Владислав Иноземцев «сфотографировал» Россию

Владислав Иноземцев. Несовременная страна. Россия в мире ХХI века. – М.: Альпина Паблишер, 2018. Тираж 5000. «Четким и убедительным фотоснимком» сегодняшней России называет эту книгу Адам Михник в своем отзыве, предваряющем текст. Владимир Рыжков использует иной образ, но с тем же значением: «Книга Владислава Иноземцева помещает нас перед прямым и чистым зеркалом». А я бы сказала, что эта книга – набат. Не снимок и не зеркало, а тревожный колокол или барабан. Переводя с метафорического языка на терминологический, это памфлет с элементами социологического и культурологического исследования. Сам автор характеризует книгу и ее задачи подчеркнуто скромно: это «лишь попытка оценить, с какого рубежа стране придется начинать, если она все же попытается вписаться в современный мир» (с. 348). Но такая попытка предполагает объяснения, что такое «современный мир», и почему Россия – «несовременный», и что значит «вписываться» в современность, и что этому препятствует. Наша страна заблудилась не в пространстве, а во времени, утверждает Владислав Иноземцев и предлагает свое истолкование «особого пути» России. Да, автор пользуется метафорой «пути» и признает, что у России он «особый», на котором у нее раз за разом (век за веком) возникает представление о своей благой исключительности. Заимствуя в окружающем мире, впитывая нечто новое, Россия сознавала себя хранительницей воспринятого, когда в мире уже все изменилось. Эти изменения Россия истолковывала так – «они не сберегли, а мы храним». В книге часто встречаются загадочные формулы «Россия понимала…», «Россия видела…», «империя верила…» («империя, которая свято верила в свой непреходящий характер», с. 50). Что это значит, автор не уточняет. Под метафорическими обобщениями «империя верила», «страна сознавала» подразумевается нечто такое, что отличается от персональной веры или сознания конкретного человека. Но что именно? Убеждение правителей? Непроговоренные настроения большинства населения? Неизвестно. Метафора остается метафорой. Итак, Россия видела себя хранительницей добра на своем особом пути, но «из западной части Европы она виделась не столько как уникальная страна, сколько как-либо отсталое, либо идущее по неправильному пути общество» (с. 15). Позволю себе придирку. Автор, увы, не златоуст. «Не столько как…», «сколько как-либо…» – книга не порадует читателя блеском стиля. Автор отвергает идею о единой для всех норме, отвергает идею о «ненормальности» России, выдвигая идею о ее «несовременности». То есть особый путь страны не предполагает ее несовместимости с Западом, но ведет к отставанию от него. В первой главе «Особенная идентичность» автор проводит краткий экскурс в историю российской государственности, указывая на ее «вечное ученичество» и разбирая, что именно она восприняла от империй – Византийской и Монгольской. От первой – прежде всего «симфонию церкви и власти», но не наследие римского права. От второй – жестокость, угнетение и умение властвовать над большими пространствами, но и веротерпимость. «Особенный» исторический опыт породил уникальный феномен «государства». Идея «государства» в российском исполнении – это право власти подавлять собственное население, распоряжаться ресурсами не во благо народа, а во благо все того же «государства», искоренять любую оппозиционность как предательство, злодейство, «антигосударственное деяние». Автор полагает, что такое понимание «государства» подорвало в населении рациональность, сделав его беззащитным перед мифами, доктринами, «идеологическим помешательством» (с. 62), тем самым превратив Россию в полигон для испытания революционных или консервативных идеологий. Автор уверен, что идеологическое помешательство Россия переживает и сегодня, а «мифологизация становится важнейшим элементом контроля над обществом» (с. 21). Я бы сказала не «элементом», а «инструментом». Но главный вывод автора связан не с российским государством, а с человеком в России: «ценность человеческой жизни практически не растет с течением времени» (с. 59). Возвращаясь во второй главе к идее «несовременности» страны, автор подчеркивает, что это не краткое, мимолетное явление, а многовековой «тренд». Россия – вечная периферия, окраина развитого мира. Борис Кагарлицкий в книге «Периферийная империя: Россия и миросистема» понимал «центр» и «периферию» как две самостоятельные траектории развития и утверждал, что попытки периферии участвовать в «соревновании» ведут только к ее отставанию от центра (Запада). Как историк-марксист, Кагарлицкий восхищается годами советского эксперимента, когда России «почти удалось вырваться из миросистемы» (Борис Кагарлицкий. Периферийная империя: Россия и миросистема. 