Миллионер из трущоб: почему Марадона такой великий и наглый

К чемпионату мира-2018 «Редакция Елены Шубиной» (АСТ) выпустила сборник «Игра народная. Русские писатели о футболе» с тематическими текстами Александра Гениса, Евгения Водолазкина, Василия Уткина, Андрея Рубанова и других популярных авторов. С разрешения издательства Forbes публикует очерк тележурналиста Кирилла Набутова «Пусть продолжают, или Святой Диего» — о Марадоне. Произошло чудо. Мы смогли залучить к себе чемпионат мира по футболу. Во что это чудо нам обошлось, узнает лет через пятьдесят следующее поколение, когда откроют архивы (если их откроют, конечно), а на нашу долю досталась чистая незамутненная радость большого праздника. В качестве его живой рекламы в страну потянулись мировые звезды прошлых эпох. Однажды приехал и разжиревший аргентинец Марадона, один из самых великих, наглый и невоспитанный. Но — великий. Такое сочетание. У звезд спорта оно не редкость, но это и вовсе особый экземпляр. Принимавшая сторона ждала его с некоторым напряжением, ибо знала, что от гостя можно ждать чего угодно. Напрягались не зря. Однажды вечером некая юная леди пришла к великому прямо в гостиничный номер, причем без сопровождения. Версии в подобных случаях возможны три: либо это храбрая журналистка, идущая за интервью в пасть льва, либо идиотка-фанатка в погоне за автографом, либо... Совершенно верно. Марадона тоже предположил, что девушку прислали русские болельщики в качестве подарка. В его звездной жизни такое уже случалось. Подобные подарки он всегда принимал благосклонно, и тут взялся его распаковывать с энтузиазмом. Тем более, что внешне леди вполне тянула как раз на подарок и одета была соответственно. В итоге вышло нехорошо. Вроде бы дама оказалась журналисткой. Случились слезы, крики, секьюрити, лайф-тв и клеймение великого в нашей отечественной прессе. Местные борцы за нравственность заголосили: «Подонок!», «Судить его, падлу!», «Лишить визы!» и другие глупости. — Ребята! — сказал я борцам. — Не шумите. Ну, не разобрался человек в гостье сразу: усталость после долгого перелета, чужая страна, сумрак в номере, в конце концов. На его месте так ошибиться мог даже игрок дубля, просто к дублю в пятизвездный отель не посылают подарков. Дубль селят в общежитиях, где он разыскивает подарки сам. Здесь же — совершенно особый случай. Это Ма-ра-до-на, понимаете? Борцы за нравственность не понимали. Ведь они никогда не видели, что вытворял с мячом этот человек, и не знали причин, по которым он вырос таким наглым и невоспитанным, — они же не аргентинцы, которые знают его биографию не хуже Евангелия и думают, что в этом парне в самом деле есть что-то божественное. Или что дьявольское. И тогда пришлось рассказать эту маленькую историю. В тот раз я прилетел в Буэнос-Айрес около полудня. Стояла дикая жара — середина ноября, в Аргентине начало лета. Два часа потрачены на багаж, таможню, погранцов и поиск водителя, который в свою очередь искал меня. В другом терминале. Еще два часа ушли на движение в одной бесконечной пробке до гостиницы. Прибавьте почти сутки перелета из западного в восточное и из северного в южное полушария — и вы поймете степень моей расплавленности. Я ввалился в номер, бросил на пол чемодан и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Механически ткнул пультом в телевизор. На экране крупным планом засияла физиономия Марадоны. Он что-то беззвучно говорил и смеялся, тряся серьгой в ухе. Я снова ткнул пультом: на другом канале тоже смеялся Марадона с серьгой. И на третьем, и на четвертом, и на всех остальных каналах шли одни и те же кадры: пресс-конференция, камеры, микрофоны, а за столом — веселящийся обрюзгший пятидесятилетний тип с серьгой в ухе. Я прибавил громкость: тип почти кричал в микрофон: — Que la sigan chupando! «Ке ля сиган чупандо» в переводе с испанского означало: «Пусть продолжают сосать!» Именно так. Прямо на пресс-конференции. Она состоялась накануне, сразу после матча, самого что ни на есть важнейшего. Аргентина играла с заклятым врагом и ближайшим соседом — c Уругваем. Такой слабой, как в тот год, Аргентина не была очень давно, а точнее — никогда. Она легко могла пролететь мимо чемпионата мира. Чтобы избежать этого ужаса, необходимо было совершить чудо и выиграть у Уругвая самый последний отборочный матч. В Уругвае. Дело практически невозможное. Во-первых, Уругвай был в тот год весьма хорош, во-вторых, он играл дома, в-третьих, у Аргентины был чудовищно бездарный тренер. Фамилия тренера была