Политолог Дмитрий Москвин: «Молодежный террор — это не заговор невидимых кукловодов в соцсетях»
После теракта в Архангельске и бойни в Керчи, совершённых молодыми людьми, политолог и общественный деятель из Екатеринбурга Дмитрий Москвин порассуждал на тему молодёжного террора. Он сравнил современные ЧП с историческими фактами. По его словам, юношеский радикализм — не новая для России и мира история. Публикуем его колонку. Ради безопасности нам запрещают все, но безопасность в 2018 году регулярно подрывают те, кому возраст дает индульгенцию быть радикалами, но не убийцами. Несколько дней назад в Архангельске 17-летний молодой человек зашел в здание УФСБ и привел в действие взрывное устройство. Говорят, что это была спланированная акция, а взрыв был осуществлен молодым анархистом. За две недели до этого в Керчи 20-летний студент устроил бойню в техникуме. С января произошло минимум пять резонансных кровавых акций в средних школах. Этот год запомнится стремительным ростом радикальных и жестоких преступлений, совершаемых подростками и молодыми людьми в отношении одноклассников, однокурсников, инвалидов, взрослых. Их мотивы зачастую неизвестны широкой публике. Реакция власти и «экспертов по всем вопросам»: виноваты интернет, митинги, Запад. Несмотря на чрезвычайный характер происходящего, не начато обширное общественное обсуждение природы современного молодежного насилия в России. Эта проблема даже не стала информационной повесткой на президентских выборах — а где еще обсуждать общие проблемы и стратегии их решения? Молодежный радикализм в истории России не новое явление. К концу 1870-х годов уставшие от четвертьвекового правления Александра II разночинцы и прогрессивно мыслящие дети дворян развернули террор против власти. Их мотивы были четко сформулированы в клубах заговорщиков и написаны в манифестах. Волна террора продолжалась до 1910-х годов, несмотря на запрет собраний и митингов, задержания без разбору, каторгу для виноватых лишь в том, что «проходили рядом», распространение подозрительности и недоверия, прессинг. Но власть проиграла: индивидуальный террор оказался сильнее, перейдя в итоге в гражданскую войну и массовый террор 1920–1940-х. У террора часто слишком молодое лицо. Молодые люди вершили Французскую революцию в конце XVIII века. Кроме 45-летнего Марата, убитого 24-летней Шарлоттой Корде, большинству лидеров якобинского террора было от 20 до 30 лет. Например, Луи Антуан Сен-Жюст — в 25 лет депутат Конвента — становится известным благодаря безапелляционному заявлению о немедленной казни короля без суда; в 27 лет гильотинирован. Жан-Ламбер Тальен, начавший революционную карьеру в 22 года, в 25 прославился «сентябрьскими убийствами» в парижских тюрьмах. Активная жизненная позиция, максимализм в выборе целей и средств их достижения, готовность идти на отчаянные действия — для молодого возраста это было свойственно всегда. До сих пор не раскрыт один из самых зловещих феноменов — готовность жертвовать жизнью ради призрачных представлений. Ведь, если вдуматься, какая внутренняя работа и борьба должна происходить у 22-летнего цареубийцы Тимофея Михайлова или 20-летнего Владислава Рослякова из Керчи. Они не роботы, не подвергшиеся воздействию психотропных веществ наркоманы. Есть какие-то глубинные процессы сознания, которые позволяют перейти черту и, убивая других, гибнуть самому. И если первого попытаются сделать жертвой политических идеалов о «светлом будущем России», то второму не удается приписать никаких идеалов в принципе. Как и тем школьникам, которые в начале года устроили резню в пермской школе. У исторического прошлого и у современных процессов есть много похожего: государственная власть «закручивает гайки», виня систему образования, иностранное влияние и слабость системы безопасности; обыватели предпочитают старые добрые стереотипы о плохом воспитании, разложении нравов и невнимательности семьи к проблемам ребенка. В итоге природа насилия остается скрытой, а предпринимаемые меры — бесполезными. Проблема не в том, что современных детей и подростков плохо учат и не так воспитывают, их система координат формируется на основании той деятельности, в которую они включены. А включены они теперь в непрерывную моментальную коммуникацию, правила которой конструируются стихийно