меломанов. Потому что все инструменты, от клавесина до фаготов, звучат тут с мягкой "медовостью" , общая фактура на редкость изысканна, музыка рождается словно на едином дыхании, а слова "плетение кружева" точно описывают магию концертов Минковского и его соратников. Московская программа, посвященная восемнадцатому веку, включала музыку из балета Глюка "Дон- Жуан" (фрагмент которой — волей автора — вошел в партитуру оперы "Орфей" так что с вечером оркестра Рудина возникли переклички) а также "воображаемую симфонию" — коллаж, составленный Минковским из фрагментов опер и балетов Рамо. Самое интересное, как дирижер вел концерт. В "Дон-Жуане" он останавливался перед каждой частью и кратко рассказывал о ней. Рамо тоже были предпосланы комментарии. Потом звучала музыка, часто очень стремительная (предпочтение быстрых темпов у сегодняшнего Минковского очевидно), когда нужно – завораживающе созерцательная, всегда – немыслимо утонченная, но без перехода в манерность. Фото: пресс-служба Московской государственной академической филармонии Минковский дирижировал с задором двадцатилетнего новичка и опытом седовласого мастера. Особая прелесть была в деталях. "Настойчивому" барочному гобою со сцены нежно отвечала барочная флейта с портика зала, под пиццикато струнных: как будто один инструмент в серенаде обольщал другой. В сцене дуэли Дон-Жуана с командором звук оркестра был похож на короткие яростные удары шпаг. При испанском пире с портика доносились сухие щелчки кастаньет. Из-за кулис стучал гулкий барабан. Азарт и церемонность, так свойственные музыке восемнадцатого века, складывались в единое и нерасторжимое целое. Особо поразил головокружительный вихрь, созданный оркестром, в финальной сцене балета: так и видишь, как все летят вверх тормашками, унося грешника, а потом проваливаются в преисподнюю. С жутким затишьем. А не совсем чистый звук натуральных валторн (звук и не может быть у них чистым) в сцене фурий был очень уместен. Разве демоны могут выражаться гармонично? Коллаж Рамо, состоящий из 10 опер и балетов, представил его манеру всесторонне. Скрупулезность деталей, свойственная эпохе рококо, не мешала ощущению какого–то бравого, лихого "мушкетерства": в чередовании темпов аллегро и адажио как будто бурный вихрь сменялся легким ветерком. И широко известные "шлягеры" ("Курица" или "танец дикарей" из оперы-балета "Галантные Индии"), и фрагменты из "Кастора и Поллукса", "Бореадов" и прочих творений композитора – все радовало ухо, вплоть до финальной Чаконы с солирующей трубой. Это рококо, то парадоксально похожее на рок-музыку, то выраженное необычно смелой куртуазностью, приводило в восторг. Так что два биса не смогли насытить желание публики слушать "Музыкантов Лувра" снова и снова.
