Пытки Макарова — «еще цветочки»: как живет ярославская колония после скандала

С момента, когда было обнародовано 10-минутное видео из ярославской колонии №1 (на котором издевались над осужденным Евгением Макаровым), прошло уже больше месяца. Все 18 сотрудников, которые участвовали в пытках, сейчас под следствием. Но общество требует отмщения: в Интернете то и дело возникают призывы закрыть всю колонию — как ее называют, «рассадник зла», «территорию пыток». Как относятся к этому действующие сотрудники ИК? Пытаются ли найти оправдания жестокости своим коллегам? Как восприняли громкую историю с Макаровым другие осужденные? Чем вообще живет сегодня ярославская ИК-1, получившая печальную славу самой пыточной в стране? Чтобы выяснить все это, обозреватель «МК» не просто посетила ту самую колонию, но и поработала там один день воспитателем. Чем жива «красная» зона Ярославль. В этом городе храмов и музеев есть целых две колонии, которые расположены на окраине рядышком друг с другом. — Обе зоны — «красные», — пояснил мне один из бывших сотрудников. — То есть там власть у администрации. Для осужденных это означает жизнь по распорядку, за неповиновение сразу же следует наказание. Но так было не всегда. Когда-то зоны были «черными», со «смотрящими», с криминальными понятиями. Кстати, в свое время получил срок бывший начальник одной из ярославских колоний. Так вот уже через три месяца после прибытия к месту отбывания наказания он держал «общак». Абсолютно реальная история, хоть в нее сразу и не поверишь. Мораль ее — зона меняет людей. Я направляюсь в ИК-1, где и произошла история с осужденным Макаровым. Ее, наверное, можно после этого случая назвать не просто «красной», а «кроваво-красной». Колония до этого момента была самой обычной, ничем не примечательной. Именитых осужденных, за жизнью которых следила бы вся страна, сюда не привозили. Отбывали срок тут только пара директоров крупных заводов да режиссер Иван Соловов (получил срок за мошенничество, успел даже снять за решеткой полноценный фильм, в котором в роли актеров выступили осужденные). Кто бы мог подумать, что известной колония станет благодаря Макарову… — Я не смог досмотреть видео его избиения до конца, — честно признается по дороге сотрудник Управления УФСИН по Ярославской области. — У нас многие не смогли. И сотрудников, которые на видео, у нас никто не оправдывает. Они всю систему опорочили… Тому, что они сделали, точно не учат в академиях. А как же тогда тот факт, что видео изначально изучали (во ФСИН и в следствии) и не увидели в нем состава преступления? Почему тогда посчитали, что это простое «применение силы» и что оно якобы было оправдано?! — Существовало два видео. Одно официальное, и там только законное применение силы к Макарову, а второе — неофициальное, сделанное после этого, 10-минутная так называемая «воспитательная беседа», и оно зафиксировало факт преступления по отношению к Макарову. Это видео не попало в отчеты, его не видел следователь. Но про него ходили слухи среди осужденных. Его искало УСБ (управление собственной безопасности), но не нашло. Это наша недоработка. В противном случае мы бы сами наказали виновных и скандала бы не было. Ну вот и высокий забор с колючей проволокой и вышками. На бюро передач женщина с маленькой девочкой. Пакует пакеты с провизией. — Тут ее папа сидит, мой сын, уже почти два года, — поясняет она. — Когда мы прочитали о пытках, были в шоке. Я сразу к сыну на свидание. Он сказал, что ничего такого, как с Макаровым, с ним никогда не делали. На КПП строгая женщина проводит мой досмотр. Вообще сотрудниц женского пола в колонии на удивление много, и они все происходящее (жизнь в колонии словно бы разделилась на «до» опубликования видео и «после») воспринимают особенно болезненно. — После появления видео в дежурную часть колонии стали звонить неизвестные с угрозами, — рассказывает одна из них. — Однажды приехала машина, оттуда вылезли четверо и растянули транспарант с надписью «Нет пыткам». Такая волна против сотрудников! Вот недавно читала новость, как в полицейском участке кого-то даже не избили, а убили, и ажиотажа не было. Везде есть и хорошие, и плохие