Адвокат Василий Гурко: "Совесть — понятие очень юридическое"

— К вам, как к адвокату по уголовным делам, люди приходят решать свои, может быть, самые серьезные проблемы. Но я знаю, что у вашего профессионального цеха своих проблем хватает. Расскажите о самых важных. — По моему мнению, одна из наиболее значимых проблем нашего правосудия, это исполнение принципа судопроизводства, который записан в статье 123 основного закона страны — Конституции. Я говорю о принципе состязательности между стороной обвинения и защиты. Считаю, что проблема заключается в дисбалансе равноправия прокурора и адвоката в процессе доказывания виновности/невиновности подсудимого. На стадии предварительного следствия никакой состязательности и равноправия между стороной обвинения и защиты нет, поскольку, все функции по принятию решений, сбору и оценке доказательств сосредоточены у одного лица — следователя. Это лицо отнесено законом к стороне обвинения, и по этой причине не утруждает себя сбором доказательств и их оценкой в пользу защиты. У защиты таких прав нет, а те, которые есть, во многом ставятся в зависимость от воли и усмотрения следователя. Как нас учил профессор Семен Шейфер, один из авторов УПК, перекос в пользу обвинения на предварительном следствии, по замыслу законодателя, должен компенсироваться в суде, путем соблюдения презумпции невиновности. В соответствии с этим принципом, суд и должен вынести решение, подвергнув критической оценке выводы органов предварительного следствия. Доказыванию в суде подлежит именно выдвинутое против человека обвинение, а не доводы защиты. Задача же адвоката заставить прокурора обосновать свою позицию перед судом, а не обвинять голословно, ссылаясь на домыслы и предположения. Тем самым защитник призван помочь суду критически посмотреть на обвинения. Собственно, в этом и состоит презумпции невиновности. Но, по факту, на судебной стадии процесса, этот принцип в наших судах соблюдается редко. К нему наша правоохранительная система относится формально, как к чему-то ничего не значащему и, якобы, мешающему борьбе с преступностью. — В чем это проявляется? — Прежде всего, в отсутствии критического подхода со стороны суда к доказательствам и выводам стороны обвинения, и наоборот, порой немотивированная критичность к доводам защиты. В результате это приводит совсем не к тому, что гарантирует Конституция, а наоборот — к презумпции вины подсудимого. Этот обвинительный уклон в нашем уголовном судопроизводстве до сих не изжит. Такой подход в доказывании вины, на мой взгляд, разрушает здравую логику правосудия. При отсутствии реального равноправия на предварительном следствии и игнорировании принципа презумпции невиновности на стадии судебного разбирательства, состязательность между прокурором и адвокатом превращается в фикцию. Исчезает сама суть судебного поединка как состязания. Естественно, это приводит к невыполнению судом своего назначения, одним из которых является защита невиновных граждан от осуждения и наказания. Доказательством тому служит мизерное число оправдательных приговоров. — В последние годы все чаще обвиняемые заключают досудебные соглашения со следствием. "Досудебка", как это называется в народе, основана на том, что человек, ныне вроде как раскаявшийся, предает своих, пусть и бывших, но все же товарищей ради своих вполне осязаемых выгод. Ваше отношение к этому институту? — Сам по себе институт досудебного соглашения, на мой взгляд, нужен, поскольку это вполне оправданное и справедливое стимулирование положительного поведения лица, совершившего преступление, предоставление ему возможности загладить причиненный вред и смягчить свое наказание. Но, как говорится, нет такого доброго дела, которое нельзя было бы использовать во зло. Проблема не в самом институте досудебного соглашения, а в складывающейся практике его применения. По смыслу этого института, лицо, заключающее такое соглашение, должно помочь следствию установить истину по делу, указать доказательства виновности других лиц и т. п. Однако, надо понимать, что к этим показаниям надо относиться критически, поскольку досудебное соглашение может заключаться и по иным мотивам. Например, пустить следствие по ложному следу в целях сокрытия истинных участников преступления или смягчения своей ответственности. В этом случае, речь уже не идет об оказании помощи следствию, а напротив — о сокрытии преступления, оговоре невиновного лица, в искажении истины по делу. Естественно, что такое поведение не должно одобряться и стимулироваться правоохранительными органами. Для того чтобы это предотвратить, в практике применения досудебного соглашения, надо исключить возможные злоупотребления этим правовым институтом, нельзя