Марадона. Эксперты предрекали Аргентине разгром. Простые болелы грозились разорвать команду по возвращении из Уругвая. Начать предполагали с тренера, припо- миная ему все прошлые грехи, в том числе чужие. Говорили: лучше бы он умер сразу по окончании карьеры игрока, тогда нация похоронила бы его с почестями и не испытывала сегодняшнего позора. А теперь ей лишь остается c грустью вспоминать великих тренеров прошлого. Таких, как Менотти. Тот был приличный человек, по основной специальности — гинеколог. А нынешний... Про нынешнего говорили: «Чего мы хотим от бандита из вижас мизериа?!.» Тут потребуется небольшое отступление. «Вижас Мизериа» в буквальном переводе с испанского означает «Виллы нищеты». Откуда пошло столь горько-ироничное название, никто не помнит. В соседней Бразилии это называется фавелами, в России — трущобами, но таких трущоб, как аргентинские «вижас мизериа», в России нет. Во всяком случае, пока. В одной из таких «вижас» и родился Марадона, сразу после рождения начав играть в футбол. Что- что, а футбольное поле в любой «вижа» есть: как правило, это кусок пыльного грунта метров сорок на двадцать между жилых хибар, построенных из обломков бетонных плит, некондиционного кирпича и прочих отходов строительства. Хибары бывают трех- и даже четырехэтажными, но почти никогда не имеют крыш, вместо них — куски битого шифера или ржавого железа, набросанные на чердаке. Пока у дома нет крыши, он считается недостроенным, а пока он недостроен, за него не надо платить налог. Вот и не платят. И за электричество не платят, а просто воруют его, цепляясь к городским сетям. Кто пойдет проверять счетчики, если даже полиция сюда не суется? Внутренние вопросы здесь решает собственное самоуправление, незаметное для посторонних. Никто не знает, сколько и какого народу в этих трущобах живет. Отдельное государство… ...В семидесятые годы Аргентина собиралась проводить чемпионат мира по футболу, и пообещала сделать его лучшим в мировой истории (так обещают все организаторы чемпионатов, в том числе и мы). Власти приняли мудрое решение: расселить самую большую и опасную «вижа мизериа», что раскинулась в Буэносе под автострадой вблизи вокзала. Как-никак, самый центр города, в сотне метров течет наибуржуазнейшая, лондонско-парижская по духу, стилю и ценам Авенида Альвеар. На Альвеаре в роскошных отелях поселится приехавшая на чемпионат элита, и — на тебе — увидит у себя под носом трущобную клоаку, рассадник всяческой преступности, язву на сиюящем теле столицы. Решено было ее вырезать, язву эту. Потратили бесконечное количество денег и построили жителям «вижас мизериа» благоустроенные квартиры, хотя и не в центре. Переселили. Похабные трущобы, пропитанные запахами беспросветной нищеты и криминала, пустили под снос и пообещали в скором будущем сделать на их месте благоухающий парк. Или элитный мегамолл. Или что-то другое, но тоже благоухающее. Случился чемпионат. Элита приехала и фланировала по Авениде Альвеар. Посещала с серьезной физиономией кладбище Реколета и могилу Эвиты Перон: сначала малолетней шлюшки, потом жены президента, и наконец «дочери нации». Шутила по поводу того, что некоторые аргентинские девушки пытаются повторить биографию Эвиты, но застревают на первой из перечисленных ступеней. Элита хлебала аргентинское вино, жевала аргентинское мясо и хлопала аргентинской сборной, которая всех разнесла в пух и прах. Особенно в ней был хорош длинноволосый футболист Кемпес (Марадона тогда еще не созрел для сборной, но его время стремительно приближалось). Чемпионат прошел. Следом за ним прошли годы. Что мы видим? «Вижа мизериа» стоит себе на том же месте, где стояла, и прежние жители живут тут прежним манером, и полиция с беспримерной деликатностью по-прежнему не тревожит их покой. А квартиры подаренные они куда дели? А квартиры они продали, чего добру пропадать. И на вырученные деньги построили себе обратно прежний привычный мир из обломков бетонных плит, некондиционного кирпича, списанных шпал и особых законов, главный из которых — «посторонним вход воспрещен». Вот в такой «вижа» родился Марадона и играл там в мяч. Повезло: он заиграл по-настоящему и выбрался из этой жизни. У тех, кто не выбрался, вариантов судьбы оставалось оч-ч-чень немного. Один из них ждал наверняка и Марадону с его неуправляемой бандитской натурой. Но он — заиграл. В мире началась эпоха чернявого миллионера из трущоб. Про нее все известно посекундно. Гений, анфан террибль, белый Пеле и прочее — ему за эти годы много титулов