«Не было бы нас здесь, от политиков из соседних стран звучали бы всяческие мифы»

— Как долго на Сахалине работают российские археологи? — С 1950-х годов были студенческие археологические кружки, в начале 1970-х возникла археологическая лаборатория. Ее организовал мой учитель, Валерий Александрович Голубев. Но мы в те годы не на голом месте начинали. Работали на островах ученые задолго до нас. Иван Семенович Поляков, который до этого открыл на Дону знаменитые Костёнки (Костёнковские палеолитические стоянки). На остров он прибыл по заданию Географического общества еще в 1882 году! Многое здесь успел сделать. Но работали они наездами, не было еще постоянного населения. А уж специалистов на островах не хватало никогда. Но вот в 1949 году на постоянную работу прибыл молодой и очень талантливый московский лингвист, археолог и этнограф Борис Жеребцов, а в начале 1950-х гг появилась в институте историк и археолог — москвичка Ленина Грибанова. Именно в нашем первом на острове учительском институте они и работали. Здесь есть и «московский», и «питерский след». Но, конечно же, остров наполнялся населением, прежде всего, из Сибири, и уж затем из европейской части СССР. И поселки называли свои «по-материковски»: Кострома, Красноярск, Слюдянка, Новосибирск, Люблино… В общем, за 150 лет многое в плане археологии на островах было сделано и русскими, и японскими, а потом и советскими исследователями: но… [они] приезжали, отрабатывали свои годки по контракту и уезжали. И лишь в 1970-е годы начала складываться своя школа. Она связана с Томском, Владивостоком, Питером, Москвой и Новосибирском. Вот наша, например, лаборатория — совместная с Институтом археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Мой учитель, Валерий Голубев в 1973 в Академгородке защищал кандидатскую, мне довелось там же в 2003-м [защитить] докторскую, мой друг и ученик — Вячеслав Грищенко — в 2008 — защитил [там] кандидатскую. И все наши исследования, и диссертации, и книги, и статьи — о людях, которые до нас задолго жили на островах: Сахалине, Курилах, Хоккайдо. Я занимаюсь каменным веком, начиная с конца нижнего, или древнего палеолита. В 2017 году университет проводил на Сахалине крупный международный симпозиум, участвовали более 50 ведущих ученых-палеолитчиков со всего мира — от Израиля до США. Мнения ученых о древнейшей стоянке Сахалина, Сенная-1, разделились. Большинство исследователей согласились с нашей оценкой древних орудий в 150 тысяч лет. Но есть и критика, и значит нужно находить новые и новые доказательства. Мы только-только подбираемся к загадкам того времени. — Расскажите об этом подробнее. Чем вы сейчас занимаетесь, какими исследованиями? — В основном охранными исследованиями (археологическое сопровождение строительства, когда ученые ищут и сохраняют то, что обнаруживается на месте будущей стройки дорог, поселков, газопроводов, ЛЭП и т. д. — прим. «Чердака»), конечно. Потому что сейчас такое время — средства учеными зарабатываются именно таким образом. Ресурсов-то иных нет — денег никто на чисто научную тематику, так называемую «фундаменталку», не выделяет. А если и выделяют, то небольшие. В СахГУ создано малое инновационное предприятие «Изыскатель СахГУ». Через него и осуществляется финансирование некоммерческих проектов, в тоом числе и исследование самых древних объектов — стоянок эпохи палеолита. Наши скромные научные результаты позволяют сегодня сотрудничать с учеными и европейских, и японских, корейских и американских вузов. Если вы туда (показывает на карту на стене) посмотрите, то увидите карту Сахалина. Красные круги заметили? Это круги на трубопроводе «Сахалин-2», и рядом список: 96 памятников археологии — те, которые спасены от разрушения. Первый контракт был заключен в 1996 году. Начинали с завода сжиженного природного газа, как стартовой площадки проекта. И дальше больше: мы последовательно