допускать, чтобы этот институт подменил собой обязанность доказывать обвинение. Иначе, это может привести к тому же, что произошло с чистосердечным признанием. Всем известно, что с легкой руки тогдашнего генерального прокурора СССР Андрея Вышинского признание стало "царицей доказательств". И в результате в сталинском СССР большая часть "политических" дел строилась именно на признаниях, выбиваемых из подсудимых. Следствием этого стали пытки и нарушение прав человека, осуждение невиновных. У меня есть опасение, что такая практика использования данного правового института может легко превратить судебные и правоохранительные органы из правоохранительного механизма защиты общества от преступлений, в репрессивную машину. Примером такого перекоса считаю уголовное дело в отношении начальника уголовного розыска тольяттинского ОП№ 24 Владимира Шапшова, которого арестовали и обвинили во взятке только на основании показаний лиц, заключивших досудебное соглашение со следствием. Эти показания были положены в основу обвинения Шапшова без всякой проверки на достоверность. Сейчас это дело рассматривается Автозаводским районным судом и я в нем участвую. Посмотрим, чем оно закончится… — Многие считают, что адвокаты, если не слуги дьявола, то уж точно стоят на стороне преступности и ее обслуживают. Но я знаю вас как человека религиозного и, скорее всего, вы оцениваете свою работу с позиции православия. — Постараюсь объяснить свое понимание этого вопроса на примере из Евангелия. Вот, например, эпизод суда Иисуса Христа над женщиной, уличенной в прелюбодеянии. Фарисеи привели ее на суд к Иисусу чтобы, спровоцировать его на нарушение закона. Согласно обычаю, женщину требовалось предать смерти через побитие камнями. Иисус же не нарушил закон, тем не менее спас преступившую его женщину от неминуемой гибели. Он предложил ее обвинителям: "Кто из вас без греха, первый брось в нее камень". Они же, услышав это, будучи обличаемы совестью, ушли один за другим, начиная от старших до последних, и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди". Иисус же, увидев это, сказал женщине: "Где твои обвинители? Никто не осудил тебя? И Я не осуждаю тебя. Иди и впредь не греши". Речь здесь не о том, что можно нарушать закон и не отвечать за это. Главная мысль, думаю, применение закона по духу и по букве призвано не столько уничтожить личность преступника, сколько попытаться через его покаяние, то есть исправление себя, вернуть обществу полноценную личность, однажды преступившую закон. Речь о том, что даже закон надо применять по совести и гуманно. Поскольку сам по себе закон формален, он не может породить справедливости, до тех пор, пока применяющий его человек не будет руководствоваться совестью. Почему обвинители женщины ушли, отказавшись побить ее камнями? Потому что были изобличаемы совестью. И по совести поняли, что побить камнями эту преступницу будет несправедливо, потому что это будет большим злом, чем-то, которое она совершила, преступив закон. Православный святитель, преподобный авва Дорофей, в своем поучении о совести, называет совесть Божественным даром человеку, "помыслом, который просвещает ум и показывает ему, что есть доброе и что злое". Иными словами, только совесть позволяет нам отличить добро от зла, а значит без нее нельзя достичь справедливости даже строго следуя закону, поскольку легко можно перепутать добро со злом. А в отправлении уголовного правосудия это особенно опасно. — Но все наши правоохранители — следователи, прокуроры, судьи в своей повседневной деятельности руководствуются законами, а не морально-этическими нормами и понятиями такими как совесть. Как же тогда можно полагаться на правосудие? — Вот тут вы глубоко ошибаетесь! Совесть — понятие очень даже юридическое. Читаем статью 17 Уголовно-процессуального кодекса: "Судья, присяжные заседатели, а также прокурор, следователь, дознаватель оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью". Это очень правильное указание, жаль, что не всегда оно соблюдается. Вот к примеру, последний скандал, который разразился в нашей губернии и дошел до столицы, когда уважаемого человека профессора Евгению Трещеву обвинили в прогулах, да еще привлекают к уголовной ответственности. В следственном управлении же заявили представителю Совета по правам человека, что формально, в действиях Трещевой содержится состав преступления. И за эту формальность, они как фарисеи выйти не могут… Не глупые люди облачают закон в форму, а вот как поместить дух, в написанные русским по белому строки? Я думаю, что дух закона главенствует над формой и потому формализм, с точки зрения православия, недопустим в стенах суда. В противном случае все будет как у фарисеев, которые