надавали. Народ сходил с ума. В Неаполе до сих пор носят майки клуба «Наполи» с его фамилией, он там лет шесть играл, а в одном из баров имеется алтарь Марадоны, перед которым принято молиться за победу любимой команды. Неаполитанец и великий режиссер Соррентино в каждом своем кино поминает Марадону. Даже в сериале про Ватикан «Молодой Папа» главный серый кардинал носит майку «Наполи» и смотрит в youtube старые ролики с Диего. Ну а чего, он ведь и в самом деле почти как господь бог был, а для некоторых особо верующих неаполитанцев и аргентинцев — даже и без всякого «как». Поэтому ему простили мяч, забитый однажды рукой на чемпионате мира англичанам. Судья не заметил, а сам великий сказал, что по мячу била рука господа — и ему поверили. Понимали, что господь действительно мог сидеть за воротами на трибуне и болеть за Аргентину. Тем более, что в этом же матче Марадона выдал величайший дриблинг в мире. Прошел с мячом больше половины поля, попутно «сделав» пяток англичан, и пробросил мяч в ворота мимо обреченно выбросившегося в ноги вратаря. Двух таких мячей в одном матче без помощи высших сил быть не может. А с помощью — может. Самые стойкие в вере граждане после этого матча и вовсе решили, что причина не в помощи бога, а в том, что сам чернявый и есть бог, и основали церковь ма- радонианцев. На дату этого исторического матча с Англией у них приходится Пасха. В церкви, между прочим, состоит чуть ли не 60 тысяч человек. Прошли годы. В один прекрасный день Марадону — за неимением никого более подходящего — назначили в тренеры сборной Аргентины. И он довел ее до точки: ни игры, ни очков, провал. Вот осталось еще лечь Уругваю — и чемпионат мира тю-тю. А при таких игре и тренере не лечь Уругваю было невозможно. Но он — выиграл. Совсем немного, один — ноль, но выиграл. Повезло. И игра-то была так себе, но вот бывает же такое. Осчастливил нацию и теперь... О-о-о! Теперь он наслаждался этой победой над соперником, но еще больше — над своими врагами. Над критиками, над проклятыми писаками, теми, кто затаптывал его в грязь и мазал дерьмом, когда он попадался на наркоте, на драке, на налогах, на бабах. Когда он проигрывал. Он мстил не верившим в его тренерский талант и предрекавшим, что его корявая команда не попадет на чемпионат мира. Он их ненавидел и бросал им гневно-радостный совет: «Que le sigan сhupando!». Выпуски новостей начинались в этот день не с политики или убийств, а с этой марадоновской фразы. Она на глазах превращалась в цитату исторического значения, возможно, даже достойную места на национальном гербе. «Que la sigan chupando!!!» — неслось из телека. Я и не заметил, как под это заклинание с усталости задремал. ...Проснулся через пару часов. Решил пройтись. Как написали бы плохие журналюги, «вернуться в дни молодости, когда судьба нередко забрасывала меня в этот шальной и безумный город». Рабочий день кончался. Жара спадала, и улицы Буэноса на глазах набухали народом. По самому широкому проспекту в мире, бульвару 9 июля, в 16 рядов неслись машины. Я свернул от их бесконечного рева влево, на улицу Кордоба. Там всее было так же, как три и пять лет назад, и даже пожилая индианка, продающая с лотка дешевые солнечные очки, была та же самая… Вышел на Флориду, местный Арбат, всегда набитый иностранными туристами. Особенно густо они толпились вокруг пятачка, где люди в черном танцевали танго: два мужика, видимо, отец с сыном, и две молодые женщины. Еще одна дама, постарше, следила за зрителями цепким холодным взглядом бандерши. В перерывах, когда исполнители меняли друг друга, она обходила публику со шляпой, и взгляд ее не допускал уклонения от платы. Танцевала семейка так себе, без страсти, а ведь именно она — главное в танго, не зря же его столько лет запрещали в нашей целомудренной стране. Я хотел пройти мимо, но кое-что в дешевом туристическом аттракционе меня зацепило. Этим «кое- чем» была музыка. Не скучный черный динамик, что обычно ставят уличные лабухи, а настоящая живая музыка в исполнении сидевшего тут же трио: гита- ра, бас-гитара и виолончель. Гитара! Солист — рыхлый молодой человек в плотном черном костюме не по сезону — играл, надвинув на глаза шляпу, не глядя ни на толпу, ни на танцующих, словно их не существовало. Были только гитара, которую он держал почти стоймя, высоко задрав гриф вверх, и музыка, которую он добывал из гитарного тела. Она не отпускала, возбуждала, как и должно возбуждать настоящее танго. — Сеньор, пор фавор, плиз. Сеньо-о-ор! — Дама с глазами