Семь регионов Северного Кавказа — семь региональных центров, каждый из которых имеет свой характер, свои особенности, уклад жизни и даже свои городские легенды. Но если то, как живут и развиваются крупные города центральной России, имеющие многовековую историю, основательно изучено и понятно многим, то столицы регионов Северного Кавказа — относительно молодые и до недавнего времени считавшиеся недостаточно безопасными, предстают загадочными. О том, по каким правилам и законам происходило и продолжается развитие городов СКФО, какие последствия имела урбанизация для Северного Кавказа и почему махачкалинцам стоило бы поставить в центре города памятник кофейной чашке, в интервью ТАСС рассказала руководитель научного направления "Политическая экономия и региональное развитие" Института экономической политики им. Е.Г. Гайдара Ирина Стародубровская. — Недавно в Пятигорске прошел второй международный форум "Северный Кавказ: пространственное развитие и человеческий капитал", на котором обсуждались, среди прочих, вопросы пространственного развития. На ваш взгляд, каковы на сегодняшний день перспективы для пространственного развития городов СКФО? И как следует развивать города без ущерба для сельской местности и особенно для горных территорий? — Из того, как вы задаете вопрос, следует, что мы можем регулировать развитие и рост городов, но это не совсем верно. Города развиваются по своим закономерностям, влиять на них почти невозможно. Во всем мире сегодня города — центры развития, притягивающие людей, и с этим ничего не поделать. Зачем пытаться ограничить города и вмешиваться в их развитие? Чтобы не "отбирать" население у горных территорий? Но это не заставит людей отказаться от переезда в город, потому что им в современных условиях нечем заниматься в горах. Конечно, есть определенные виды деятельности, которыми в горах заниматься эффективно — животноводство, например. Но в основном своем большинстве молодежь заниматься животноводством не очень хочет, да и сама эта отрасль создает немного рабочих мест. Но сама идея искусственно сохранять население на каких-то территориях кажется странной. В тех же самых горных территориях, согласитесь, люди не смогут получить столько высокого качества услуг, условий для комфортного проживания. Да, экология в горах лучше, но комфорт, а также возможность получить хорошее образование, иметь перспективы и возможности для продвижения она не заменит — именно за этим молодежь и переезжает в города. — Что же сегодня представляют собой города Северного Кавказа? Можно ли дать им какую-то общую характеристику? — Начнем с того, что в советское время, если мы говорим о крупных городах в первую очередь, о региональных столицах, это были совершенно особые образования в этническом и культурном плане. Города были интернациональны, значительную часть населения каждого из них составляли представители не коренных для этой территории народностей. После распада СССР в большинстве городов многие промышленные предприятия закрылись, представители некоренных этносов стали уезжать, достаточно массово, и их места в города стали занимать те, кто приезжал из сельской местности, прежде всего — с гор. Тогда и настал самый сложный момент в жизни городов: город как некое культурное явление стал разрушаться, потому что его покинули носители городской культуры, а вместо них приезжали люди-носители другой культуры иной, сельской, во многом архаичной. В ней достаточно далеко отстояли и отстоят от совершенных представления об образе жизни, о системе ценностей, и люди этой культуры стали приезжать в города. Но эта культура предполагает внешний контроль за жизнью людей, то есть люди ведут себя правильно в первую очередь, потому что сообщество их контролирует: старшие контролируют, авторитетные контролируют, родители, учителя, главы родов — все контролируют молодежь. Переехав в города, люди вышли из-под этого контроля, что привело к институциональному хаосу: старая культура разрушена, новой еще не существует, понятных норм жизни просто нет. Это явление, в 1990-е имевшее место в городах Северного Кавказа не было уникальным — оно имело место практически в каждой стране мира, и везде для этого периода характерны насилие, радикализм, распространение радикальных идеологий. Сейчас же города пытаются стать городами. Махачкала — это, наверное, самый яркий пример, потому что у Грозного особая история, а Черкесск все-таки совсем молодой город, выросший из станицы. Поэтому в первую очередь можно говорить про Махачкалу и Нальчик — они пытаются, что называется "переварить село", пытаются стать городами и заново себя осознать. — Как в жизни города, в его внешнем виде можно заметить это осознание? — В Махачкале это происходило наиболее интересно. Каждый раз, когда говорю про Махачкалу, я говорю, что махачкалинцам надо поставить на центральной площади памятник кофейной чашке. Потому что Махачкалу городом сделали кофейни. Они стали абсолютно современным, демократичным пространством, и остаются им. В большинстве махачкалинских кофеен можно встретиться с совершенно разными людьми — от студентов до чиновников высокого уровня. Это задало определенный стандарт обслуживанию, потому что меню в Махачкале — это практически всегда альбом, с листами из глянцевой бумаги, с фотографиями, с креативными названиями, что тоже создает такой определенный городской стандарт. Собственно, на базе кофеен в Махачкале появились первые дискуссионные клубы — тот формат, который потом очень активно распространился и через который город пытался проговорить себя как город. Понять себя, проговорить себя и выработать какие-то форматы коммуникации уже именно городские. — Махачкала сегодня почти слилась с Каспийском и превратилась в крупную агломерацию. Имеет ли она перспективы дальнейшего развития? — Агломерации формируются естественно — город начинает трансформировать территорию вокруг себя и превращает ее в нечто новое за счет того, что самому городу становится