выигрывали все тендеры, они шли один за другим и стали для нас неожиданным, новым сигналом о том, что в организации науки началась новая эпоха. Почему выигрывали тендеры? Наверное, сахалинская логистика для нас — что логично — понятнее, чем сторонним организациям. [Хотя,] например, предполагалось участие Смитсоновского института (весьма влиятельный научно-исследовательский и образовательный центр в Вашингтоне, США — «Чердак»). Думаю, и услуги сахалинцев оказались значительно дешевле иностранных. Наши ученые на защиту островных древностей встали стеной! В 1990-х разыгрались целые дискуссии с представителями новых проектов. По сути, лаборатория и выросла как партнер нефтегазовых компаний в проектах «Сахалин-2» и «Сахалин-1». Были крупные проекты, финансирование было очень серьёзное. Я не могу сказать, что совсем запредельное, но очень приличное в течение многих лет. Благодаря этому удалось и археологический музей построить, и собрать серьезную материальную базу, и, главное, молодёжь привлечь и закрепить в науке. За этим столом сидели почти все археологи, кто занимается каменным веком востока Евразии — такая точка пересечения получается. Постоянно приезжают ученые, идут какие-то визиты, переговоры, семинары, конференции, работа с коллекциями. Российские археологи заинтересовались, к счастью, уже. Новая связь — с Кунсткамерой и Институтом материальной культуры, но основные партнеры это вузы и НИИ Сибири и Дальнего Востока, Японии и Кореи. Буквально на днях заключен договор между археологической лабораторией СахГУ и аналогичной научной школой университета Токио, с ними нас связываю пятнадцать лет дружбы и совместных полевых исследований. Я заведующий кафедрой российской и всеобщей истории. Мне приходится многим заниматься. Но любовь моя — это именно палеолит. Не могу удержаться и от изучения средневековья, конечно, поскольку именно в эту эпоху — VII-XVII в ека нашей эры — шло формирование современных народов, зарождались все современные политические, территориальные, иные проблемы — национальные, скажем. Недавно у нас вышла книга, «Очерки истории Курильских островов». Там повествование начинается с того времени, когда человека на островах ещё не было. Представьте себе, в период 28 000 — 23 000 лет до н.э., в пик Вюрмского похолодания, большая часть акватории Охотского моря почти круглый год была забита льдом. В это время теоретически можно было пройти прямиком [с Сахалина] на Курилы и Камчатку. На Камчатке, правда, сегодня древнее 14 000 лет пока ещё ничего не нашли, но так бывает. Наши предки были весьма и отчаянными, но и практичными людьми. Лед не безжизненное пространство. В общем, есть, здесь, о чем говорить. — Именно не нашли? То есть там, дальше на север, что-то есть? — Должно быть что-то, конечно. Пока не нашли. Видите ли, в чём дело — Берингийская суша (Берингия), находится на дне — на морском шельфе. Глубины для нас большие — от 15 до 140 метров от современных отметок. Мне сегодня пришло письмо от одного норвежца: они мечтают о том, чтобы работать в море в нашем районе, приглашают: «Давайте вместе по обе стороны границы будем дно изучать, искать!» При нынешней политической обстановке дело безнадежное. Хотя уже есть современные методы, в Европе это вообще весьма развито — геофизические методы обнаружения обработанного кремня, например. Они работают в Северном море — результаты потрясающие: огромное количество костей животных ледниковой эпохи, очень много артефактов. Мир очень быстро развивается, наука создает новые методы, аппаратуру, вызовы очень серьезны. Если не учиться постоянно, отстанем мгновенно. — Недавно археологическую тему поднимал губернатор Подмосковья Андрей Воробьев, который предлагал отказаться от обязательной историко-культурной экспертизы перед освоением земель. Что вы думаете об этой истории? — Путин справедливо о процедуре историко-культурной экспертизы сказал: