Горе, грязь и слезы гражданской войны

Гражданские войны, революции, солдаты удачи, женщины и дети на войне – журналист Игорь Ротарь, видевший все это своими глазами, выпустил книгу «Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина». Приднестровье, Абхазия, Чечня, Таджикистан, Югославия, Афганистан и даже Руанда — Ротарь побывал, пожалуй, в большинстве известных горячих точек планеты. «Свободная пресса» с разрешения автора публикует отрывки из некоторых глав книги. Из главы «Абхазское эхо» Мое знакомство с повадками грузинских "солдат" во время абхазской войны произошло практически тотчас же, как я пересек российскую границу и оказался в курортном поселке Леселидзе. Подошедший ко мне "воин" едва держался на ногах под воздействием наркотиков. Направив на меня автомат, боец потребовал сигареты, и я протянул ему одну. "Нет, давай пачку!" – с трудом выговорил вояка. В силу молодости у меня отсутствовало чувство самосохранения, и я спокойно объяснил, что я журналист, и грабить меня не рекомендуется. Как ни странно, аргумент подействовал, боец потерял ко мне интерес, и дико хохоча, стал расстреливать из автомата дорожный знак с надписью: "Леселидзе". Вторгшиеся в 1992 году в Абхазию грузинские войска по существу представляли полу-уголовные формирования. Их костяк составляли боевики вооруженного соединения "Мхедриони", возглавляемые вором в законе и, по совместительству, профессором искусствоведения Джабой Иоселиани. Эти "воины", одетые в самую разнообразную и нелепую одежду (мне приходилось видеть даже боевиков, выряженных в ковбоев), занимались не столько восстановлением территориальной целостности, сколько личным обогащением. "КамАЗы" с награбленным непрерывным потоком шли в сторону Тбилиси. Расположившись в домах предусмотрительно сбежавших местных жителей, "солдаты" растапливали печки хозяйской мебелью. Степень блаженства была столь велика, что «защитники территориальной целостности» ленились выходить на улицу и справляли нужду прямо в комнате. Джаба Иоселиани открыто оправдывал мародерство своих подчиненных. "Война есть война. Нам нужно думать не о таких мелочах, а о том, как уничтожить главного мародера – Ардзинбу", – убеждал меня искусствовед. Как только успех перешел на сторону абхазов, они сторицей отплатили своим недавним мучителям. Едва Сухуми был взят абхазскими войсками, местные жители вывешивали на дверях домов платки: зеленый, если их хозяева абхазы, и красный, если их хозяева армяне или русские. Дома же принадлежавшие грузинам теперь считались ничейными. Кавказские зарисовки Первый раз с самым известным впоследствии чеченским террористом Шамилем Басаевым мне довелось встретиться в 1993 г. в Абхазии, где он возглавлял отряды, сражавшиеся с грузинскими войсками. У штаба северокавказских добровольцев в Сухуми я спросил невысокого молодого мужчину, где я могу найти их командира. "А вы кто?" – вопросом на вопрос ответил боевик. Узнав, что я корреспондент, незнакомец ответил: "Я и есть Басаев – спрашивайте". В ту пору Басаев казался достаточно застенчивым человеком. Чувствовалось, что он еще не привык общаться с журналистами и старается отвечать так, чтобы не попасться на "провокационные" вопросы Вторично я беседовал с Басаевым вскоре после нападения на Буденновск. Он был уже совсем другим. В его движениях чувствовалась уверенность в себе, но во взгляде появились усталость и грусть. Разговор сначала не клеился. Чувствовалось, что ему смертельно надоели спрашивающие одно и то же корреспонденты. Неожиданно положение спас бывший вместе со мной московский представитель Кестонского института (английская организация по защите религиозных свобод в странах бывшего социалистического лагеря) Лоренс Юзелл. Он вдруг обратился к Басаеву: "Как вы, верующий человек, могли переступить через смерть невинных людей?!". Этот вопрос не на шутку задел "героя", и мы до четырех утра беседовали на философские и теологические темы. Создавалось впечатление, что гибель мирных жителей не дает покоя совести полевого командира, и ему хочется доказать самому себе, что в Буденновске он поступил, как и подобает истинному мусульманину. Интересно, что Басаев даже пообещал Юзеллу пустить православного священника отслужить службу на братских могилах русских солдат под Ведено. Следующая моя встреча с Басаевым произошла приблизительно через год. И вновь я столкнулся как будто бы с незнакомым человеком. Басаев уже больше не проявлял веротерпимости: "Никаких попов на свою территорию я не пущу! Юзелл – американский шпион, и я не буду прислушиваться к его мнению». Однако и во время второй моей встречи с Шамилем Басаевом он еще не был сторонником «перманентной исламской революции». Заявил мне тогда, что после окончания чеченской войны он удалится в горы и станет «обычным пчеловодом». Увы, он не выполнил своего обещания – ваххабиты убедили его, что настоящей мусульманин не должен «замыкаться» на своей родине, а обязан освобождать мусульман по всему миру. «Пусть даже весь мир заполыхает синим пламенем, пока не будут освобождены мусульмане от Волги до Дона», – заявил Шамиль Басаев вскоре после того, как его боевики вторглись в Дагестан. Из главы «Красные против зеленых (гражданская война в Таджикистане)» Зимой 93-го года в Душанбе не топили, и в каждой квартире стояли печки-буржуйки. Газа в городе тоже не было, готовили во дворе на кострах. В качестве топлива пилили деревья на улицах: