Как питалась элита в блокадном Ленинграде
В России 27 января отмечается очередная годовщина окончания блокады Ленинграда. В обществе продолжаются споры вокруг этих трагических событий, одним из проявлений которого стал фильм Алексея Красовского «Праздник». В нём режиссёр попытался сыграть на теме неравного распределения продуктов в осаждённом городе. News.ru опросил учёных — крупнейшего в мире специалиста по Блокадному периоду Никиту Ломагина и молодого историка Михаила Пискунова, чтобы узнать как обстояли дела в реальности. Нас интересовало, что достоверно известно историкам о привилегированном питании населения в годы блокады, сколько было такого контингента и что это были за люди, каких профессий и должностей. Насколько их довольствие отличалось от пайка рядовых граждан. Чем был продиктован порядок особого питания для них и насколько серьёзно можно относиться к сведениям о пирах которые якобы устраивал первый секретарь Ленинградского обкома. Ранее News.ru посвятил этому вопросу отдельное историческое расследование в попытке выяснить, возможно ли в научной среде и обществе достижение консенсуса при взгляде на эту проблему. Никита Ломагин, историк, культуролог, доктор исторических наук, сотрудник СПбГУ и Европейского университета в Санкт-Петербурге: Иерархия потребления в период Великой Отечественной войны определялась и строго контролировались центральными директивными органами (ГКО, СНК, Наркомат обороны, Наркомат торговли СССР) посредством представления фондов и лимитов. Нормы продовольственного снабжения также устанавливались ими, в случае необходимости на местах корректировались Военными Советами с учётом реального положения дел и реализовывались органами исполнительной власти. Произвольное или несанкционированное использование нормированных продовольственных товаров преследовалось по закону. В военное время приоритет в снабжении отдавался действующей армии. Труженики тыла снабжались в соответствии с тем вкладом, которые они вносили в обеспечение обороноспособности страны. В Ленинграде с введением карточной системы высшее партийное и советское руководство — секретари Обкома и горкома партии, председатель Ленгорисполкома и его заместители — получали литерное снабжение категории «А», заведующие отделами ОК и ГК ВКП (б), первые секретари райкомов партии, а также председатели районных исполкомов, ряд других должностных лиц, а с июля 1943 г. — семьи генералов, адмиралов и Героев Советского Союза — получали литерное питание по категории «Б». Колоссальная ответственность, которая лежала на довольно узком круге городского руководства (не более 100 человек в 1941 г., в 1943 г. — более 600 человек) по широкому кругу жизненно важных вопросов — организация обороны города, эвакуация предприятий и учреждений, организация снабжения города, обеспечение работы предприятий и многие другие, — предполагали соответствующий уровень обеспечения. При этом ни о каких излишествах в городе речи не было. Нормы снабжения, в том числе по литерному питанию, определялись директивными органами, а с января 1942 г. в городе работала специальная Продовольственная комиссия Военного совета, которая коллегиально решала вопросы распределения ограниченных продовольственных ресурсов. На одном из заседаний Ленгорисполкома вскоре после прорыва блокады в январе 1943 года заведующий отделом торговли Иван Андреевич Андреенко, говоря о работе этого института, подчеркнул, что «у нас отпуск одного килограмма продовольствия решается Продовольственной комиссией Военного Совета…», а порядок расходования продовольствия, установленного исполкомом, определяется постановлениями Военного Совета, Совнаркома и горкома партии". Председатель Ленгорисполкома Пётр Сергеевич Попков также отмечал, что «у нас создан специальный орган — Продовольственная комиссия, мы там рассматриваем продовольственные вопросы и решаем их коллективно. «Я, кажется, имею много власти, но я никогда не решаю эти вопросы: вот тебе килограмм, тебе — два килограмма». Рабочие и инженерно-технические работники, трудившиеся на оборонных предприятиях Ленинграда и связанных с ними работах (энергетика, транспорт, ремонтно-восстановительные и погрузо-разгрузочные работы), а также работники пищевой промышленности