Диана Вишнева и ее "Контекст"

"Контекст" важен как лаборатория, "где зарубежные и российские хореографы могут показать свой творческий почерк и методы работы зрителям и друг другу". Причем неважно, насколько резиденты фестиваля радикальны в своем творчестве. Главное — представить панораму современного танца во всем ее многообразии (плюс программы документального кино о танце, мастер-классы и лекции). Тут важен накопительный эффект — за пять лет на фестивале были показаны работы 35 хореографов мира. Да и в России цифры внушительные: свыше 150 заявок в этом году на участие в конкурсе молодых хореографов. Не факт, что постановки каждого победителя прошлых лет были отмечены печатью особого совершенства: что есть, то есть, а задача "Контекста" — фиксировать текущий процесс в надежде прорыва. Хотя с решениями жюри, бывает, можно и поспорить. На вечере конкурса молодых хореографов в "Гоголь-центре" были показаны новые работы, созданные специально для фестиваля. В соревновании участвовали шесть соискателей. Победитель, выбранный жюри, традиционно получил грант на зарубежную стажировку. На этот раз в Европу поедет Ольга Тимошенко – за номер "Вдоль другого". Почему именно она – жюри во главе с Вишневой не объяснило. Дуэт, название которого говорит само за себя, погружает публику в медитацию с помощью любовников в джинсах, выясняющих отношения на основе брейка и танца – унисекс: она так же запросто держит его на руках, как он – ее. Что именно тут очаровало судей, сказать трудно. И чем это лучше, танцевально и концептуально, например, многозначительной "Несовместимости" Константина Матулевского (на ту же тему "невозможности, недостижимости гармоничной прочной связи между людьми") или наивной "Aveever" Анны Шеклеиной (все о том же). На взгляд автора этих строк, работа Алексея Кононова "Душа и тело" (по произведениям Николая Гумилева) была сложней и интересней. Нелегко ведь показать средствами танца, как рождается "орган для шестого чувства". Алексей Кононов. "Душа и тело". Фото: Ирина Григорьева В этом году в рамках "Контекста" предложены гастроли известных коллективов — Национального балета Канады и труппы "Батшева" из Израиля. Канадцы привезли три одноактных балета. Первый из них – попытка философствовать с помощью танца. Премьер труппы Гиойм Котэ, познакомившись с трудом Сартра, сочинил спектакль, навеянный его трактатом "Бытие и ничто". В данном случае неважно, читали ли вы трактат французского философа или нет: Котэ, вслед за автором книги, показывает прежде всего трудности человеческой коммуникации. Ведь человеческая пластика это наглядно позволяет. И не он первый, надо сказать. Великий Матс Эк, например, сделал это гораздо раньше и гораздо компактней — в балете "Квартира". "Ад — это другие", вслед за Сартром считает Котэ, избравший для выражения чувств минималистскую музыку Филипа Гласса. Приметы одиночества и ада в повседневности — дверь в сценической пустоте, кровать с лежащими на ней заклятыми врагами (мужчина и женщина, которые выталкивают друг друга с узкого ложа), одинокое кресло и ковер на полу. Да еще звонки из висящего на кулисе телефона, шнур от которого становится связующим звеном в па-де-труа двух исполнителей с аппаратом. Танцовщики двигаются так, как будто их жизненная ноша непосильна, но от нее никуда не денешься: бегают на пятках, хватают друг друга за головы, повторяемо вьются торсом и топорщат локти. Толпа мужчин в черных шляпах, как античный хор, "комментирует" действие и вмешивается в него, хотя действия как такового нет, есть лишь разрозненные грустные картинки — на тему всеобщей неустроенности. В финале одна из женщин нервически хватает себя за пятку, и свет гаснет. Бытия в спектакле много. Ничто тоже есть. Поскольку набор "экзистенциальных" и танцевальных трюизмов, предложенный хореографом, на философствование не очень провоцирует. А на иллюстрацию идеи–вполне. Балет Джастина Пека "Paz de la Jolla" на музыку Богуслава Мартину посвящен детству хореографа в Южной Калифорнии. Безымянные персонажи щеголяют дизайнерскими купальниками и прочими легкими одеждами. Неоклассический опус похож на рекламу здорового образа жизни и правильного питания: танцовщики стремительно носятся из кулисы в кулису, ловко крутясь на пальцах и сияя белозубыми улыбками. Часть исполнителей напоминает бабочек или эльфов, часть — земных людей, и кажется, что счастливое калифорнийское детство Пек вспоминал сквозь шекспировский "Сон в летнюю ночь". Все это зверски серьезно — и потому немного забавно. Солисты канадской компании совершенно неразличимы в этом опусе про дружескую компанию, хотя и все ловки, как на подбор. Photo credit: Ханна Фишер и артисты Национального балета Канады, постановка Paz de La Jolla. Фото: Каролина Курас Понятно, что выбор имен для московского показа правилен в принципе: хореографы с афиши фестиваля известны в мире, но их постановок нет в репертуаре российских театров. Другое дело, что только "Возникновение"— постановка Кристал Пайт на электронную музыку Оуэна Белтона – заставило согласиться с выбором конкретных балетов. И как иначе, если декорация — задник с черной воронкой посередине - напоминает таинственный лаз в глубокую нору, а приемы движений танцовщиков – грацию муравьев в муравейнике? Пайт, которая хотела как она говорит, представить "развитие инстинкта социальной организации у насекомых как точную метафору взаимодействия между людьми", вполне преуспела в реализации замысла. Исполнители, соревнуясь в рваной пластике, дергали лопатками, сводя спины в судорогах, а руки – в подобии жестких "крыльев"за спиной, растопыривали дрожащие пальцы, взламывали воздух выпяченной грудью, ходили по сцене ползущими "синкопами"(как бы не человеческой походкой). В общем, всячески подчеркивали, что к оценке этого "хитинового" танца нужно подходить с дотошностью энтомолога. Photo credit: Артисты Национального балета Канады, постановка "Возникновение". Фото: Каролина Курас Впереди — выступления израильской компании "Батшева" с балетом "Венесуэла". Труппа существует с 1964 года, и ее высокая репутация связана с автором спектакля Ахадом Наарином – многолетним худруком (теперь уже бывшим), автором многих постановок и главное, создателем уникального пластического языка "гага", владение которым придает танцу израильтян особый привкус. Абсолютная телесная свобода, которой добивается "гага", подразумевает, что движение в танце должно выглядеть так, словно оно для танцовщика – вторая кожа. В "Батшеве"это именно так. Под грегорианские хоралы и американский рэп танцовщики в черном швыряют в воздух белые платки и исследуют "тему диалога и конфликта между движением и заключённом в нём значении". Они демонстрируют не сдержанную почтительность к "высокой"музыке и не раскованность – в "низкой". Артисты вступают в разнокалиберный и непредсказуемый диалог с ней. А градус танцевальной энергии зашкаливает на неизмеримых высотах.