4-е изд. – М.: Ленанд, 2016, с. 454), и обещает, что «с крушением Советского Союза борьба не закончилась» (там же). Владислав Иноземцев, напротив, утверждает, что опыт Советского Союза доказал гибельность и бесполезность этой попытки: «За идею перемещения с периферии в центр мировой экономики и политики власти готовы были положить в могилы большую часть собственного народа. Прямые демографические потери России в ХХ столетии оцениваются современными демографами не менее чем в 76 млн, а общие – в 113-137 млн человек» (с. 339). Еще придирка: хотя вопрос о демографических потерях России остается дискуссионным, автор некритически воспроизводит ту гипотезу, которая предполагает наивысшие цифры потерь. Именно эта попытка «обогнать» весь мир сделала Россию окончательно несовременной страной, настаивает автор. Сегодня Россия – авторитарная европейская страна, переживающая идейно-политические метания, которые в Европе уже давно пройдены. Однако общество «и сейчас остается свободным и индивидуализированным» (с. 113), архаичность же связана с «политической системой» (с. 113). В частной жизни россиянин может пользоваться свободой, если она не входит в противоречие с «государством». Третья глава озаглавлена парадоксально – «Рыночная не-экономика». Парадокс раскрывается так: в России существует «несовременное» хозяйство – симбиоз двух секторов: государственно-рентно-нерыночного и частно-предпринимательско-конкурентного. Автор подчеркивает, что такое хозяйство хоть и несовременное, но устойчивое, ибо «соблюден баланс интересов между элементами системы» (с. 157). Но в книге, к сожалению, не раскрыто, как же соблюден баланс и что он собой представляет. В четвертой главе, названной «Невозможность модернизации», эта невозможность объясняется рядом причин экономического, политического, идеологического и психологического характера. А именно: сырьевой экономикой, сознательным курсом власти на архаизацию, страхом общества перед реформами и его согласием терпеть, спецификой внешней политики, мощной пропагандистской обработкой. В пятой, шестой и седьмой главах («Навстречу социальной катастрофе», «Нищета русского мира» и «Аномалии внешней политики») автор детализирует то, что заявлено в главе «Невозможность модернизации». В этих заключительных главах автор бьет набат громко и страстно, воздействуя на читателя не столько аргументами, сколько пафосом, инвективами, страшными словами («нищета», «катастрофа», «неудачники», «отторжение равенства»), гневным тоном и даже непарламентскими выражениями. «Можно ли, однако, требовать от страны и общества формирования перспективных целей, если нация в последние годы откровенно – и целенаправленно – дебилизируется?» (с. 219) «Оболванивание населения» (с. 232). «Российское обществоведение превратилось в фикцию» (с. 225). В заключении книги странным образом соединяются пессимистически-алармистские аккорды с оптимистически-торжественными. «Пройдя сложный исторический путь, Россия на всем его протяжении была – и по сей день остается – окраиной развитого мира. Причиной успешности России на протяжении всей ее тысячелетней истории была способность страны впитывать в себя достижения любых возникавших поблизости центров – будь то Византия, Монгольская империя или Европа Нового времени» (с. 337-338). Губительная попытка Советского Союза «превратиться из периферии в центр» (с. 338) привела к его распаду – крупнейшей геополитической катастрофе века. И в стране настало наше несовременное сегодня… Что же теперь делать? Модернизация невозможна, коррупция и нищета захлестывают страну, нация «дебилизируется»… Однако в таком отчаянном положении, после такого грозного набата вывод и совет автора парадоксально мягки и утешительны: «Сегодня важны не изменения и даже не объяснения, а создание систематической картины общества, в котором мы живем, и мира, в который это общество по необходимости встроено» (с. 348). Да, познание и просвещение – дело великое. Но, простите, а как же катастрофа и социальные бедствия, которые уже на пороге? Автор: Елена Иваницкая