и торговли (в 1941 году — более 100 тыс., в 1943 году около 38 тыс.) получали нормы первой категории. Всего населения, получавшего карточки по категории рабочих и ИТР, в декабре 1941 года в Ленинграде было 825 тыс. человек, то есть треть населения Ленинграда. Такие же нормы полагались обеспечивавшим безопасность города оперативным работникам НКВД, бойцам МПВО и пожарной охраны. Более высокие, нежели служащие и иждивенцы нормы получали дети в возрасте до 12 лет включительно, количество которых на декабрь 1941 года составляло более 450 тыс. человек. Дополнительное питание полагалось беременным женщинам (около 3 тыс.), донорам (9 тыс. в 1941−42 годах, 12 тыс. — в 1943 году), промышленным альпинистам, занимавшимся маскировкой высотных объектов в городе, пациентам лечебных и детских учреждений и ряду других категорий населения в соответствии с решениями Продовольственной комиссии фронта. На 1-ю (рабочую) категорию снабжения в ноябре-декабре 1941 г. были переведены несколько сотен выдающихся представителей науки, культуры и искусства. Они, а также небольшая группа депутатов Петросовета и членов партии с дореволюционным стажем получали разовые продуктовые наборы или были прикреплены к специальным магазинам. По мере улучшения снабжения города в середине 1943 г. кроме продовольствия по карточкам дополнительное питание выдавалось стахановцам, рабочим горячих цехов, рабочим, занятым на погрузке и разгрузке угля и древесины, рабочим ряда строительных и военно-оборонительных колонн, а также оперативному составу Управлений НКВД, НКГБ, милиции, пожарным, поездным бригадам Октябрьской ж.д. и плавсоставу Балттехфлота и Управления речных путей, занимавшимся снабжением города и фронта. Конечно, советское общество было иерархичным. Снабжение, эвакуация, медицинское обслуживание — ключевые вопросы в блокированном городе, вопросы жизни и смерти — определялись местом людей в этой иерархии. Однако, возвращаясь к теме снабжения руководящей элиты города следует отметить, что инициаторы так называемого «ленинградского дела», по которому были репрессированы руководители города в период Великой отечественной войны, не смогли обнаружить или сфабриковать никаких доказательств того, что высшая партийная и советская номенклатура Ленинграда злоупотребляла властью в целях личного обогащения или же нарушала установленные правила распределения ограниченных продовольственных ресурсов. Если в послевоенное время в ходе борьбы за власть с выходцами из Ленинграда Берия и Маленков, используя органы госбезопасности и партийного контроля, не смогли этого сделать, стоит ли к этому вопросу возвращаться сейчас? Михаил Пискунов, кандидат исторических наук, преподаватель Новосибирского государственного университета, выпускник Европейского университета в Санкт-Петербурге: Я бы хотел начать свой комментарий с того, что среди историков есть консенсус относительно тех принципов, на основе которых строилось снабжение осаждённого Ленинграда. Этот принцип — распределение продуктов между людьми в соответствии с их «ценностью» для нужд обороны города и будущего страны. Конкретная реализация этого принципа конкретным руководителем в отношении конкретного человека могла быть сколь угодно субъективной, но именно такой подход определял общую картину снабжения. Подобный принцип не был чем-то новым в советской истории — уже в годы Гражданской войны (1918−21 гг.) на территории Советской России карточная система была устроена похожим образом. Раскрывая особенности этой системы в военном Ленинграде я буду опираться на сочинения моего учителя, крупного современного (к сожалению недавно скончавшегося) историка Блокады Сергея Викторовича Ярова. Это, прежде всего, монографии «Блокадная этика» (2012) и «Повседневная жизнь Блокадного Ленинграда» (2013). Говоря о том, как питались в блокадном Ленинграде, нельзя не затронуть тему источников. Дело в том, что мы не знаем, как конкретно питались Андрей Жданов или Алексей Кузнецов (первый и второй секретари Ленинградского обкома, — News.ru). Делопроизводственная документация Смольного историкам по-прежнему в значительной части недоступна, ее заменяют общими сводками или косвенными источниками — партийного, военного или личного характера. Истории