А за окном то дождь, то снег, или Невесёлое это дело – женитьба
На сцене Казанского академического русского Большого драматического театра имени В.И. Качалова стартовал первый Качаловский театральный фестиваль. На празднике сценического искусства побывал и «Казанский репортёр». Чуть более двух десятков лет ждали мы этого события. Впервые о параде лучших российских театральных постановок Александр Славутский заговорил в 1994 году, едва возглавив Качаловский театр. Но по разным причинам – то денег не было, то сценические условия были, мягко говоря, не из лучших – его слова никак не могли материализоваться. – Зато сейчас, когда завершилась реконструкция театра, мы можем провести фестиваль на должном уровне, – уточнил Александр Яковлевич. – Мы хотим показать тенденции развития российского репертуарного театра. И пригласили те театры, где режиссёр имеет огромное значение, а за основу взяли русскую классическую драматургию. Качаловский театральный фестиваль – это классика глазами авторского театра, репертуарного, но авторского. В афише всего шесть спектаклей, но зато каких – «Город. Женитьба. Гоголь» Санкт-Петербургского академического театра имени Ленсовета, «Гроза» Воронежского камерного театра, «Три сестры» и «На дне» театра-студии «Небольшой Драматический Театра», «Дядя Ваня» Государственного академического театра имени Е. Вахтангова и «Бег» хозяев фестиваля. Каждый из них до сих пор – предмет горячих дискуссий и объект паломничества искушённых театралов. Не удивительно, что билеты на фестиваль разлетелись в считанные дни. – Фестиваль – это дорого, потому и билеты не дёшевы, – пояснил главный режиссёр и художественный руководитель Качаловского театра. – Наши гости получают гонорары за прокат спектаклей в Казани, им оплачивают отель, дорогу и провоз декораций. Бюджет фестиваля – 9 миллионов 800 тысяч рублей. Без гранта, выделенного президентом республики Рустамом Миннихановым, вряд ли бы что получилось. Первыми на сцену казанского театра вышли петербуржцы. Их «сочинение по пьесе “Женитьба” и другим текстам Николая Васильевича Гоголя» – именно так обозначен жанр спектакля – было поставлено Юрием Бутусовым в мае 2015 года. Недавно он, «хлопнув дверью», оставил город на Неве и перебрался в Москву, на должность главного режиссёра Вахтанговского театра, но репертуар ленсоветовцев остался без изменений. И это прекрасно, потому что другая такая постановка вряд ли случится в ближайшую сотню лет. «Петербург накладывает большой отпечаток на способ мышления. С одной стороны, ты мыслишь очень структурированно, с другой – отчаянно с этой структурированностью борешься», – эти слова Юрия Николаевича, сказанные в интервью «Новым Известиям» за год до выхода «Город. Женитьба. Гоголь», определяют концепцию постановки. Недаром же Город, ставший полноправным героем спектакля, вынесен в заглавие на первое место. Санкт-Петербург едва угадывается в сценографии члена арт-группы «Мусорщики» Николая Слободяника – одного из самых востребованных театральных художников современности. Но ведь Санкт-Петербург – и не форма вовсе, в которую помещены гоголевские персонажи. Санкт-Петербург – это содержание, которым наполнены и образ мысли, и стиль жизни не только героев пьесы, но и всех нас, наблюдающих за ними. Известный каждому школьнику сюжет перенесён в наши дни. Время, эстетику, настроение вызывает целый ряд ассоциаций, рождающихся из звуков, мизансцен, игры света и тени, различных предметов, наполняющих сценическое пространство. Благодаря художнику по свету Александру Сиваеву, пригрезившийся Бутусову мир кажется зыбким и призрачным, а люди, которые цепкий глаз зрителя выхватывает из множества других, удивительно похожими на старых приятелей. Вот у барного столика ленинградской рюмочной встретились три «одиночества» – не столько для того, чтобы выпить, сколько для общения с родственной душой о долгах, курьёзах, женщинах. И вдруг – ба! – да это же гоголевские Яичница, Анучкин и Жевакин, ей богу, они – экзекутор, отставной пехотный офицер и моряк из гоголевской пьесы. Бесчисленные типажи этой, с позволения сказать, комедии будут призраками мелькать на протяжении всех трёх с лишком часов нашей жизни в сценическом пространстве странноватой на первый взгляд питерской истории о зыбкости человеческого счастья. Вот в облике двойника Екатерины Великой мы узнаём Агафью Тихоновну. А вот в рефлексирующем блоковеде проступают черты Подколёсина. Как, впрочем, и в перекроенном, а потому фантасмагорично-нелепом тексте гоголевской «Женитьбы» нашлось место его же «Невскому проспекту», «Шинели», «Носу», «Запискам сумасшедшего», отрывку «Из книги под названием “Лунный свет в разбитом окошке чердака на Васильевском острове в 16-ой линии”» и «Ревизору», стихотворению Марины Цветаевой «Мы с Вами разные, как суша и вода…», отрывкам из написанного Фёдором Достоевским монолога князя Мышкина и пушкинским строкам из «Евгения Онегина». В Петербурге «всё обман, всё мечта, всё не то что кажется», – предупреждает Гоголь. Вот и Бутусов вторит ему своим спектаклем: в Петербурге, говоря словами Николая Васильевича, «вечный раздор мечты с существенностью». И эта самая «существенность» губит мечтателей, о чём бы они ни мечтали. Ансамбль блистательных артистов щемяще-пронзительно проживает судьбы своих персонажей, заставляя зрительный зал поверить в реальность абсурдистского мира. Яичница в исполнении Сергея Мигицко – большой