а почему так долго? Имелась в виду длительность самой процедуры. Он и призвал сохранить процедуру, но сделать ее быстрой, прозрачной и эффективной. Поддерживаю. На самом деле исправить всё достаточно просто. Ничего сложного здесь нет! Всего-навсего надо — об этом археологи разговаривали в 2017-м на своем съезде на Алтае, — чтобы в каждом регионе был хотя бы один держатель открытого листа (разрешение на археологические работы — «Чердак») на весь регион, на весь год. Подчёркиваю: на весь год! И затягивать, то, что делает Министерство культуры, по времени не надо. 10 дней Институт археологии рассматривает заявку археолога, потом еще 20 дней думают и размышляют в министерстве. Я понимаю, что у них нагрузка большая. Ну отдайте в регионы! Сразу-то не надо людей подозревать, что они воровать станут. Нельзя же все решения, всю власть в Москве сосредотачивать. Археологические памятники — федеральные. В этом ещё одна ошибка. Не надо все памятники археологии называть федеральными! Если это земля, в которой лежит один горшок — я ничего против не имею, но говорить в таком случае о федеральном значении не стоит. Безусловно, это объект, его надо изучать, мы его выкопаем и изучим. Но не обязательно же ему для этого быть федеральным памятником! Соответственно, как правило, должны быть списки наиболее важных объектов, тех, которым нет цены, и надо их сохранить без сомнений. В общем, здесь надо отдавать больше инициативы на места. И больше доверять ученым. Бесценные объекты есть в любом крае. Где-то старинный замок, развалины которого погребены в земле. Где-то наскальная живопись. Конечно, это памятники федерального значения. Спору нет. Есть и у нас. Например Крильонское городище — чжурчжэньское средневековое городище на самом краю острова. Вы знаете, не так давно точно установили удивительный факт — чжурчжэни, племена, населявшие в Х-XV веке территорию Маньчжурии, Приморья и Приамурья, доходили сюда и крепости на острове оставили! В XII веке чжурчжэни были заклятыми врагами монголов. У одного из монгольских командиров того времен, на могильном камне было написано о покорении Сахалина: «получив тигровую бирку с тремя жемчужинами на княжение, собрал жену и детей и отправился в дальние пределы — и, построив там военно-земледельческое поселение, заступил на службу». Речь шла именно о «большом морском острове за малым морем Сайгэ, где люди живут свободно, власти над собой не знают». Это цитата из еще одного документального источника. И таких достаточно найдено и опубликовано в последние годы. — Там — имеется в виду здесь, на Сахалине? — Да. 25 лет назад мы все-таки нашли эту крепость, а за ней и остальные, и даже узнали из летописей их имена: Карахотон — черная, Сирахотон — Желтая, Нейхотон — Срединная крепость. У нас есть и письменные, и археологические источники. Это, прежде всего, упомянутое выше городище на мысе Крильон, на крайнем юго-западе острова, на берегу пролива Лаперуза. Думаю, именно о нем говорили словами «и достигнув крайних пределов…» Конечно, все памятники такого уровня должны быть на особом учёте, так как они имеют мировое значение. — На сайте вашей лаборатории и музея упоминается любопытный факт о кислотности почвы — что она на Сахалине такая, что органика сохраняется плохо. — Да. На самом деле, здесь вот как дело обстоит: на Сахалине, в Приморье, на Дальнем Востоке вообще, почвы очень кислые. Земледельцы знают — почвы раскисляются щёлочью — это известь, ракушки и прочее. На Сахалине очень много карстовых пещер. Там то как раз кости великолепно сохраняются. В наших коллекциях из пещер кости бизона, медведя, дикой лошади. Возраст костей в сахалинских пещерах от 16 500 до 6000 лет. На мой взгляд, это самые ценные источники. Молочный зуб пещерного льва, например — целая научная сенсация для островов. Это был вот такой маленький львёнок, прямо сюжет для детской сказки. И он важен для