безукоризненно соблюдали закон, но справедливости не творили. — Как вы выстраиваете защиту по уголовному делу, если в процессе явно просматривается обвинительный уклон? — Задача состоит в том, чтобы несмотря на обвинительный уклон, свести действия участников процесса к соблюдению принципа презумпции невиновности. Конечно, это задача сложная, но, при удачном стечении обстоятельств и правильно выбранной стратегии защиты, вполне исполнимая. Очевидно, что правильный выбор нужных стратегий приходит с опытом. Для того чтобы стать полководцем надо повоевать, , возможно, не раз проиграть. Поэтому за одного битого двух небитых дают. Но, иногда, для поиска интересных стратегий защиты, полезно использовать аналогию из других видов человеческой деятельности, или игровых ситуаций. Мне, например, в поисках стратегии защиты, иногда помогают боевые искусства айкидзюцу и иайдзюцу, которыми я занимаюсь в свободное время. Их технику я переношу на интеллектуальный поединок с государственным обвинителем, и иногда получаются интересные не стандартные стратегии. Любое суждение человека, в том числе и обвинение, имеет основание в виде доказательств, опору на котором оно зиждется. Кроме того, любое суждение должно подчиняться законам логики. В дискуссии, как и в айкидзюцу, задача заключается в том, чтобы разбить факты, лежащие в основании суждения противника, либо логически сместить центр обсуждения в область, где у противника нет оснований для отстаивания своей правоты. Если это удается, то довод противника опровергается или становиться безосновательным. Интересна в этом отношении и математическая теория игр, согласно которой, любой реальный процесс можно формализовать и представить в виде игры с определенным набором правил и игроков, рационально преследующих свои интересы. Зная правила игры и интересы игроков, можно предугадать их действия, и исходя из этого выработать свою стратегию для достижения максимального результата. Судебный поединок также можно формализовать и представить в виде игры, где игроками являются судья, гособвинитель, защитник и другие участники процесса, каждый из которых преследует свои интересы и вынужден поступать по определенным правилам. Но, в любом случае важно не заиграться и помнить, что за этой игрой стоят судьба людей, которые не всегда поступают рационально. — Какие дела из ваших текущих вы могли бы выделить? — Пожалуй, самый важный для меня, на данный момент, это Владимира Шапшова. Считаю его важным, поскольку, если обвинение в отношении Шапшова устоит в суде, то это, на мой взгляд, создаст опасный прецедент в уголовно-правовой практике, и прежде всего, для самих сотрудников правоохранительных органов. Мне известно, что многие следят за этим процессом и поддерживают моего подзащитного. Я благодарен за это и надеюсь, что мне и моим коллегам, защищающим Владимира, удастся доказать его невиновность, тем более, что для этого есть все основания. Свою позицию мы уже изложили в самом начале судебного процесса и не скрывали ее на следствии. Считаем, что обвинение в отношении Владимира Шапшова надуманное, притянутое за уши. Например, следствию не удалось установить, как факт получения Шапшовым каких-то денег от потерпевшего, так и факт его, якобы, преступного сговора с остальными фигурантами дела. Более того, считаем, что в ходе судебного следствия уже опровергнуто утверждение обвинения, что Шапшов, якобы, довел до сведения потерпевшего о возможности освобождения его от уголовной ответственности за незаконное денежное вознаграждение. Потерпевший такого факта не подтвердил в суде. Не было этого и в его показаниях на следствии, которые суд досконально изучил. В суде потерпевший прямо заявил кто его задерживал и доставлял в отдел полиции, кто, когда и при каких обстоятельствах разговаривал с ним о деньгах, кто его отвозил на место передачи денег и т. п. Шапшов там не фигурирует. На сегодняшний момент, у меня складывается твердое убеждение, что потерпевшего попросту обманули и развели на деньги, запугав уголовной ответственностью, поскольку фактически никакого сбыта сильнодействующих препаратов он не совершал. — Какой процесс или подзащитный запомнились вам больше всего? — В большинстве случаев мои клиенты — это обычные граждане и каждый интересен по-своему. Наверное, известными, некоторых из них делают громкие процессы, в которых мне довелось участвовать в качестве защитника. Пожалуй, самым ярким, если говорить в таком контексте, у меня было дело по защите Екатерины Пузиковой. Дело получило большой общественный резонанс благодаря освещению в прессе, а с ним получила известность и личность нашей подзащитной. — Это дело было самым сложным в вашей практике? — Да. Причем оно было сложным и запутанным не только для защиты, но и для следователей и судей об этом говорит длительность его рассмотрения. Разбираясь в хитросплетениях фактов, нам приходилось собирать целые консилиумы из своих коллег, обращаться к специалистам в различных отраслях знания, для правильного понимания фактов. Так, что, можно сказать, что победа в этом деле — это плод коллективной деятельности, и я благодарен всем, кто помогал нам, без их участия не было бы оправдательного приговора. — Кто все-таки отравил банкира? — Я не могу обвинять кого-то в столь тяжком и коварном преступлении. Я адвокат, и для меня важным является, что к этому преступлению не причастна моя подзащитная. Искать виновное лицо — это задача следственных органов. Конечно, сейчас это сделать гораздо сложнее, поскольку прошло много времени с момента преступления, которое, напомню произошло 7 марта 2012 года. Многие следы уже безвозвратно утрачены. Но, мы полагаем, что за то время, пока дело расследовалось, рассматривалось в судах, следствием было установлено много интересных фактов, позволяющих ответить на ключевые вопросы данного дела: каким ядом был отравлен потерпевший, в какую пищу был помещен яд, в какой момент, и на ком имеются его следы. Ошибка следствия, на мой взгляд, заключалась в одностороннем и однобоком характере расследования, фактическом исследовании только одной версии — причастности к отравлению супруги погибшего. Свое видение этого преступления мы изложили в ходатайстве, которое было направлено в следственный орган, а также в жалобе прокурору. — Поддерживаете ли вы сейчас отношения с Екатериной Пузиковой? — Екатерина сама стала адвокатом, участвует в качестве защитника по уголовным делам. Кстати, в дело Шапшова я попал с ее легкой руки, поскольку изначально, близкие Шапшова обратились к ней, а она порекомендовала в качестве защитников меня и Андрея Карнамазова. К сожалению, у Андрея Ивановича не получилось попасть в это дело из-за занятости. Потом, на судебной стадии, в него вступила и Екатерина Григорьевна. Теперь встречаемся с ней в этом процессе, но уже не как защитник и подзащитная, а как коллеги. — Поддерживаете ли вы личные отношения с прокурорами и судьями? — Каких-то отношений с прокурорами, судьями или следователями вне работы у меня нет, поскольку среди моих знакомых нет людей, обладающих данным статусом или состоящих при должностях. Да и с этической точки зрения, я считаю, было бы неправильным поддерживать такие отношения. А вдруг завтра придется участвовать вместе в процессе по уголовному делу? Могут возникнуть всякие подозрения, а этого не нужно ни адвокатам, ни прокурорам, ни судьям. — Поступали ли вам угрозы в связи с профессиональной деятельностью? — Что касается угроз с чьей-либо стороны, то Бог миловал. С оппонентами по делам стараюсь быть корректным. Спорю, доказываю, но в личностные конфликты не вступаю. Был случай, что по одному делу, представители оппонирующей стороны даже поблагодарили меня за корректное отношение к ним и их проблеме, несмотря на то, что они проиграли дело. Хотя, в процессе спора в суде или на следствии могут возникнуть конфликтные ситуации. Но я стараюсь их сглаживать. Конфликт не приведет к нужному для клиента результату, а вот навредить может. Лучше все споры разбирать в законных и деловых форматах, в которых корректное высказывания своих позиций и оспаривание оппонентов ничем, кроме этических норм и здравой логики не ограничивается. — Приходилось ли вам отказывается от клиентов? — В общем-то, адвокат-защитник не вправе отказаться от принятой на себя защиты, поэтому, если уж попал в дело, то веди, даже если клиент перестает платить. Адвокатура — это не коммерческая организация, но и нельзя забывать о хлебе насущном. Кушать-то хочется всем. Здесь вернее говорить о расторжении соглашения с клиентом, по взаимной договоренности с ним, причем только по инициативе самого клиента. Поэтому отказов от клиентов, как таковых у меня не было. А вот расторжения соглашений по инициативе клиента встречались. В основном это происходит по причине, когда моя позиция по делу не устраивает клиента, или клиенту кто-то пообещал более лучший результат с другим адвокатом. Люди всегда ищут где лучше. Я считаю это вполне здравой логикой, если кто-то может помочь человеку более эффективно, чем я, и выполнить работу лучше, то правильнее, если эту работу выполнит он. Но, в таких ситуациях важно, чтобы человек не занимался самообманом, когда он приходит к своему адвокату и говорит, что другой обещал лучший результат, а на самом деле он недостижим по объективным причинам. Вот тут может случиться беда, когда человек, вместо того, чтобы держать синицу в руках, начинает ловить журавля в небе и остается ни с чем.