до войны Душанбе был очень зеленым. Цена на квартиры в Душанбе в те дни приблизительно равнялась стоимости отправки контейнера с вещами в Россию. На душанбинских барахолках торговали по смехотворным для Москвы ценам. Лично меня поразила даже не торговля золотом за треть московской стоимости, а товары наименее удачливых коммерсантов. Продавали все: сломанные будильники, откровенно рваные ботинки. В гражданской войне в Таджикистане участвовали две противоборствующие стороны: «прокоммунистический» «Народный фронт» и «Объединенная таджикская оппозиция», костяк которой составляли исламисты, слегка разбавленные «демократами»… Однако «Восток – дело тонкое», и в гражданской войне в Таджикистане значение имела не только идеология. Дело в том, что таджики так и не сформировались в единую нацию: каждый регион имеет свой диалект и свои особые обычаи. Во время войны выходцы из Худжанда и Куляба воевали за «красных», а гармцы и памирцы за «исламо-демократов». При этом этническими чистками не гнушались обе противоборствующие стороны. Очень популярной тогда была проверка с помощью детской считалочки, выявлявшей диалект того или иного региона. Если «экзаменуемый» произносил считалочку «неправильно», то его тут же убивали… Непосредственным свидетелем зверств я не был, но наблюдал, как вели себя боевики во враждебных им регионах. А вели они себя здесь, как откровенные оккупанты. Так, при мне «кулябцы» избили торговца прикладом автомата только за то, что у того не было нужной марки сигарет. Я видел, как боевик, угрожая автоматом, заставил водителя автобуса ехать по очень опасной дороге в гору, совершенно не заботясь о том, что спуститься обратно (вниз ехать гораздо труднее) для него будет чрезвычайно рискованно. О таких «мелочах», как мародерство и грабежи, я даже не упоминаю. Из главы «Дети» В святогорском монастыре, где живут беженцы с Донбасса, я наблюдал странную игру. Один из детей монотонно выл, а другие прятались в подвале. Оказалось, что они играли в «налет украинской авиации»: воюющий изображал сирену, а подвал считался «бомбоубежищем». Детская психика гораздо устойчивей взрослой, и дети быстро привыкают к бомбардировкам и даже иногда радуются им – можно не ходить в школу. На стенах донецких домов можно увидеть необычные рисунки. Вот самолеты, бомбящие жилые дома, а вот танк расстреливающий здание. Иногда дети поясняют свои рисунки: на самолетах рисуют украинский флаг или же просто пишут Украина. Конечно же, о войне дети помнили и по другую сторону фронта. Так, во многих школах проходили конкурсы детских рисунков, посвященных «воинам, защищающим родину». Украинские старшеклассницы посылали видеобращения c песнями бойцам «АТО», в которых признавались в любви к защитникам родины. Правда, такие акции проходили часто по инициативе взрослых, но не только. Сам видел, как дети подходили к украинским военным с приветствием: «Слава Украине!». Кстати, впервые схожие военные рисунки детей мне пришлось увидеть в далеком 1995 году в Грозном, правда, там на самолетах писали «Россия», причем нередко с одним «с». В те годы в Чечне были забыты все прежние игры – в русских и фашистов, красных и белых. По существу, чеченские дети даже не играли, а копировали мир взрослых... «Уазик» долго петляет по горным дорогам, неожиданно у въезда в одно из сел мы слышим крик «Аллах Акбар», и нас окружает толпа боевиков. Я было уже приготовился к самому худшему, но тут обратил внимание на рост «воинов» – дети. Как и у взрослых моджахедов, на голове у ребят были зеленые повязки. Правда, автоматы оказались игрушечными, а вот гранатометы – настоящие, хотя и использованные, без заряда. Из главы «Женщины и война» В середине 90-х вечерняя жизнь бара душанбинской гостиницы "Таджикистан" напоминала сценки отдыха американских солдат в сайгонском вертепе из западного фильма 70-х. Под бравурную музыку полузабытых уже западных ансамблей пировали военные-контрактники и офицеры российской армии. "Смирновская" лилась рекой, баночное пиво закупалось ящиками – военнослужащие, расслабляясь после боевой службы, тратили деньги легко, без сожаления. Штатских мужчин здесь почти не наблюдалось – зарплату жителям республики не выплачивали годами, и среднему душанбинцу не по карману была не то что бутылка импортной водки, а обычный хлеб. Коротать вечера российским военнослужащим помогали местные русские красавицы. Взять проститутку на ночь здесь стоило всего лишь 20 долларов, но многие контрактники экономили и брали за эту же цену одну женщину на троих: предложение превышало спрос, и девушка обычно не возражала. Было бы неверным считать всех сидящих в баре девушек путанами. Многие из них просто приобщались к "красивой", почти недоступной для них жизни, не теряя надежды, что кто-нибудь из военных оценит их по достоинству и, кроме постели, предложит руку и сердце. Местные газеты заполняли объявления: "Выйду замуж, познакомлюсь с российским военным". Столь высокая популярность бойцов российской армии объяснялась просто. Их зарплата по местным меркам – просто фантастическое богатство. К тому же для многих таджикистанских славянок "военный – это не профессия, а средство передвижения" (современный вариант "застойной" шутки о евреях). Связав с ним судьбу, девушка через некоторое время уедет в богатую и сытую – по здешним представлениям – Россию. Военные новости: В ЛНР заявили об активизации снайперов и диверсантов ВСУ