восстановления информации о среде того времени. Восстановили точно, ошибки нет — со мной работает очень хороший палеонтолог из музея «Ледниковый период» на ВДНХ, Ирина Кириллова. [Еще] на Хоккайдо [мне] как-то случайно удалось обнаружить в музее города Хакодатэ челюсть мамонта с Сахалина, [которую] вывезли ещё в те времена, в 1930-е годы. [Я] как раз разыскивал коллекции тех лет. Есть и такое понятие, как «раковинные кучи». В Северной Европе они известны, как «кьёккенме́ддинги» (от дат. køkkenmødding — кухонная куча — «Чердак»). По-английски shell mounds. А я бы сказал — shell fields, раковинные поля. Почему? Древние люди ели и бросали ракушки прямо у своего дома. По сути дела, раковинная куча это огромная помойка. И в этих же раковинных кучах они хоронили людей! Почему? Там проще: разгребли, положили, что-нибудь дали в дорогу, захоронили, и дело с концом. По правилам хоронили, например, головой именно туда, куда, по их представлениям уходили мертвые — на север, а лицом — на запад. Это отмерший мир — казалось бы, что интересного: тут же и битые горшки, и поломанные гарпуны: и костяные, и деревянные, и фигурки, и чего только нет! Очень много интересных материалов. Почему интересных? Они говорят о людях, которых уже нет и точно описывают для нас тот мир наших предков. Раковинные поля и карстовые пещеры для археологов, палеонтологов, антропологов и генетиков являются непревзойденными источниками данных, в этом смысле. — А они где находятся на Сахалине, эти пещеры и раковинные поля? — Пещер много по всей территории, особенно вот здесь в Восточно-Сахалинских горах. Это особый район. Здесь, во-первых, очень много яшмы, месторождения совершенно огромные. Там миллионы тонн, наверное — я не преувеличиваю. Она составляет скалы и сплошные массивы яшмового сырья. И вот здесь останки мамонтовой фауны, видите? Пещер очень много. Из них известно 50−60, а ещё больше неизвестно. Вот сейчас волк редко встречается на Сахалине — в основном только те, что перебежали с материка. Они какое-то время побудут здесь, порежут скот, и назад уходят. Бывало, их убивали, если сильно насолят людям. А в то время, в каменном веке, волков было много, у нас в пещерах зубы волка присутствуют постоянно. Еще есть овцебыки и несколько видов оленей, песец, которого сейчас нет на Сахалине. А затем — лемминг. Это было огромное открытие. Маленький копытный лемминг. У него есть копытца, на лапках — чудо. Для биологов это важное открытие, оно позволило серьезно расширить ареал [обитания] этих животных. — Давайте про неолитическую керамику поговорим. В вашей статье в британском журнале Antiquity вы объясняете, зачем здесь, на Сахалине, еще 9 тысяч лет назад нужна была керамика. Обосновываете собственную идею о водном варианте модели неолитического хозяйства. — 9−10 тысяч лет [назад] — это очень рано. И холодно — рубеж плейстоцена и голоцена, там были очень резкие, катастрофические колебания климата. Это ледниковье и постледниковье. В то время не само похолодание, а именно резкие изменения климата привели к тому, что очень многие народы просто погибли. Изменяющаяся на глазах среда, ускользающие возможности найти пропитание… нечего есть. В это время, в условиях кризиса, вызванного резкими изменениями среды и произошли великие открытия, позволившие людям выжить. Произошел переход [от палеолита] к неолиту — новокаменному веку, веку новых для того времени, революционных технологий. Почему? [Потому что] вопрос стоял так, или жить, или умереть. Спасением стал жир. Горшки, на наш взгляд, были нужны в первую очередь рыболовам, для того, чтобы вытапливать жир. Калуга — очень жирная рыба! Это самый крупный осётр в мире. Она водится на Амуре, но и здесь осетра тоже было очень много. Калуга, собственно, и до недавнего времени была. Далее, это селёдка — из сельди вытапливали рыбий жир — спасение от голода и болезней. И конечно же мясо морских