сотрудники, но нападают только на нас. В форме ФСИН стало ходить опасно. — А я не боюсь форму носить, потому что местные знают, кто есть кто, — говорит другая. Вот и мне выдают форму воспитателя — рубашку и юбку, пилотку и черные туфли на каблучке (внутри пометка — «сделано в колонии»). С учетом нехватки кадров моя помощь тут будет весьма кстати. За 2018 год уволен 21 сотрудник, а на смену им пришло всего 13. Всего тут работает 160 человек вместо положенных 196, и это с учетом вольнонаемных — бухгалтеров, кадровиков, кладовщиков. Узнаю про зарплату, которая мне бы полагалась на должности начальника отряда (или воспитателя). Обещают от 35 тысяч рублей, поскольку должность офицерская. А вот сотрудники отделов безопасности и режима в звании до прапорщика получат чуть больше 20 тысяч. Почти все из близлежащих деревень. — Общежития нет, зарплата маленькая, так что городские, да еще с высшим образованием, на работу не идут, — говорит сотрудница. — А после истории с Макаровым вообще желающих нет. Мы проходим мимо стенда с фотографиями из жизни колонии. Ба, знакомые все лица! На одном фото вижу экс-замначальника ИК-1 Ивана Калашникова, который сейчас под домашним арестом (на видео он держал Макарова, в момент съемки был оперуполномоченным оперативного отдела). — Мы не стали менять все снимки, где есть наши теперь уже бывшие сотрудники, замешанные в скандале, — говорит врио начальника Владимир Московский. — Это же история. Что поделать, если в ней бывают разные моменты. В дежурной части огромная доска с другими портретами. На ней осужденные, стоящие на профучете как склонные к побегу, нападению, членовредительству и т.д. Под одним фото подпись: «Макаров». — Это однофамилец, — говорит дежурный. — Того Макарова у нас нет — его вывезли в декабре прошлого года в колонию №8 по соседству. Фамилия какая-то несчастливая… С тех пор как случились печальные события 29 июня 2017 года, сменилось уже два начальника. Тот, который руководил на момент пыток, уволился через месяц, следующий продержался меньше года. Московский пришел в апреле и до сих пор совмещает две должности, в том числе начальника УСБ. — Я расследовал два инцидента по этой колонии в свою бытность сотрудником УСБ. Первый случился несколько лет назад. Осужденный, находившийся в отдельном помещении, начал вены резать. Дежурный в эмоциях заскочил, повалил его, пнул ногой и прямо в селезенку попал (орган пришлось удалить). Сотрудника посадили. Другой случай — инспектор на режимной территории задержал перебросчика незаконных предметов (сотовые телефоны), применил силу и газ. И за это наказали. За время руководства колонией Владимира Московского физсилу применяли один раз, и осужденный написал, что претензий не имеет. Сам «гражданин начальник» говорит, что на момент его прихода к инспекторам арестанты уже обращались в духе: «Вань, иди сюда». Запись была обнародована, когда Московский уже был врио. Говорит, что сотрудники, которые на ней, первым делом не каяться побежали, а спрашивали: «Что теперь с нами будет?» После инцидента сотрудники СК и прокуроры опросили всех до единого осужденного, вынесли все компьютеры, забрали видеорегистраторы (вместо них выдали новые, но всего 7 штук). Следователи ищут оригинал видеозаписи, его в деле до сих пор нет. Эффект Макарова Колония №1 рассчитана на 1250 осужденных, но сейчас тут всего 845 человек. Все «первоходы», получившие небольшие сроки. Сотрудники рассказывают, что средний возраст осужденных 18–25 лет, многие прибывают из воспитательных колоний (их этапируют после наступления совершеннолетия). Большинство осуждены за хранение наркотиков, кражи, грабежи, причинение вреда здоровью. В колонии 12 отрядов, соответственно 12 воспитателей (по факту они являются начальниками отрядов). На каждого приходится по 70–100 подопечных. Начальник отряда должен быть в курсе всего, что там происходит. Если кого-то отправили в ШИЗО, то приходить туда, вести разъяснительные беседы. И так с 8 утра до 6 вечера. Мы проходим через комнаты для длительных свиданий. Внутри минимум убранства. Все очень просто, если не сказать — убого. — На строгом режиме сроки у людей большие, и они сами горят желанием