бандерши слегка вернула меня к жизни, протянув шляпу. — Пардон. — Я бросил в шляпу монеты. — Скажите, а кто этот гитарист? — О, он потрясающий. Немного не от мира сего, но вы же видите, какой он фантастический музыкант. Он играет как Марадона в футбол! Знаете Марадону? — Конечно. А ваш гитарист — аргентинец? — Безусловно. Абсолютный аргентинец. Так играют танго только аргентинцы. — И его фамилия, наверное, тоже Мар... — по- пытался пошутить я, но не успел закончить фразы. —Маргулис, сеньор. Маргулис. Хотите купить диск? Всего шесть долларов! Я купил диск абсолютного аргентинца Маргулиса и потопал дальше, на торговую улицу Ляваж. В час пик она кипела, всасывая все новые и новые потоки человечества с Флориды и с Бульвара. Все двери были настежь: сувенирки, кофейни, фастфуды и кожгалантереи. Ляваж — это не снобская Авенида Альвеар, она гораздо душевнее. Тут в лавке с народными промыслами тебе предложат шарф из викуньи всего за $30. Ты его, конечно, сразу купишь, потому что читал где-то, что викунья, нечто среднее между овечкой и антилопой, имеет самую тонкую, теплую и дорогую в мире шерсть. На Альвеаре шарфик из викуньи стоит 500 баксов, а здесь — всего 30! Жена будет счастлива. Твой восторг от покупки усиливается, когда по возвращении в отель ты подвергаешь ее более пристальному осмотру и обнаруживаешь остаток выпоротого бритвой ярлычка, где ясно читаются «акрил 80%» и «сделано во Вьетнаме». Этот урок местного маркетинга я прошел еще в первый приезд в Аргентину, и тогда же понял, что обижаться на продавцов акрила не стоит. С их стороны это не кидалово, а гордая месть. Потомки индейцев таким способом продолжают мстить пото кам завоевателей-конкистадоров за все хорошее, случившееся полтыщи лет назад. Правда, мои личные предки в конкистадорах не числились, но откуда это было знать продавцам фальшивой викуньи? В любом случае — спасибо им за науку. Вооруженный опытом, я не собирался больше никогда и ничего покупать на Ляваже, а просто бесцельно брел, радостный, что снова приехал в этот Вавилон. Толпа обтекала меня, как волны вавилонской реки Евфрат. И тут я кое-что увидел... Отдельный бизнес на Ляваже — футбольные лавки, завешанные мячами, бутсами, портретами и тысячами футболок с фамилиями и игровыми номерами футбольных святых, в первую очередь аргентинских: Месси, Тевес, Ди Мария, Агуэро и прочих. На футболках висят фирменные ярлыки с голограммами, написано «100% оригинал», и все они сшиты в ближайшем подвале или во Вьетнаме вместе с викуньей. Но этим вечером... Возле каждой лавки висели одинаковые черные футболки. Они специально были вывешены снаружи, при входе, чтобы толпа не могла пройти мимо. И толпа не проходила. Она останавливалась, примеряла, смеялась и — покупала, по- купала, покупала. На товаре не было никаких ярлыков, но все было и так понятно. Белым по-черному на футболках было написано «Que la sigan chupando!» Чуть ниже стояли факсимиле автора и его постоянный игровой номер: «Diego 10». Пусть продолжают сосать! Не прошло и суток с тех пор, как эта фраза слетела с марадоновских уст, а тысячи маек с нею уже полоскались на ветерке Ляважа, как черные пиратские флаги. Грозная надпись на них почище черепа с костями напоминала о неизбежности суровой кары для всех врагов святого Диего. У входа в одну лавочку я увидел юную мать с малышом лет трех. Она только что натянула на себя футболку и теперь смотрелась в ростовое зеркало. Футболка очень шла мадонне. Слова «Пусть продолжают сосать!» располагались на груди весьма при- личного размера. — Муй бьен, синьора! Очень хорошо! — бормотал продавец, оглаживая на покупательнице футболку в районе выпирающей надписи. Мадонна выдохнула «О’кей», с некоторым трудом отводя продавцовскую руку. Потом задумалась и, показав на сыночка, добавила: — Моменто. Уно мас, пор фавор, пекеньо! (Еще одну, пожалуйста, маленькую – исп.) Через минуту из недр лавочки была доставлена крошечная футболка с точно такой же надписью, без цензурных поправок на трехлетний возраст клиента. Размер ему подошел. Мамаша расплатилась, взяла сына за руку, и они гордо пошли по Ляважу — два одетых в черное и верующих в своего бога аргентинца. Глаза их светились счастьем. На груди у обоих сияло «Пусть продолжают сосать! Диего, 10». Вслед им над Ляважем плыла мелодия танго в исполнении аргентинца Маргулиса, игравшего на гитаре так же здорово, как аргентинец Марадона — в футбол. Читайте также «Чемпионат мира включает особый режим, избавляющий от обычной жизни». Александр Генис о футболе