животных — нерпы, сивуча, моржа и даже кита. Когда весной, в самое голодное для людей время, дрейфующие льды зажимают в своих тисках китов, касаток, охотникам не составляет труда добывать их и делать огромные запасы мяса и жира. Так вот, этот жир и надо было сохранить. Было два основных способа сохранения, два способа подготовиться к зиме. Это либо жить на ручьях, где рыба, кета и кижуч, идут уже под лёд, в ноябре-декабре. Мы с нашими ихтиологами столкнулись как-то на таких ручьях. Я их спрашиваю: «Что вы здесь делаете?». Они говорят: «А это кижучовые ручьи». От моря вообще очень далеко, 200 километров. Мы же отвечаем: «А у нас тут стоянки разных эпох». Древние рыболовы привязывались к осенне-зимней рыбе, которая приходила к стойбищу, по сути, сама; её не нужно было ловить, просто брать из ручья. И солить не нужно — соли-то у них не было. Осенью поздней уже мухи нет, юкола сушится хорошо. Можно было либо подвялить, либо они прямо выкапывали яму, выкладывали шкурами, а потом водой заливали. Ведь как глазируют [рыбу] сейчас? Чтобы вес побольше был. А в то время заливали, и она, по сути дела, вмерзала в лёд. Надо было — вышли, откололи, приготовили. Такие вот холодильники каменного века. А второй, более надежный и технологичный вариант — запасать жир в сосудах. Есть ещё одно важное обстоятельство: керамика — пористый материал. Когда готовим пищу, частички ее всасываются в стенки сосуда. И там слой за слоем скапливается всё, что мы ели. Всё это в горшке, соответственно, как внутри, так и снаружи. Но как получить эту информацию? Тут нам помогает хроматография — современный метод получения важной и скрытой от наших глаз информации. Весьма сложные процедуры позволяют совершенно точно установить, конечно, не вид, но как минимум тип питания — морепродукты или мясо лесных зверей, типы употреблявшихся растений и т. д. В результате мы еще пятнадцать лет назад предложили модель неолита, которая является альтернативной модели Гордона Чайлда, то есть расходится с общепринятой моделью новокаменного века — aquatic Neolithic и farming Neolithic, сельскохозяйственный неолит и прибрежный неолит, если можно так выразиться. Aquatic звучит красиво по-латыни, но у нас лучше бы сказать прибрежный образ жизни. Мы об этом говорим: в прибрежном, островном мире формировались древние общества нашего региона. Керамика, порядка 16 тысяч лет, самая ранняя, была на юге Китая, в Японии и на Нижнем Амуре. Рубежи эти очень близко. — Если резюмировать: что заставляет вас думать, что именно жир топили и хранили в этих горшках? — Дело в том, что мы не без повода дали статью в Antiquity — в Кембридже просто так не напечатают. Мы над этим пять лет работали вообще-то, сколько всего публиковали — [a] соперники писали памфлеты против. Вы думаете, это всё так просто? — А против чего соперники возражают? Какие у них аргументы? — Все аргументы потом рассеялись. Мы ознакомили мировую научную общественность с результатами естественно-научных анализов, потом даже оппоненты были вынуждены признать наши доводы истинными безусловно. — Вы можете пример привести? Что их смущало? — Не хочу коллегу обижать, сильно известного и у нас, и за рубежом. — Нет, не кто конкретно выступал, а какие были аргументы «против»? — Довод был простой: этого не может быть! Что здесь, на Сахалине и так далее, в раннем неолите — а это от 9 тысяч лет до нашей эры — уже есть керамика и сформировался прибрежный образ жизни на основе развитого морского зверобойного промысла и развитого же морского рыболовства. Здесь, как считали наши оппоненты, этого не могло быть. А главное — доказательств не было! Мы, в общем-то, изложили идеи ранней приморской адаптации на островах и в статьях, и в монографиях, но оппонентов не устаивали наши выводы, хотя тихоокеанским археологам этого хватило, чтобы признать данную модель. Но представителям других специальностей — географам, биологам, нет — не хватало. Они говорили: будьте любезны, представьте какие-то более точные доказательства столь ранней приморской адаптации людей. Так вот, с древнейшей керамики был получен пищевой нагар. И изнутри, из керамики извлечённые, впитавшиеся в керамику вещества, они во всех образцах показали морские продукты: рыбу, именно ту, которая идёт с моря. У нас есть особенность на юге Сахалина — здесь все речки очень маломощные. Они наполняются рыбой только во время рунного хода горбуши, кеты, симы, кижуча и прочих, так называемых, проходных, прежде всего, лососёвых рыб. Всё остальное время наши островные речки, кроме двух самых больших, питанием не обеспечат. Значит надо брать еду в море — казалось, оно не оскудеет. Мы сделали одну и ту же работу — получили образцы вытяжки из керамики, дважды, с японцами и отдельно, с европейцами. У нас европейские результаты были таковы: более 90% рациона — море, морские звери (тюлени), и морская рыба, все однозначно. То есть морская адаптация на островах имела место уже 9 тысяч лет назад. И связана она была с морским рыболовством, морской охотой и с керамикой. На самом деле, новые данные показывают, что адаптация имела место на островах — в Японии — и гораздо раньше: 12−13 тысяч лет назад, то есть, в самом конце ледникового периода — есть новейшие, подобные нашим результаты и у других ученых. Мы это понимали и раньше, просто обосновать трудно. Почему? Уровень моря за это время поднялся на 140 метров. — Берега оказались на дне? — Да. И сейчас мы просто не сможем многого доказать. Пока что. Придёт время — сможем. — А студентов вообще привлекает всё это? Им интересна археология Сахалина, Курил? — Кому как, конечно. Понятно, что каждому это посмотреть интересно, послушать. На раскопки приезжают обычно, вы знаете, как: иной человек увлекается на всю жизнь, а бывает так, что и наоборот. Постоял на лопате и понял: не мое. У нас здесь непросто. С одной стороны, рядом очень развитый мир. Мы работаем — как вы думаете, о чём бы говорили наши восточноазиатские коллеги, если бы здесь не было археологов? Не было бы нас здесь, не вели бы мы эту работу вопреки всему, здесь от политиков из соседних стран звучали бы всякие мифы. И мы были бы вынуждены воспринимать на веру всё, что говорит та сторона. У меня много друзей в Японии — замечательных, прекрасных археологов. И историки потрясающие есть, фактологическая работа замечательная. А нас так учили. Вот та, прежняя, российская — советская, настоящая высшая школа, где учили одинаково правильно, от Южно-Сахалинска до Москвы. Мы пытаемся что-то от неё сохранить, несмотря на все реформы высшего образования, те фокусы, которые нам Министерство образования и науки дарит; подарочки в виде постоянно меняющейся программы, скользящих федеральных образовательных стандартов, государственных экзаменов, программ, которые каждый учитель должен сам писать. Бумаги, бумаги, бумаги… это бред, понимаете? У меня такое ощущение, что в управлении высшей школой зачастую работают люди, которые никогда не вели ни одной лекции или семинара. Мне часто так кажется, когда мы с ними, с их требованиями, знакомимся. И несмотря на всё, [на то,] что министерство прикладывает все усилия, дабы угробить советскую высшую школу, мы делаем всё, чтобы сохранить её лучшие достижения. Думаю, мы не одиноки. Я это обсуждал с разными людьми, достаточно высокопоставленными. Нам очень трудно, когда приходят прекрасно вооружённые всеми средствами зарубежные коллеги — мы друзья, всё это понятно, но мы работаем в разных направлениях. У нас могут быть разные идеи. Прямо скажем, внутри грантовой системы возникает необходимость ежегодно совершать глобальные открытия, которые нравятся правительству. Разве не так? Ведь это именно так! У американцев так. Я ни в коем случае никого не хаю здесь. Я нормальный патриот, а не «ура-патриот», я люблю свою страну — и весь мир