сделать место отбывания наказания более комфортным, — поясняет сотрудница. — Особенно комнаты для свиданий с родными. Поэтому у них эти комнаты очень уютные, все в поделках, картинах. А здесь сидят люди с небольшими сроками, вкладывать силы ни во что не хотят. Хорошо еще если работают. У нас есть швейный цех, производство гофрированной бумаги и стеклопакетов, свиноферма на 500 голов… Макаров? Нет, этот ни дня не работал. В храме, который стоит прямо на пути в мой отряд, убирается осужденный. — Я работаю с самого начала, — отвечает на вопросы «женщины в форме» (меня. — Авт.). — Пытки? Меня лично это не коснулось. Вам тут в обычных отрядах никто про такое не скажет. Это вам надо в СУС и ШИЗО. А мы спокойные осужденные, режим не «качаем», с сотрудниками не конфликтуем. Хотим поскорее вернуться в семьи. Макаров с самого начала попал в отряд №2, но потом посыпались одно за другим взыскания, и он оказался в отряде строгих условий содержания (СУС). Именно туда и направляюсь, но путь лежит через школу. «Макаров рисовал порнорисунки» Школа на территории колонии — солидное отдельно стоящее здание. От обычной ее отличают разве что странные резные решетчатые двери в холле. Директор Геннадий Яблонцев руководит учебным заведением 45 лет. Человек гражданский, погон не имеет. За дело свое радеет и, судя по всему, не напрасно. — Сегодня треть осужденных — неграмотные! — восклицает он. — В новом учебном году у нас будет больше 300 учеников. По состоянию на 1 августа мы уже зачислили 273 человека. Если такая статистика в колонии, то сложно даже представить, сколько тогда всего в современной России неграмотных людей… — И, выходит, только попав за решетку, некоторые обретают возможность получить среднее образование, — продолжает Геннадий Николаевич. — Учиться они должны обязательно, но в принципе мало кто протестует. Кабинет химии, кабинет русского языка… — обходим их один за другим. Рассуждаем о зависимости уровня преступности от образования, о том, как «общее среднее» конкурирует с «криминальными университетами». Директор говорит, что за все годы ни разу никто на учителей не нападал: — Мы люди самой мирной профессии. Если уж нас обижать, то что же получится? И тут разговор заходит о Макарове. — Он наш выпускник, — директор школы произносит это немного раздраженно. И резко добавляет: — Я вам сразу так скажу: то, что сделали сотрудники, разумеется, недопустимо, но лично Макарова мне не жалко. И не только мне. После того как видео опубликовали, мне звонили учителя (все они вольные) и говорили что-то вроде: «Так ему и надо». — Ни один человек не заслуживает пыток, — говорю я, вглядываясь в лицо директора, чтобы не упустить ни одной детали в его реакции. — А вы знаете, что он в тетрадях рисовал? — распаляется Геннадий Николаевич. — Порнокартинки! Учителя писали мне докладные на него. Он и меня рисовал на уроке. Прошу показать мне школьные тетради с его «порнотворчеством», но, оказывается, все изъяло следствие. Пытаюсь выяснить детали, как же все-таки учился Макаров в те моменты, когда отвлекался от рисования. — Одни «тройки» у него были, — вспоминает директор. — Он в классе мало учился, потому что все время проводил в ШИЗО или в СУС. Учителя вынуждены были к нему ходить. Один день придут — он соблаговолит выполнить домашнее задание, а на второй день не сделает. Больше скандалил, вместо того чтобы учится. Вот вы сами подумайте, что это за человек, если ему не хватило силы воли закончить школу на свободе. Аттестат о среднем школьном образовании мы ему в результате дали. Да что вы все о нем! Геннадий Николаевич тут же переключается и уже совсем с другим настроением начинает рассказывать, что в школе у них целых пять интерактивных досок, показывает компьютерный класс и т.