и легко изменяются под влиянием неожиданных вещей. Лет 15 назад нас уверяли, что интернет всех разъединяет и мы перестанем общаться. Сейчас очевидно, что интернет и современная гаджетизация привели к колоссальному всплеску самых разных форм и видов общения, обмена информацией, наращивания ресурсов, но одновременно и поменяли само значение слов «общение» и «взаимодействие». Мир современного молодого человека менее иерархичен и более текуч. В нем не может быть раз и навсегда данных истин и единственной системы координат. Показательно, насколько бесполезными оказались попытки государства создать молодежные правительства и парламенты, молодежные организации при партиях. Традиционные иерархии более не работают в понимании молодых людей. Современная иерархия скорее базируется на количестве просмотров и лайков, а не на сомнительном неизмеримом уважении к авторитету. Тем не менее структура жизнедеятельности, в которую помещаются современные дети и молодежь, входит в прямое противоречие новым трендам. Проводя два десятилетия непрерывную реформу образования, в России забыли главное — человека как цель, а не формальный показатель. В итоге до сих пор толком не осознан разрыв (если не пропасть) между образом жизни, привычками, повседневными практиками детей и молодежи, с одной стороны, и традиционными методиками работы педагогов в школах и преподавателей в вузах, с другой стороны. Система выстроена так, что отчетности работников важнее гибкого реагирования на запросы учащихся. Индивидуальная образовательная траектория ученика уходит на второй план в сравнении с необходимостью загнать всех под нелепые стандарты, разработанные анонимными чиновниками. И это в мире, где разнообразие жизненных стратегий, вариантов профессиональной деятельности и тем более самореализации устремилось к бесконечности. Современный молодежный террор — пусть это словосочетание звучит грубо и резко — это не заговор невидимых кукловодов в социальных сетях и не отдельные, несвязанные эксцессы. Вероятно, это реакция на множественные разломы, в которые непрерывно попадают молодые люди в российском обществе. Разлом между представлениями о должной жизни у взрослых, попустительствующих любому произволу властей, и подростков, жаждущих современной, новой, глобализированной жизни. Разлом между неприличным сверхроскошным образом жизни элиты и очень посредственным, зачастую нищенским выживанием большого числа российских семей. Старые социальные лифты не работают, новым не дают возможности. Разлом между миром необъяснимых догм, запретов и границ, оставшихся рудиментом ХХ века, и видимой, осязаемой на практике сетевой организацией взаимодействия, иллюзорностью иерархий и авторитетов, возможностью свободно и быстро получать необходимую информацию. Наконец, языковой разлом: детьми стали звать тех, кто ими уже не является когнитивно, социально и физиологически. И эти «дети» оказываются в ловушке несоответствия. В 18 лет они становятся полноправными гражданами, но могут быть школьниками и восприниматься подростками, а «взрослые» претендуют на тотальный контроль и управление ими как детьми. Сейчас уже мало кто помнит, что ровно десять лет назад в России был Год молодежи. Сложно представить, что слова «Я приветствовал и буду приветствовать привлечение молодых в политическую деятельность» были сказаны в 2006 году президентом Путиным, а не его оппонентами десятилетием позже. Власть успокоила саму себя, профанировав молодежную политику. Сейчас перед нею, равно как и перед всем российским обществом, стоит вызов, ответ на который требует прозорливости и воли. В XIX веке самодержавие не нашло в себе силы пригласить общество к диалогу. Сможет ли нынешняя российская власть преодолеть себя? Иного пути, как начать публично говорить о проблеме молодежного террора, исследовать ее, прислушиваться друг к другу и доверять, видимо, не существует. Французский писатель Андре Моруа, реагируя на восклицание молодого человека: «Что же остаётся молодёжи? Драка и — за неимением лучшего — бессмысленные и отчаянные бунты», ответил: «Я не согласен с вами. В мире всегда будут приключения для молодёжи, которая их достойна. Просто это будут другие приключения. Перестаньте твердить молодёжи, что она несчастна: она сделает всё необходимое, чтобы стать счастливой».