кроме этого, вообще-то. Но мы видим, что грантовая система, которая с Запада к нам пришла, к такому и приводит: что каждый год нужны открытия. Так появляются фейки. И каждый год нужно что-то доказывать, причём именно то, что нравится правительству, а не то, что есть на самом деле. Это очень опасная система, понимаете? Поэтому договорная система в этом смысле даёт нам свободу. Мы свободны в этом смысле. Почему я не люблю гранты? Потому что за это, как правило, нужно чем-то платить. Например, научной свободой. — Вы сказали такую интересную вещь: если бы здесь не было наших археологов, нам пришлось бы бороться с мифами чужих археологов. А вы можете привести пример каких-то таких представлений — о чём, о Сахалине? — Обо всём. Имеется в виду — включая новую историю. В таком раскладе история была бы безальтернативная, японская, корейская. Китайская история, например, без альтернативы. Сейчас, наверное, про Китай, не стоит писать — мы же союзники теперь? В их учебниках, вообще-то, Сахалин и Приморье в средневековый период и в Новое время и ранее, и сейчас считались частью Поднебесной. Они это показывают, как часть Китая, в своих границах и так далее. Придет время, и некоторые соседи нам начнут предъявлять свои представления о картографии и истории! Но мы-то, проведя исследование, видим, что здесь, предположим, есть аборигенные крепости, а есть иноземные форты. Слово «иноземец» сразу ассоциируется со словом «захватчик». Мы обосновали эпоху средневековья и с теоретической, и с практической точки зрения, нашли крепости, о которых говорилось выше — о них есть упоминания в летописях. Мы хорошо знаем, как происходили эти события. Как в погоне за чжурчжэнями монголы добирались на остров. Подчёркиваю: монголы — не китайцы! У китайцев, впрочем, интересная на это точка зрения. Как они говорят, Китай поглотил монгольское нашествие. Предположим, что хан Хубилай стал основателем династии Юань. Они говорят: значит, это уже Китай. Соответственно, если монголы приходили на Сахалин, крепости здесь ставили, с айнами воевали — всё, что они захватили, является китайским. Да почему китайским-то? Если племена мохэ в VI—VII вв. еке пришли. А они говорят: мохэ были нашими подданными. Однако они не были подданными. Они бежали скорее от сумо-мохэ, своих собратьев. А те создали целое королевство, чтобы противостоять Китаю. В исторической науке многие факты имеют противоположное толкование. И опять скажу — дело в методе. Как существует евроцентризм, точно так же существует и китаецентризм. Но представьте себе, четыре страны с разными интересами, территориальными и иными — Россия, Китай, Корея, Япония. — Ещё я хотела спросить про популярную историю, о том, что на Сахалине находили захоронения медведей — когда их не бросали, а именно хоронили? Может быть, это связано с культом медведей? — Тут приезжал канал НТВ, они такого наговорили по центральному телевидению тогда! «Таинственная Россия» с сахалинскими медведями. Показали какую-то увлеченную мистикой женщину, стоящую на известной у нас горе Лягушке, которая объявила: «Айны прилетели с Сириуса». Я думаю — ну всё, пропало все, теперь студенты будут мне о Сириусе отвечать! Беда прямо. — А вы? — И тут господа из НТВ меня показывают в лаборатории — стою на этом месте, вокруг меня лежат черепа человеческие и медвежьи и получается, что и я сторонник мистической основы сахалинской истории. — Они любят такую специфику. — Спрашивают меня, отвечаю, — ну да, действительно, айны считали, что от медведя произошли. Так и есть, кто-то от деревьев, кто-то от сивучей, кто от медведей свой род вел. В науке эти взгляды называются тотемизмом, почему нет? Подставили меня перед студентами корреспонденты НТВ категорически. Тут вот что: у большинства народов Сибири, а также у народов Сахалина и Хоккайдо, был праздник медведя. Южнее — нет. По-айнски это звучит как «иоманте». Очень красиво, конечно. Когда