д. И только один раз в самом конце мы возвращается к Макарову и процессу воспитания таких осужденных. И мне почему-то показалось, что даже директор школы не уверен, какие методики нужно применять в таких случаях. Может, психолог знает? Ярославский Че Гевара — Макаров — особый осужденный, — говорит психолог колонии Феликс Владимирович. — Он требует к себе повышенного внимания. Он не может переступать через свое «не хочу» и следовать правилам. Я проводил с ним беседы не реже раза в месяц. Этого ненадолго хватало в силу особенностей его характера. — Каких именно? Он — внутренний бунтарь? Как Ильдар Дадин? — уточняю у специалиста. — Ну вы бы еще с Че Геварой сравнили его. Нет, Макаров — не Дадин. Дадин — системный борец, он идейный, взрослый. А Макаров просто хотел для себя идеальных условий в колонии. — Каких? Ананасов с шампанским на завтрак? — Для него идеально было бы быть привилегированным. А это должно выражаться в том, чтобы закрывали глаза на то, что он понемножку, но постоянно отступает от правил. — Вы пытались погасить конфликт между ним и сотрудниками? Давали советы? — Психолог не дает советов. — Извините, но это как-то странно. — Моя цель — чтоб сами осужденные говорили и в процессе вербализации осознавали причину своих проблем. Вот и Макарову я давал выговариваться. — А сотрудникам, которые его пытали? С ними вы проводили беседы? Или вы одобряете то, что они сделали с ним 23 июня 2017 года? — Я об этом не знал. — Не знали?! — Да, не знал. Только через год все вскрылось. Конечно, я осуждаю поступок сотрудников. Все произошедшее отчасти и мой просчет как психолога. Битва за утреннюю зарядку Внутри колонии словно бы отдельная тюрьма для злостных нарушителей порядка. Этот СУС, запираемое помещение, из которого осужденные не могут выйти на общую территорию, как все остальные. Сейчас здесь 12 арестантов. Всех просят выстроиться в ряд для знакомства с новым «воспитателем». Спрашиваю, не пытают ли их. — Больше нет. Злые сотрудники уже все за решеткой, — говорит осужденный. — Уже год нет «масок» (имеет в виду спецназ ФСИН. — Прим. авт.), — добавляет второй. — Особенно хорошо, что нет больше Микитюка, — добавляет третий. — Он больше всех лютовал. Старший лейтенант Алексей Микитюк — бывший начальник отдела по воспитательной работе. На видео он сам не бил Макарова, а стоял рядом. Осужденные из СУСа рассказывают, что он «назначал» их злостными нарушителями за незначительные нарушения. Кого-то за то, что кровать не заправил, кого-то — за дневной сон. — Он нас провоцировал, — говорит один из арестантов. — А иногда постановления писал, откровенно выдумывая нарушения. — То, что произошло с Макаровым, — это цветочки, — заявляет пожилой арестант (он проходит по делу свидетелем). — Со мной они творили еще хуже. Я весь избитый. Арестанты стоят насупившись. Уточняю у осужденных СУС, чем они сейчас недовольны. — На меня составили акт за порчу матраса, а я его не трогал, — говорит один. — Они мне специально новое нарушение вменили, чтобы отсюда не выпускать. Мне уже срок наказания выходил, я бы сейчас пошел на жилую зону. — А мне нарушение записали, что на «ты» обратился, — говорит второй. — А я русский плохо знаю. Путаю «ты» и «вы». — Мне сегодня нарушение вкатили за заправку кровати и зарядку. Я не привык зарядку так рано делать. В 6 утра я еще не могу проснуться толком. — Кто еще не делал зарядку сегодня? — спрашивает начальник. Выясняется, что почти все. — У меня лично здоровья не прибавится от вашей зарядки, — читает нравоучения «гражданин начальник». — Делайте ее для себя, чтоб не болеть. Я не лютую. Сначала предупреждение, потом трое суток ШИЗО. С зарядкой оказалась проблема не только в СУСе. — Если вы станете проводить зарядку, будем делать каждый день, — улыбается на карантине только прибывший арестант, обращаясь ко мне. — Мне 49 лет, а зарядка — это глумление надо мной, — говорит самый авторитетный в камере ЕКПТ. — И получается, что они так заботятся о моем здоровье, что отнимают его за невыполнение зарядки, сажая на долгие месяцы в каменный мешок. Вы не там нарушения ищите. Вон меня при задержании так «отрехтовали», что ни один «централ» принимать не хотел. В итоге держали меня на Петровке 10 дней, пока не стал лучше выглядеть. — У меня кровь идет, я не могу зарядку делать, — говорит второй. После по поводу зарядки у нас с руководством колонии разгорелась целая дискуссия. Спрашиваю у Владимира Сергеевича: — А вы сами делаете зарядку? — Конечно. И по 50 раз отжимаюсь. Хотите прямо сейчас покажу? — Не надо. Но зарядка это право осужденного, а не его обязанность. — Приказ Минюста говорит об обратном. Некоторые осужденные обращались в суд по этому поводу, и тот тоже указал, что зарядка носит обязательный характер. Пыточная имени Макарова Честно говоря, не думала, что меня пустят в ту самую комнату, где издевались над осужденным Макаровым. Предлогов этого не делать могли найти массу, тем более что следствие еще не закончилось. Но нет, на просьбу показать комнату реагируют спокойно. — Она в корпусе, где ШИЗО. Двухэтажное здание пользуются у арестантов дурной славой. Здесь проводят свои «штрафные сутки» те, кто «воюет» с администрацией. В ШИЗО (там нарушители могут находиться до 15 суток) сейчас 14 человек, еще 13 в КПТ (помещения камерного типа — до 6 месяцев) и 9 в ЕКПТ (единые помещения камерного типа — до года). Те, которые в ЕКПТ, носят оранжевую робу. Кстати, у Макарова сейчас в колонии №8 точно такая же, поскольку он по-прежнему считается самым злостным нарушителем. Заходим в камеру к «оранжевым» арестантам. — Придерживаетесь ли воровских традиций? — спрашивает его один из сотрудников. — Я их не отрицаю, — отвечает арестант. Как я поняла, он и есть один из лидеров (как таковых «смотрящих» в колонии нет и коронованных «воров в законе» тоже). Оказалось, что тут есть даже специальный отряд для тех, кто следует правилам АУЕ. — Почти все привезли эту политику из московских СИЗО, — говорит начальник. В камере ШИЗО по соседству двое арестантов. Со своим водворением согласны. Кто такой Макаров, даже не знают, а ведь та самая комната, где с ним проводили «воспитание пыткой», — совсем рядом. — Когда-то там был учебный класс для тех, кто сидит в ШИЗО, — говорит начальник. — Отсюда парты. Но уже давно это комната для обысков. Видеокамеры тут не было и нет сейчас (где ее взять?). Открываем дверь — обычное помещение с плохим ремонтом. Недавно тут покрасили стены, но получилось весьма неудачно. У окна стоит парта, напротив — еще две. Вот на одной из них и «распяли» Макарова. Пытаюсь представить, что он чувствовал. Сотрудникам, которые меня сопровождают, явно некомфортно тут, и они спешат оставить меня одну. История с Макаровым повод для больших раздумий. Мне, честно говоря, сложно понять, как можно наказывать за любую мелочь. Пуговица не застегнута, кровать не заправлена, окурок не туда бросил… В ответ сотрудники цитируют знаменитого советского педагога Антона Макаренко: «Неубранная постель означает не только возникающую неряшливость, но и возникающее пренебрежение к установленному порядку». — Для человека гражданского это мелочь, но тут режим, — говорит врио начальника Московский. — Если дадим поблажку хоть в чем-то, то это уже не тюрьма. Сегодня он захочет идти на завтрак в 12.00, а завтра он потребует, чтобы мы его как официанты обслуживали. Зачем тогда вообще колония нужна? У них своя правда, и выход тут лично я вижу только один: менять правила, смягчать требования, прописать, что в ШИЗО водворяют только за серьезные нарушения, такие, как, скажем, нападение на сотрудника или другого арестанта, алкоголь или наркотики. А еще тот же Макаренко говорил, что наказание не должно превращаться из инструмента выстраивания границ в способ отомстить за проступок. «Бесполезно применять его к тем, кто воспринимает его только с ненавистью, не понимая его смысл. Если дело доходит до физического наказания, то такое наказание тем более бесполезно». В случае с Макаровым оно оказалось не только бесполезным, но и преступным. — Махать дубинкой может каждый, а вот чтобы без применения силы добиться понимания — для этого мозги нужны, — говорит один из воспитателей. Вспоминается «кремлевский централ», в котором в бытность там начальником Ивана Прокопенко сидел Япончик (Вячеслав Иваньков). Там к заключенным в ту пору обращались только на «вы», так что даже Япончик относился к сотрудникам с уважением. Если арестант буйный, то силу применяли, но делали это опять-таки с умом — каждое движение фиксировали, сами прокурору звонили, а потом еще в суд подавали на строптивого, чтобы возместил порчу имущества. Значит, модель адекватного отношения к заключенным существует. Осталось совсем чуть-чуть — распространить ее на все российские колонии. Источник