«Дело феминистки Калугиной» – признак тектонических изменений, переживаемых Россией

Историю с феминисткой Любовью Калугиной, против которой возбудили уголовное дело за разжигание ненависти к мужчинам, можно рассматривать в разнообразных ракурсах, начиная с особенностей взаимоотношений феминизма и традиционных ценностей, заканчивая свободой слова и ее ограничениями в «этой стране». Любое из этих направлений дискуссии сулит мощный холивар в социальных сетях к удовольствию всех участников и с переходом скандала в обычные СМИ. Однако у этого дела есть еще одно, куда более масштабное измерение, отражающее по-настоящему тектонические изменения, переживаемые Россией в данный момент. Речь идет о принципиальном изменении национального подхода в отношениях российского общества с государством и законом. Вопреки расхожим стереотипам о деспотической России, исторически в зону контроля российского государства входило весьма ограниченное пространство общественной и частной жизни людей. Причем это касается даже советского периода. Огромная часть жизни человека у нас всегда определялась неформальным общественным регулированием и относилась к сфере его личной ответственности. Государство не лезло в массу областей, а в еще большем количестве областей его вмешательство носило абсолютно формальный характер. Последствия такого положения вещей хорошо известны, включая классическую русскую установку «справедливость выше закона» и массу пословиц типа «строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения». Именно поэтому в России со смехом, но в то же время с некоторым недоумением (до недавнего времени) смотрели на популярные рейтинги вроде «ТОП самых нелепых судебных решений», «ТОП самых глупых законов», «ТОП самых абсурдных судебных исков». Причина недоумения проста – эти рейтинги составляются, в основном, на основе западного опыта законотворчества и правоприменения в областях, которые в традиционном российском восприятии в принципе не должны быть предметом государственного регулирования. И вот именно это обстоятельство кардинально меняется в данный момент. Государство в России активно вторгается в сферы общественной и личной жизни, которыми ранее вообще не интересовалось, причем вторжение это носит не формальный, а абсолютно реальный характер. А в качестве основы и примера берется именно западный опыт и практики. В результате в данный момент идет ломка без преувеличения вековых стереотипов российского общества и государства. И вот мы уже привыкаем, что оставить без присмотра ребенка младше 12 лет чревато неприятными последствиями. Что за ругань в соцсети с упоминанием национальности, религии или (как в случае Калугиной) пола оппонентов можно стать объектом интереса компетентных органов по линии 282-й статьи. Что у обличающего нацизм фильма могут возникнуть затруднения с получением прокатного удостоверения, потому что теперь есть очень серьезные законодательные ограничения на показ свастики и для каждого исключения требуется совершение дополнительных телодвижений вроде прохождения специальной экспертизы. То есть колоссальный пласт вопросов, который в России исторически относился к сфере общественного регулирования и решался людьми в силу их разумения, жизненного опыта, здравого смысла и чувства справедливости, теперь вошел в зону государственного контроля. И дело не в том, что это плохо. Наоборот, государству есть что предъявить в качестве позитивных результатов своей работы. В стране идут существенные улучшения по криминальной статистике (люди реже стали прибегать к насилию при разрешении конфликтов), по детскому травматизму и смертности в результате несчастных случаев и преступлений (из-за недосмотра взрослых). Редкостью стало встретить свастику, нарисованную на стене дома (не из симпатий к нацизму, а просто по детскому недомыслию и стремлению к нарушению правил). Но обратной стороной этого процесса стало то, что теперь Россия может – опять-таки по примеру Запада – составлять собственные рейтинги самых нелепых уголовных дел или судебных решений. Таковым стало и дело Калугиной, вся вина которой заключается в многократном публичном высказывании идеи «все мужики – сволочи». В результате основной – и вполне закономерной – реакцией на происходящее является смешливая растерянность «ну что за бред?!» с параллельным ехидством в адрес оскорбленного представителя мужского пола, накатавшего на Калугину заявление в правоохранительные органы. Правда, есть подозрение, что если бы вместо жалобы в полицию на ее блог произошло массовое нашествие комментаторов с еще одной сакраментальной мыслью «баба – дура», феминистка наверняка – и обоснованно – восприняла бы это как травлю. А ведь это было бы то самое традиционное для России неформальное общественное регулирование. И вот тут мы доходим до существа проблемы: все происходящее – это пакетная сделка, которую приходится принимать целиком. Невмешательство государства в перечисленные сферы заставляет работать механизмы общественной саморегуляции и вообще полезно для поддержания личной ответственности людей в тонусе. Но обходится такой подход стране дороже – в буквальном смысле потери человеческих жизней. Государственное регулирование работает на общую гуманизацию страны, обеспечивает массу положительных трендов в обществе, но от правил, рамок и ограничений теперь частенько просто не продохнуть. А спорные, абсурдные и просто несправедливые в глазах людей истории и решения становятся привычной частью пейзажа. И дело не в том, что государственная машина плоха, а в том, что государство зашло на поляну, требующую гибкости и индивидуального подхода, а с этим у любых громоздких механизмов трудности. Проблема еще и в том, что спорить о том, какой вариант общественно-государственного устройства лучше, уже бессмысленно. Выбор сделан, и машина запущена на полную мощность – откат невозможен. Остается искать наиболее эффективные инструменты, которые бы позволили гражданскому обществу выполнять функции корректирующей инстанции, которая бы указывала и давила на государство, заставляя его проявлять при применении писаных правил тот самый индивидуальный подход, гибкость, совесть, а местами просто здравый смысл.