забивали медведицу, приносили медвежонка. Если ему молоко нужно было, а у айнов не было молочных животных, то находилась женщина — та, которая сама кормящая. И она выкармливала медвежонка. Когда этого медведя убивали, она не имела права есть его мяса. Она, бедная, плакала — ей же жалко было! Она же его выращивала. Айны относились к медведю, как к человеку. Они считали, что это молодой бог в медвежьем обличье, сын бога. Главный бог, старый медведь — бог гор, на вершине сидит. И своих сыновей посылает. Айны убьют медведя, а потом говорят ему: это не мы тебя убили, мы тебя не убивали. Любопытно, что способы разделки туши сохранялись тысячи лет без изменений. Например. голову медведю отрежут, нижнюю челюсть выбивают специальным ударом. Мы челюсти медведя со следами этого удара в пещерах находили. Тысячи лет назад нижнюю челюсть выбивали тем же способом, что и айны в 20 веке. Там, вероятно, очень вкусное мясо. По этнографическим данным это лакомство давали самому старшему айну. Он уже угощал стариков. А черепа медведей хоронили, когда в пещерах, других специальных местах — гротах, скальных навесах. Ставили деревянные шесты, украшали их стружками. Есть очень много фотографий. И следы медвежьих праздников обнаружены на Сахалине во многих местах. Культ медведя, безусловно, был на Сахалине и на Хоккайдо, это доказано. Даже в жилище держали много-много медвежьих черепов. Причём самке разбивали голову камнем, чтобы мозг взять, с левой стороны, а самцу с правой. Были и такие особенности. Там есть целый ряд ритуалов. А на средних Курилах — там, где медведя нет, культ медведя заменял культ косатки, а где-то- культ морского льва — сивуча (ушастого тюленя — «Чердак»). Брали его череп, в доме хранили, украшали, как могли, просили о новой добыче. Это же все с кормёжкой связано. С другой стороны, я очень утилитарно понимаю — они медведя держали в клетке, потом созывали всех родственников. 300−400 килограмм хороший медведь весит. Итак, собирали родственников — это время, когда молодые люди из разных деревень друг друга могли увидеть, познакомиться. Старики сходились, обсуждали все важные вопросы. Медвежий праздник, собственно говоря, был праздником, крепившим единство племени. Самый дальний род приходил сюда со своими обычаями. Знали, кто как любит есть медведя. То есть какие-то детали праздника отличались. Праздник проводился сегодня в этой деревне, через неделю, может быть — в этой, а в другую неделю ещё и в следующей. И в самое голодное время. Не зря он приходился на то время, когда кушать нечего было. И они делились со всеми, понимаете? За каждой традицией есть какой-то скрытый смысл. — И у вас есть археологические свидетельства того, о чём вы говорите? — Конечно. В уже упоминавшихся пещерах найдены колодцы — естественные ямы, расщелины, доверху наполненные костями зверя, в основном, медведя. Заметим, что древние охотники хоронили не только голову, но и кости, чтобы он мог на том свете собраться назад, и чтобы не предстал в безобразном виде перед богом. Оказывается, ещё тысячи лет назад жители собирали, складывали и кости, и череп. Я думаю, дело было так: охотники приходили, добывали медведя, срезали мясо, а кости оставались. Хотя известны случаи, когда и кости даже после праздника медведя варили — если есть было нечего, то конечно же, приходилось. Само собой, деваться некуда. Но в основном охотники старались к медведю уважительно относиться. Есть много подтверждающих фактов. Да, археологи Сахалина находили свидетельства этому. Практически у всех народов Сибири и Дальнего Востока этот праздник в той или иной мере присутствовал. Он пришёл из Сибири, не из Китая. Впрочем, в археологии все открытия еще впереди, многое мы узнаем благодаря новейшим технологиям. Надо помнить: археология — наука молодая. Автор благодарит Сахалинский государственный университет за помощь в подготовке материала.