о «персиках» или «ромовых бабах» на столе Жданова (невозможных так как у Жданова был диабет) как раз из последних: дневников, писем, интервью. В этих документах, попавших в научный оборот в постсоветские годы, действительно снабжение высших «ответственных работников» иногда является синонимом блокадной роскоши. Одним из таких источников является дневник государственного и партийного чиновника Николая Рибковского, которым и вдохновлялся режиссер фильма «Праздник» Андрей Красовский. Достоверность — ключевая проблема всякого источника личного происхождения. Зачастую дневник для человека является лучшим способом выразить свои самые сокровенные переживания или, наоборот, последним аргументом в споре с сильными соперниками. Наконец, зачастую в своих дневниках люди передают важные для них бытовые мелочи — слухи, сплетни, фантазии. Особенно это касается темы еды в блокадном Ленинграде. Для ленинградцев, особенно в тяжёлую зиму 1941/42 гг., еда стала темой номер один, на которую было обращено максимум внимания и воображения. Подобно тому, как сегодня простые люди фантазируют о быте олигархов или высших силовиков, от которых они максимально удалены, так и 75 лет назад циркулировали слухи о том, что едят Жданов, Кузнецов или Попков. Что мы знаем точно, так это то, что в блокадном Ленинграде у невоенного человека было три источника продовольствия, а значит и выживания. Во-первых, это продовольственные карточки, дававшие право на получение/покупку еды в государственных магазинах. Карточная система была введена в июле 1941 года и делила население на пять категорий по степени важности: рабочие горячих цехов; рабочие и ИТР; служащие; иждивенцы; дети до 12 лет. 16 июля пропорция по выдаче хлеба (были карточки и на другие продукты, которые могли то появляться, то исчезать, но хлеб оставался главным блюдом блокады) в день среди эти категорий выглядела так (в граммах): 1000; 800; 600; 400; 400. C 20 ноября по 25 декабря 1941 года эти числа достигли минимального уровня: 375; 250; 125; 125; 125. Именно на это время и последующие полтора месяца приходится самый страшный в городе голод (порядка 600−800 тысяч умерших). Руководители города, партийная и советская номенклатура, получали продовольственные карточки по самой высокой категории, а голодных смертей среди них не зафиксировано. При этом важно понимать, что самая высокая категория это все те же пол килограмма-килограмм хлеба в день и пол килограмма мяса в месяц, а вовсе не персики с икрой. Второй источник жизни в блокадном Ленинграде — это питание в столовых по месту работы. Обеды там различались в зависимости от ведомственной (идёт ли речь о больницах, школах, союзе писателей, доме учёных и пр.) или отраслевой принадлежности предприятий, их роли в обороне города (военные заводы), а также возможностей их руководителей выбивать ресурсы (заводы пищевой промышленности). Для партийных и советских «ответственных работников» так же существовали специальные столовые, снабжавшиеся по высшей категории и предоставлявшие обеды чуть ли не довоенного уровня. В-третьих, еду ленинградец мог «достать» на многочисленных чёрных рынках города, где булка хлеба могла стоить целое состояние в драгоценностях или мехах. На эти рынки продовольствие попадало окольными путями криминала и коррупции, с которыми власти боролись, но победить так и не смогли. Наконец, присылали с фронта подарки членам своих семей получавшие особый солдатский паёк красноармейцы. В целом система распределения скудных благ в блокадном Ленинграде была устроена достаточно рационально (насколько это может быть условиях тотальной войны) и, насколько мы можем судить, признавалась населением в целом относительно справедливой. Достаточно большое количество категорий, по которым распределялось продовольствие, и инстанций, следивших за этим распределением, предоставляло населению возможность комбинировать разные стратегии выживания от устройства «по блату» на работу на военный завод, переработки промышленного сырья в что-то относительно съедобное и так далее. На политическом уровне неизбежное недовольство населения катастрофической ситуацией в осаждённом городе никогда не выходило за критические рамки, а власти сохраняли устойчивый контроль.