наивный ребёнок. Он носит с собой в огромном чемодане макеты домов, фигурки людей и животных, кукольную одежду и утварь как, впрочем, носим и мы повсюду с собой в своих гаджетах виртуальные «фермы», «суперсити» и «гномограды». Его мечта о том, чтобы эта виртуальная реальность когда-нибудь обрела «плоть и кровь», – и есть та самая тщательная проверка списка приданного: каменный двухэтажный дом, два флигеля – на каменном фундаменте и деревянный, дрожки, сани парные с резьбой, под большой ковёр и под малый, две дюжины серебряных ложек, шубы, платья, ночные капоты, бельё, салфетки… Не меркантильность, не скупость движет им, а игра, в которой важен каждый ресурс, каждый элемент, каждая мелочь. Анучкин (Евгений Филатов) напротив стремится оторваться от жестокой реальности, от того социального круга, в котором выпало ему родиться. Мечты о «социальном лифте», который поднимет его на иную, более высокую ступень общества, связаны у него с детским представлением о высшем свете, где все разговаривают исключительно на французском языке. «Мой отец был мерзавец, скотина, – охотно делится он своей биографией. – Он и не думал меня выучить французскому языку. Я был тогда ещё ребёнком, меня легко было приучить – стоило только посечь хорошенько, и я бы знал, я бы непременно знал». А вот «женщина совсем другое дело. Нужно, чтобы она непременно знала, а без того у ней и то, и это... – всё уж будет не то». Жевакин (Александр Новиков) – средней, по всей видимости, руки актёришко, промышляющий аудиозаписями классики, – человек простой, без особых фантазий. Он и разговаривает-то по большей части цитатами из сыгранных (или не сыгранных?) ролей. Даже история об итальянской Сицилии, где все жители говорят исключительно по-французски, скорее всего, сворована им из плохонького водевильчика. А уж когда он начинает размышлять о женитьбе, то тут из него, как чёртик из табакерки, выскакивает монолог Хлестакова. Впрочем, и невеста-то ему грезится не какой-то сказочной принцессой, а посетительницей знаменитых ленинградских пышечных. Встретившись в рюмочной, они изливают свои души в старых песнях о главном – через «на земле не успели жениться, а на небе жены не найдёшь», «зачем вы, девочки, красивых любите», «но ты мне, улица родная, и в непогоду дорога», «когда мы были молоды, бродили мы по городу» до меланхолического «умчи меня, олень, в свою страну оленью». И чем серьёзнее, трагичнее и проникновеннее они поют, тем громче хохочет зал, разрушив «четвёртую стену» и сыграв главную, пожалуй, роль в этом спектакле: боль «маленького человека» для других лишь повод посмеяться над ним. Яичница, Анучкин и Жевакин это понимают и покорно принимают, в итоге нацепляя клоунские красные носы. Совсем иную по своей жизненной философии пару воссоздают на сцене Олег Фёдоров (Подколёсин) и Сергей Перегудов (Кочкарёв). Если Подколёсин живёт мечтой о Прекрасной Даме (всякое приближение к земным женщинам грубо искажает это представление), то Кочкарёв, неудачно женившись и испытав на себе эту грубую приземлённость, стремится свести с небес всякого, кто туда вознёсся в своих фантазиях. Жёсткое противостояние этих персонажей рождает основной конфликт пьесы у Гоголя и является всего лишь одной из многочисленных граней метафизического Петербурга у Бутусова. На это работают и женские персонажи спектакля – сваха Фёкла Ивановна (Галина Субботина), хитроумно опутывающая Поколёсина, вытащив из его головы многометровый седой волос как паучью нить, и одинаково ловко приманивающая голубей и женихов, и тётка главной героини Арина Пантелеймоновна (Евгения Евстигнеева) как в калейдоскопе сменяющая обличья и наполняющая пространство города бесчисленными типажами. Шум дождя за сценой и крупные снежные хлопья над сценой создают тот самый неприглядный городской пейзаж, ту самую разбушевавшуюся стихию, в которой не то, что в мир мечты не попасть, но и здесь бы – меж небом и землёй – не пропасть. Гонимый судьбой и Кочкарёвым, Подколёсин идёт навстречу своей гибели, так, как идут в мутное петербургское утро по скользкой, грязной мостовой и Акакий Акакиевич Башмачкин из «Шинели», и Аксентий Иванович Поприщин из «Записок сумасшедшего», и Платон Кузьмич Ковалёв из «Носа»… Так пойдут навстречу своей судьбе князь Мышкин, Раскольников и Свидригайлов в произведениях Достоевского, Лугин у Лермонтова, Евгений из пушкинского «Медного всадника»… И Агафья Тихоновна (Анна Ковальчук) мечется в выборе своей будущности между этими петербургскими мечтателями, обретая различные облики – от изящной салонной красавицы до манекена в свадебном салоне. Тысячи лиц, тысячи ипостасей – и ни одной настоящей. И когда в очередной раз из Прекрасной Дамы она оборачивается земной красоткой, Подколёсин не выдерживает и шагает в условное окно-портал, ведущее в мир грёз, – в невскую прорубь. Аплодисменты после финальной сцены не смолкали долго. Казанский зритель, не привыкший к спектаклям-квестам, где надо долго и мучительно разгадывать каждую мизансцену, призывая на помощь всю свою интеллектуальную состоятельность, был искренне благодарен ленсоветовцам за их историю про женитьбу как расставание с иллюзиями, про несостоятельность детских мечтаний и про жизнь, которая боль. Первый Качаловский театральный фестиваль стартовал, задав высочайшую планку. Дальше будет сложнее. Но ведь путь вверх – это единственная дорога, по которой идёт настоящее искусство. Зиновий Бельцев.