тесно в его рамках, и люди начинают переезжать в пригороды, потому что там, например, экология лучше или пробок меньше. Собственно, Махачкала и Каспийск, насколько я понимаю, практически слились сейчас, но для развития этой агломерации есть серьезные барьеры, и культурные, и организационные. Если выезжать из города в сторону Кумторкалинского района — город резко заканчивается и начинаются поля, потому что там земли отгонного животноводства. Строительство там не ведется и, конечно, довольно абсурдно, что таким организационным способом просто ограничивают развитие агломерации, которое было бы вполне естественно. Второй интересный момент, что Махачкала, начав разрастаться, сама пришла в окружавшие ее довольно замкнутые села. Люди, жившие в них, не планировали переезжать в город — он сам к ним пришел. Это непростая история, потому что психологически жители этих населенных пунктов стать горожанами не были готовы, и таковыми себя не ощущают до сих пор — это тоже создает определенные проблемы. — В других региональных центрах на Северном Кавказе есть предпосылки для создания агломерации? — Я считаю, что вся Кабардино-Балкария — фактически агломерация Нальчика. Потому что в любую точку Кабардино-Балкарии вы можете доехать за полтора — два часа из Нальчика. Карачаево-Черкесия, она более сложно устроена: есть территории, которые притягиваются к Черкесску, есть которые к Кисловодску, есть которые Карачаевску. Но в КБР есть транспортная доступность, характерная для агломераций. — Махачкала, как вы сказали, начала осознавать себя как город, а какую характеристику вы бы дали Ставрополю? — Ставрополь — это очень специфический, фронтирный город, где сталкиваются культуры. Это придает ему, конечно, достаточно серьезную специфику, но им надо заниматься отдельно и всерьез. — А что можно сказать про самый молодой на Северном Кавказе город — Магас? У этого города есть возможность стать по-настоящему крупным региональным центром? — Магас все-таки искусственно созданный город, поэтому он внешне достаточно современный, производящий достаточно столичное впечатление, но все же немножко игрушечный пока. Мне кажется, что сложно пока говорить о его перспективах как крупного регионального центра. Во-первых, потому что сама Ингушетия — регион небольшой. Во-вторых, потому что с одной стороны от Магаса находится Владикавказ, с другой — Грозный, и в таком контексте больших пространственных перспектив нет. Но Магас — очень интересное явление в рамках самой Ингушетии, каждый населенный пункт которой очень традиционно организовано в том смысле, что в республике осталось расселение по тейпам, которые занимают определенные кварталы. Такого не осталось практически нигде на Северном Кавказе. Магас же единственное место, где расселение идет не по тейпам. Молодые люди, которые хотят выйти из традиционной системы регулирования, несколько уйти от контроля и надзора старших, по возможности переселяются в Магас, снимают или покупают квартиры. — Вы упомянули, что в условиях обвальной урбанизации увеличивается количество преступлений, распространяются радикальные настроения. Проникновение радикализма на Северный Кавказ и есть последствие массового переселения из сел в города? — Да, этот фактор сыграл очень большую роль. Давайте попробуем разобраться, как это произошло: поколение родителей переселялось из сел в города, и им это давалось непросто, они не всегда могли адаптироваться к городской жизни и самореализоваться. Поэтому среди них, например, достаточно широко распространялись вредные привычки — алкоголизм, наркомания. Поколение детей — это уже горожане, и когда модель поведения родителей неприменима для детей, то контроль старших становится контрпродуктивен. Детям надо экспериментировать, им нужно искать свои пути в жизни, им нужно искать свои ценности и смыслы, и с этой точки зрения эта потребность в самостоятельности, в самоопределении, в поиске каких-то собственных путей и решений — она во многом провоцировала межпоколенческие конфликты. Кроме того, вошедшие в этот момент в жизнь молодые люди встречали очень некомфортную для себя среду: старые правила разрушились, новые еще не сложились, и непонятно, как взаимодействовать с людьми, по каким правилам играть. Кроме того, эти молодые люди видели, что для них возможности пробиться в жизни без денег, без высокопоставленных родственников почти нет, они видели вокруг себя коррупцию и несправедливость. Естественно, это вызывало у них протест, и в этой ситуации многие начинали искать опору, и находили себя в радикальном исламе, который давал им жесткую систему норм, идеологическую основу для протеста и возможность стать частью объединенного общей идеологией сообщества. Часть этого первого поколения горожан, которые выбрали для себя радикальный ислам, бралась за оружие. Сейчас, после всех событий на Северном Кавказе, после того, как многие радикалы уехали в Сирию, мы можем говорить о затишье. Но основные причины дальнейшей радикализации не преодолены. При этом важно понимать, что исламизированная, но мирная молодежь и человеческий капитал Северного Кавказа, о котором мы часто говорим — это сильно пересекающиеся множества. Очень многие из этих людей, особенно если мы говорим об образованной части, о городской части, стремятся к самореализации. И если эти возможности для самореализации есть, то проблемы радикализма в значительной мере могут быть ослаблены. Молодежь должна иметь возможность реализовать себя в рамках некой официальной сферы: бизнесе, общественной деятельности. Необходимо привлекать молодых людей к обсуждению реальных серьезных проблем, они должны чувствовать себя стороной, участвующей в принятии каких-то важных для них решений. Должна быть и возможность продвижения в мирной протестной сфере: политическая деятельность, гражданская журналистика. Для того, чтобы отвлечь людей от насильственных практик, им нужно давать возможности реализовывать мирные протесты. Беседовала Галина Полоскова
